Сара Бернар - Моя двойная жизнь

• Название: Моя двойная жизнь
• Автор: Сара Бернар
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-8352-0470-1

Она стала легендой еще при жизни — выдающаяся французская актриса, писательница, художница. Мемуары раскрывают перед читателями мир чувств этой великой женщины, но не обнажают ее душу — в своих воспоминаниях она остается актрисой. Она хотела, чтобы ее знали такой, и ей невозможно не поверить, настолько просто и естественно рассказывает она о своем детстве, о людях, с которыми сводила ее судьба, о театральных впечатлениях… Но по-прежнему, как в любых мемуарах, неуловимой остается грань между реальностью и субъективным ощущением действительных событий.

---

Сразу же после спектакля мы отправились в Гранд-Рапидс, Детройт, Кливленд и Питсбург, где я должна была встретиться с одним из моих американских приятелей, который, как я надеялась, поможет мне осуществить давнишнюю мечту.

Мой друг вместе со своим братом являлся владельцем сталелитейного завода и нескольких нефтяных скважин. Мы познакомились еще в Париже и встретились снова в Нью-Йорке, где он вызвался отвезти меня в Буффало, чтобы посетить, вернее, совершить паломничество к Ниагарскому водопаду, к которому он относился со страстным благоговением. Оглушительный шум водопада казался ему музыкой после пронзительного боя кузнечных молотов по наковальне, а чистота серебряных каскадов радовала глаз и освежала легкие, уставшие дышать нефтяной гарью.

Коляска моего друга, запряженная парой великолепных рысаков, неслась во весь опор, обрызгивая нас грязью, и летевший в лицо снег слепил нам глаза.

В 1881 году Питсбург был не таким, как сегодня, но и тогда его деловой размах поражал воображение. Дождь шел уже целую неделю, и улицы были залиты непролазной грязью. Клубы густого черного маслянистого дыма окутали небо, но, несмотря на это, город был преисполнен величия благодаря царившему здесь трудовому подъему. По улицам Питсбурга сновали поезда, груженные бочками с нефтью либо набитые до отказа каменным и древесным углем. Пароходы и баржи с лесом, сцепленные друг с другом брусами, сплавлялись вниз по течению величавой реки Огайо, образуя гигантские плоты, туда, где их поджидали владельцы. Грузы были помечены, хотя никто и не пытался завладеть чужим добром. К сожалению, я слышала, что лесосплав не осуществляется больше подобным способом.

Карета мчала нас по улицам и площадям, пересеченным рельсами железных дорог, а над нами нависало небо, изборожденное электрическими проводами. Перебравшись через хрупкий подвесной мост, мы прибыли во владения моего друга. Он представил мне своего брата, милого, вежливого, сдержанного и удивительно молчаливого человека.

— Мой брат глух, — сказал мне мой спутник.

А я-то уже пять минут рассыпалась перед ним в любезностях! Я смотрела на этого несчастного миллиардера, который жил посреди адского грохота, не слыша даже малейшего его отзвука, и не знала, завидовать ему или сочувствовать.

Меня повели смотреть раскаленные печи и кипящие котлы. В одном из цехов мне показали остывавшие стальные диски, похожие на заходящее солнце. Горячий воздух обжигал легкие, и мне казалось, что мои волосы того и гляди загорятся.

Мы шли гуськом по узкой пешеходной тропинке между рельсами вдоль улицы, по которой двигались небольшие составы, груженные необработанным и горячим, отливавшим всеми цветами радуги металлом.

Мне было не по себе, и мое сердце билось учащенно. Поезда проносились так близко, что встречный ветер хлестал нас по щекам, и я прижимала к себе подол юбки, чтобы не быть задетой. Я боялась оступиться на скользкой, заваленной углем дороге, и каждый шаг на высоких каблуках причинял мне мучение. Короче, я пережила весьма неприятные минуты и была очень рада, когда нескончаемая улица привела нас к безбрежному полю, где было свалено для ремонта множество рельсов.

Я падала с ног от усталости и мечтала об отдыхе. Мои спутники привели меня к какому-то жилому дому. Нам открыли вышколенные слуги в ливреях. Повсюду царила странная тишина.

Брат моего друга говорил так тихо, что его трудно было понять. Я заметила, что, когда мы спрашивали его о чем-то жестами и пытались расслышать ответ, неуловимая улыбка пробегала по его каменному лицу. Вскоре я поняла, что он ненавидел людей и отыгрывался на них таким образом за свою ущербность.

Ленч был сервирован в зимнем саду, волшебном уголке, благоухавшем цветами. Не успели мы сесть за стол, как отовсюду грянуло пение множества птиц — под широкими листьями деревьев были спрятаны невидимые клетки с пленниками семейства канареек.

Я попыталась заглушить эти пронзительные звуки и заговорила как можно громче, но пернатые кричали как оглашенные. Лицо глухого прояснилось, и он злорадно посмеивался в своем кресле-качалке. В тот миг, несмотря на весь свой гнев, я прониклась жалостью к этому злому человеку с его ребяческой местью и перешла со своим стаканом чая в другой конец оранжереи.

