Сара Бернар - Моя двойная жизнь

• Название: Моя двойная жизнь
• Автор: Сара Бернар
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-8352-0470-1

Она стала легендой еще при жизни — выдающаяся французская актриса, писательница, художница. Мемуары раскрывают перед читателями мир чувств этой великой женщины, но не обнажают ее душу — в своих воспоминаниях она остается актрисой. Она хотела, чтобы ее знали такой, и ей невозможно не поверить, настолько просто и естественно рассказывает она о своем детстве, о людях, с которыми сводила ее судьба, о театральных впечатлениях… Но по-прежнему, как в любых мемуарах, неуловимой остается грань между реальностью и субъективным ощущением действительных событий.

---

Пока мы обедали, я украдкой разглядывала его: он был очень молод, но на лице его лежала печать недавних страданий. И я прониклась жалостливой нежностью к несчастному калеке, оставшемуся на всю жизнь без ноги. Моя ненависть к войне только возросла от этого.

Внезапно он обратился ко мне на довольно скверном французском языке:

— Мне думается, что я могу сообщить вам сведения об одном из ваших друзей.

— Как его зовут?

— Эмманюэль Боше.

— Да, верно, это мой хороший друг… Как он поживает?

— Он по-прежнему в плену, но чувствует себя хорошо.

— А мне казалось, что его отпустили…

— Отпустили кое-кого из тех, кто попал в плен вместе с ним, потому что они дали слово не поднимать больше оружия против нас; а он отказался дать такое слово.

— Храбрый солдат! — невольно воскликнула я.

Молодой немец поднял на меня свой ясный, печальный взгляд.

— Да, храбрый солдат, — только и сказал он.

Закончив обед, я встала, собираясь присоединиться к другим пассажирам, но он заметил, что вагон, в котором нам предстоит ехать, подадут лишь через два часа.

— Соблаговолите отдохнуть, дамы, я приду за вами в нужное время.

Он ушел, и я тут же заснула глубоким сном. Я до смерти устала. Мадемуазель Субиз тронула меня за плечо, чтобы разбудить: пора было ехать.

Молодой офицер шел рядом со мной, провожая нас.

Я была несколько озадачена, увидев вагон, в который мне предложили подняться. Крыши у этого вагона не было, а кроме того, в нем везли уголь. Офицер велел положить несколько пустых мешков — один на другой, — чтобы сделать мое сиденье помягче. Он послал за своей офицерской шинелью, попросив меня прислать ее обратно, однако я решительно отказалась от этого постыдного переодевания. Холод стоял ужасный. Но я предпочитала скорее умереть от холода, нежели нарядиться в эту вражескую шинель.

Свисток. Прощальное приветствие раненого начальника вокзала; и товарный состав тронулся. В вагонах ехали прусские солдаты.

Насколько немецкие офицеры были вежливы и обходительны, настолько подчиненные, служащие и солдаты, были резкими и грубыми.

Поезд останавливался без всяких видимых причин и снова трогался в путь, чтобы потом вновь остановиться и стоять в течение часа холодной, ледяной ночью.

По прибытии в Крей кочегар, машинист, солдаты — все вышли. Я глядела на всех этих свистящих, кричащих, сплевывающих людей, которые со смехом показывали на нас пальцами. И то правда — разве они не победители?.. А мы — не побежденные?..

В Крее мы простояли около двух часов. Мы слышали приглушенные звуки балаганной музыки и крики «ура» развеселившихся немцев.

Весь этот шум и гам доносился из белого дома, стоявшего в пятистах метрах от нас. Мы могли различить сплетенные тела людей, кружившихся в стремительном вальсе и упивавшихся умопомрачительной вакханалией. Я нервничала сверх всякой меры, ибо это грозило затянуться до самого утра.

Я вышла вместе с Вилларе, чтобы хоть немного размять ноги. И потащила его к белому дому; затем, не желая посвящать его в свои планы, я попросила подождать меня. Но, к счастью для меня, я не успела переступить порога этого гнусного притона: открылась маленькая дверца и появился офицер с сигаретой в зубах. Он обратился ко мне по-немецки. «Француженка», — сказала я в ответ. Тогда он подошел ко мне и спросил по-французски (они все говорили по-французски), что я здесь делаю.

Нервы у меня были напряжены до предела, и я лихорадочно стала рассказывать ему нашу плачевную одиссею, начиная с отъезда из Гонесса и кончая двухчасовым ожиданием в холодном поезде, а кочегары, механики и машинисты танцевали тем временем здесь, в этом доме.

— Но я понятия не имел, что в вагонах кто-то едет, и я сам разрешил этим людям танцевать и пить. Начальник поезда сказал мне, что везет только скот и товары и что ему надо быть на месте не раньше восьми часов завтрашнего утра; я поверил ему.

— Так вот, сударь, единственный скот, который везут в поезде, — это восемь французов; и я буду вам очень признательна, если вы соблаговолите отдать приказ, чтобы мы продолжили свое путешествие.

