Сара Бернар - Моя двойная жизнь

• Название: Моя двойная жизнь
• Автор: Сара Бернар
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-8352-0470-1

Она стала легендой еще при жизни — выдающаяся французская актриса, писательница, художница. Мемуары раскрывают перед читателями мир чувств этой великой женщины, но не обнажают ее душу — в своих воспоминаниях она остается актрисой. Она хотела, чтобы ее знали такой, и ей невозможно не поверить, настолько просто и естественно рассказывает она о своем детстве, о людях, с которыми сводила ее судьба, о театральных впечатлениях… Но по-прежнему, как в любых мемуарах, неуловимой остается грань между реальностью и субъективным ощущением действительных событий.

---

Режина вскрикнула и тут же бросилась ко мне, ее хорошенькое личико было залито кровью. «Злая тварь!» — воскликнула я, набрасываясь на толстую даму… и в тот самый момент, когда она собиралась ответить, влепила ей пару пощечин.

Обморок старой «сосьетерки», сутолока, шум, возмущение, одобрение, приглушенные смешки, удовлетворенная жажда мести, сострадание актрис-матерей к маленькой бедняжке и т. д., и т. д.

Образовались две группы: одна — вокруг злобной Натали, все еще пребывавшей в обмороке, другая — вокруг маленькой Режины. И странно было наблюдать, до чего разные это были группы — и по составу, и на вид. Возле Натали собрались холодные, торжественные женщины и мужчины, которые, стоя, обмахивали — кто платками, а кто веерами — толстую распластавшуюся тушу. Одна «сосьетерка», молодая, но свирепая, решила брызнуть ей в лицо водой. Тут Натали сразу очнулась и, поднеся руки к лицу, прошептала слабым голосом:

— Что за глупость! Вы смоете всю краску!

Возле Режины суетились молодые женщины и, присев, отмывали ее хорошенькое личико, а малышка тем временем оправдывалась своим хриплым голосом:

— Я не нарочно это сделала, сестрица, клянусь тебе! Эта толстая кляча стала лягаться, а из-за чего? Из-за сущего пустяка!

Ибо Режина, этот херувимчик, созданный, казалось, на зависть остальным ангелам, эта безупречная и поэтичная краса, имела привычку изъясняться, как извозчик, и ничего нельзя было с этим поделать.

Ее грубая шутка вызвала громкий смех маленького, дружелюбно настроенного по отношению к ней кружка и заставила пожать плечами враждебный лагерь.

Брессан, самый очаровательный и самый популярный из артистов театра, подошел ко мне.

— Придется уладить это дело, мадемуазель, ибо короткие руки Натали на деле могут оказаться очень длинными. Вы несколько погорячились, но это между нами, и лично мне это нравится, да и девочка такая забавная и красивая… — сказал он, показывая на мою сестренку.

Публика топталась в зале. Эта сцена задержала нас на двадцать минут. Пора было выходить на сцену.

— А ты отчаянная, моя милочка, — сказала, поцеловав меня, Мари Руайе.

А Роза Баретта прижалась ко мне со словами:

— О! Как ты могла решиться?.. Ведь это «сосьетерка»…

Что касается меня, то я не совсем ясно сознавала случившееся, однако инстинкт предупреждал меня, что я дорого поплачусь за это.

На другой день я получила письмо из дирекции, в котором меня просили прийти в театр завтра, к часу, по делу, касающемуся лично меня. Я проплакала всю ночь, но скорее от расстройства, а не по причине раскаяния; но, главное, меня раздражал неминуемый натиск домашних, который наверняка предстояло вынести. Я утаила письмо от матери, ибо с того дня, как я поступила в театр, она предоставила мне самостоятельность. Потому-то я и получала теперь письма сама, без ее ведома. И могла ходить одна куда угодно.

В назначенное время я явилась в директорский кабинет.

Господин Тьерри встретил меня очень холодно, нос у него покраснел больше обычного, и глаза глядели фальшивее, чем всегда, он сделал мне строгий выговор, осудив мое неповиновение дисциплине, отсутствие у меня должного уважения, мое скандальное поведение, закончил же он свою жалкую проповедь советом испросить прощения у госпожи Натали.

— Я пригласил ее, — добавил он. — Вы принесете свои извинения в присутствии трех «сосьетеров» из комитета, и, если она согласится простить вас, комитет решит, наложить ли на вас штраф или расторгнуть с вами контракт.

Несколько минут я безмолвствовала.

Я представляла себе отчаяние матери; видела ухмыляющегося крестного, торжествующую тетю Фор с ее неизменным: «Какой ужасный ребенок!..» Видела мою дорогую де Брабанде со сложенными руками и печально поникшими усами, такую трогательную в своей немой мольбе, видела ее маленькие, наполнившиеся слезами глазки. Слышала, как спорит со всеми моя заботливая и робкая Герар, отважно не терявшая веры в мое будущее.

— Ну так как же, мадемуазель? — сухо спросил господин Тьерри.

Я смотрела на него, не отвечая. Он начал терять терпение.