Я смертельно устала, и, когда приятель предложил мне показать свои нефтяные скважины, находившиеся в нескольких милях от города, я посмотрела на него с таким нескрываемым ужасом и отчаянием, что он поспешил извиниться с добродушной улыбкой.

Было пять часов, и на улице уже сгущались сумерки. Я решила вернуться в отель. Мой друг попросил разрешения доставить меня туда окольной дорогой через холмы, чтобы я смогла увидеть Питсбург с высоты птичьего полета.

Мы вновь сели в коляску, запряженную свежими рысаками, и отправились в путь. Через несколько минут я уже чувствовала себя Прозерпиной, летящей вместе с богом ада Плутоном на крылатых конях через свои огненные владения. Все вокруг было объято пламенем. Кровавое небо было затянуто длинными черными шлейфами, напоминавшими вдовий траур. Земля ощетинилась железными руками, которые тянулись к небу с немой угрозой, извергая фейерверк дыма и пламени, падавший на землю звездным дождем.

Коляска мчалась через холмы. Мы дрожали от холода и лихорадочного возбуждения.

И тогда мой друг поведал мне о своей страстной любви к Ниагарскому водопаду. Он бывал там только в одиночестве, но для меня готов был сделать исключение. Он говорил о водопаде, как о любимой женщине, с таким пылом, что в мою душу закрались опасения относительно его рассудка. Он правил лошадьми, не разбирая дороги, прямо по камням, и мне стало не по себе. Взглянув украдкой на его спокойное лицо, я заметила, что его нижняя губа слегка подрагивает, так же как и у его глухого брата.

Я разнервничалась. Холод, огонь, бешеная езда, грохот молотов по наковальне, напоминавший подземный погребальный звон, свистящие звуки кузнечных горнов, звучавшие в ночи отчаянной мольбой о помощи, трубы, изрыгавшие дым с надсадным хрипом, и поднявшийся ветер, который то бросал в небо скрученные клубы дыма, то вдруг направлял их нам в лицо, — этот неистовый разгул стихии взбудоражил мои нервы. Пора было возвращаться в гостиницу.

Я вышла из кареты и попрощалась с моим другом. Мы договорились с ним встретиться в Буффало. Увы! Мне не довелось больше его увидеть. В тот же день он простудился и слег. А годом позже я узнала, что он разбился о скалы, когда решил преодолеть пороги водопада. Он пал жертвой собственной страсти.

Труппа ждала меня в гостинице. Я забыла, что репетиция «Принцессы Жорж» была назначена на полпятого. Среди актеров я заметила незнакомого человека. Мне сказали, что это рисовальщик, рекомендованный Жарреттом, который хотел сделать с меня несколько набросков. Я посадила его в стороне и забыла о нем. Мы торопились провести репетицию, чтобы успеть в театр к вечернему представлению «Фруфру».

Скомканная репетиция быстро закончилась, и незнакомец попрощался, отказавшись показать свои рисунки, которые якобы следовало отретушировать.

Представьте мою радость, когда на следующее утро разгневанный Жарретт влетел ко мне со свежим номером питсбургской газеты, в котором незнакомец, оказавшийся не кем иным, как журналистом, повествовал о генеральной репетиции «Фруфру». Этот простофиля писал: «В пьесе „Фруфру" есть важная сцена: сцена между двумя сестрами. Мадемуазель Сара Бернар меня не удивила. Что касается актеров труппы, то я нахожу их посредственными. Костюмы некрасивы, и в сцене бала никто не носил фрак».

Жарретт метал громы и молнии. Я же не помнила себя от радости. Он знал о моей ненависти к репортерам и сам же ввел ко мне одного из них обманным путем в целях рекламы. Журналист решил, что мы репетируем «Фруфру», а мы репетировали «Принцессу Жорж» Александра Дюма. Он принял сцену между принцессой Жорж и графиней де Террмонд за сцену между сестрами из третьего акта «Фруфру». Актеры играли в своих дорожных костюмах, а он удивлялся, отчего мужчины не во фраках, а женщины не в бальных платьях. Ах, какой повод для веселья и всей труппе, и всему городу, а также что за великолепная мишень для острот газетам-конкурентам!

Мне предстояло играть в Питсбурге два дня, а затем наш путь лежал в Брэдфорд, Эри и Торонто. Наконец, в воскресенье, мы прибыли в Буффало.

Я хотела подарить актерам день праздника и сводить их к водопаду, но Аббе тоже решил их пригласить. Между нами разгорелся спор, который чуть не принял дурной оборот. Ни один из нас не хотел уступать другому, и ради этого мы готовы были даже пожертвовать самим водопадом. Но Жарретт убедил нас, что из-за нашего деспотизма актеры лишатся веселого праздника, о котором они столько наслышаны и которого так ждут. Мы сдались и пошли на компромисс, поделив труппу пополам.