— Не беспокойтесь, мадам. Не хотите ли пройти ко мне и отдохнуть? Я здесь с инспекцией и поселился на несколько дней на постоялом дворе. Выпьете чашку чаю, согреетесь.

Я сказала ему, что оставила на дороге попутчика и что в вагоне меня ждет подруга.

— Неважно, мы сейчас сходим за ними.

И через несколько минут мы отыскали беднягу Вилларе, примостившегося у километрового столба. Свесив голову на колени, он спал. Я попросила его пригласить мадемуазель Субиз.

— И если остальные пассажиры пожелают выпить чашку чая, милости прошу, — добавил офицер.

Я вернулась вместе с ним обратно и вошла через ту самую маленькую дверцу, из которой, видела, он выходил, в довольно просторную комнату, расположенную на уровне с землей. На полу — циновки, очень низкая кровать, огромный стол, на котором были разложены две большие карты Франции (одна из них испещренная булавками с маленькими флажками!); в картонной рамке, державшейся на четырех булавках, — портрет императора Вильгельма — все это принадлежало офицеру. А на камине, под огромным глобусом, — венок новобрачной, военная медаль и коса из белокурых волос; по обе стороны глобуса — китайские фарфоровые вазы, а в них — ветки самшита — все это, вместе со столом и кроватью, принадлежало владельцу постоялого двора, уступившему свою комнату офицеру. Пять соломенных стульев вокруг стола, бархатное кресло и возле стены — деревянная скамья, заваленная книгами. На столе лежали сабля с портупеей и два седельных пистолета.

Я предавалась философским раздумьям, созерцая столь причудливые предметы, когда прибыли мадемуазель Субиз, Вилларе, юный Жерсон и этот несносный Теодор Жуссьян. (Надеюсь, он простит меня, бедняга, если, конечно, жив еще, но при одном воспоминании о нем меня до сих пор кидает в дрожь.)

Офицер велел подать нам горячего чая, для нас это было истинным блаженством, так как мы погибали от голода и холода.

Когда нам приносили чай, Теодор Жуссьян заметил через полуоткрытую дверь толпу девушек, солдат и всех остальных.

— Ах, друзья мои, — воскликнул он, захлебываясь смехом, — мы попали на прием к его величеству Вильгельму, какое великолепие… об остальном я умалчиваю!

И он дважды прищелкнул языком. Вилларе заметил ему, что мы находимся в гостях у немца и что предпочтительнее было бы действительно помолчать.

— Ладно, ладно, — проворчал тот в ответ, закуривая сигарету.

Глухой шум оркестра заглушили вдруг страшные ругательства и крики, и неисправимый южанин, не удержавшись, приоткрыл дверь.

Я успела увидеть офицера, отдававшего приказания двум унтер-офицерам, которые, пробившись сквозь толпу, набросились на кочегара, машиниста и других людей с поезда с такой жестокостью, что мне их стало жалко. Пинок ногой в спину, удар саблей плашмя по плечу, здоровенный тумак, опрокинувший машиниста поезда (к слову сказать, самого гнусного грубияна из всех когда-либо виденных мною). В результате все они протрезвели за несколько минут и двинулись к поезду, уныло повесив носы, но с угрожающим видом.

Мы последовали за ними, однако мне внушало тревогу грядущее путешествие с этими проходимцами.

Офицер, видно, разделял мои опасения, так как приказал одному из унтер-офицеров сопровождать нас до Амьена. Унтер-офицер сел в наш вагон, и мы снова тронулись в путь.

В Амьен мы прибыли в шесть часов утра. Свету еще не удалось развеять мрак ночи. Падал небольшой мелкий дождичек, застывавший на холоде. Никаких экипажей. Никаких носильщиков. Я хотела остановиться в гостинице «Белая лошадь», но человек, случайно оказавшийся поблизости, заявил:

— Ничего не выйдет, милая барышня, все занято, не отыщется уголка даже для такой тонюсенькой реечки, как вы. Ступайте-ка лучше в дом с балконом, там принимают постояльцев.

И он зашагал прочь.

Вилларе улизнул, не сказав ни слова. Старый господин Жерсон со своим внуком молча скрылись в наглухо закрытом деревенском фургоне. Их встречала приземистая, краснолицая матрона. Кучер, однако, по виду принадлежал к хорошему дому.

Сын генерала Пелиссье, не разжимавший губ от самого Гонесса, мгновенно исчез, словно по мановению волшебной палочки. Один только Теодор Жуссьян любезно вызвался проводить нас, а я до того устала, что с радостью приняла его предложение. Он подхватил нашу сумку и понесся сломя голову. Мы с трудом поспевали за ним. Он так пыхтел на ходу, что был не в силах говорить, и это меня утешало…

Но вот наконец мы на месте. Входим. К величайшему своему ужасу, я вижу, что вестибюль гостиницы превращен в дортуар. Мы едва могли отыскать место, куда ступить, пробираясь между расстеленными на полу матрасами. А недовольное ворчание спящих не предвещало ничего хорошего.