— Я приглашу госпожу Натали сюда, — сказал он. — А вас попрошу выполнить все необходимое, да поживее, надеюсь, вы понимаете, что у меня есть другие дела, мне же приходится исправлять совершенные вами глупости.

— О нет, сударь, госпожу Натали звать не надо, я не стану просить у нее прощения. Я хочу уйти, расторгнуть контракт сейчас же!

Он совсем смешался, и его злость преобразилась в несказанную жалость к этой неукротимой и своенравной девочке, которая готова была погубить свое будущее из-за какого-то самолюбия. Он смягчился и стал более вежливым. Предложил мне сесть чего до сих пор не сделал. И, расположившись напротив меня, стал благостно рассказывать о преимуществах этого театра, об опасностях, которые подстерегают меня, если я покину прославленный Дом, куда меня, к моей чести, приняли, приводил еще множество всяких доводов, один другого лучше и разумнее, так что я в конце концов расчувствовалась.

Но когда, увидев, что я дрогнула, он опять решил пригласить госпожу Натали, я ощетинилась, словно хищный зверек:

— О, пусть не приходит, не то я снова ее ударю!

— В таком случае, — сказал он, — мне придется пригласить вашу матушку.

— Сударь, моя мать все равно не придет, она никуда никогда не ходит!

— Хорошо, я сам к ней зайду.

— Бесполезно, сударь, мать предоставила мне самостоятельность. Я все решаю сама и одна отвечаю за свои поступки.

— Хорошо, мадемуазель, я подумаю.

И он встал, давая мне понять, что беседа окончена.

Я вернулась домой с твердым намерением ничего не говорить матери, но сестренка, когда ее стали спрашивать о ранке, обо всем рассказала, да еще прибавила от себя, описав грубость «сосьетерки» и смелость моего поступка.

Роза Баретта, которая пришла проведать меня, плакала, она была уверена, что контракт со мной расторгнут. Все семейство пребывало в горестном волнении, горячо обсуждая случившееся; я нервничала.

Меня не очень обрадовали сыпавшиеся со всех сторон упреки. И уж совсем не понравились их советы. Я заперлась у себя в комнате, два раза повернув ключ.

На другой день весь дом дулся на меня. Я поднялась к Герар, ибо там я всегда находила поддержку и утешение.

Прошло несколько дней, но в театр меня ни разу не вызывали.

Наконец в одно прекрасное утро я получила приглашение на читку «Долорес» Буиле. Это был первый случай, когда меня вызывали на читку новой пьесы.

Значит, мне поручат «образ». Все мои горести разом улетучились, словно рой черных бабочек.

Я поделилась своей радостью с мамой, и она сделала вполне логичный вывод: раз меня приглашают на читку, значит, от расторжения контракта отказались, так же как и от идем заставить меня просить прощения у Натали.

Я отправилась в театр. И каково же было мое удивление, когда из рук господина Давенна я получила роль Долорес, главную роль в пьесе Буиле. Я знала, что Фавар, которой эта роль принадлежала по праву, болела. Но были ведь и другие актрисы; я никак не могла опомниться от радостного изумления. А между тем на душе у меня было неспокойно. Тревожное предчувствие всегда предупреждало меня о грядущих невзгодах.

Я репетировала уже пять дней и вот, поднимаясь как-то по лестнице, столкнулась лицом к лицу с Натали, сидевшей под огромным портретом Рашели, портретом кисти Жерома, прозванного «красный перец». Я не знала, что делать: спуститься вниз или пройти мимо. Заметив мои колебания, злая женщина промолвила:

— Проходите, проходите, мадемуазель, я вас прощаю, я отомщена: роль, которая вам так понравилась, за вами не оставят!

Я молча прошла мимо, убитая этой фразой, в истинности которой ни минуты не сомневалась.

Никому ничего не сказав, я стала репетировать. Сцена эта произошла во вторник. А в пятницу, явившись на репетицию, я с огорчением узнала, что Давенн не пришел и что репетицию отменили.

В тот момент, когда я садилась в экипаж, подбежавший привратник подал мне письмо от господина Давенна. Бедняга не решился самолично нанести мне удар, заранее зная, какое это для меня будет горе. В письме он объяснял, что ввиду моей молодости и трудности роли… такая ответственность на столь хрупкие плечи… что наконец госпожа Фавар оправилась от болезни и будет гораздо разумнее…

Письмо это я читала сквозь слезы; однако горе мое вскоре сменилось гневом.

Поднявшись бегом по ступеням, я попросила доложить обо мне директору. Он не мог принять меня сразу. «Хорошо, я подожду». По прошествии часа я не выдержала и, не обращая внимания на привратника и секретаря, пытавшихся удержать меня, ворвалась к господину Тьерри.

Все, что отчаяние, негодование, возмущение несправедливостью и лицемерием могли подсказать мне, я выложила в безудержном потоке слов, прерываемых рыданиями. Директор оторопело смотрел на меня. Он представить себе на мог подобной дерзости и был сражен необузданной яростью столь юной особы.