Сара Бернар - Моя двойная жизнь

• Название: Моя двойная жизнь
• Автор: Сара Бернар
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-8352-0470-1

Она стала легендой еще при жизни — выдающаяся французская актриса, писательница, художница. Мемуары раскрывают перед читателями мир чувств этой великой женщины, но не обнажают ее душу — в своих воспоминаниях она остается актрисой. Она хотела, чтобы ее знали такой, и ей невозможно не поверить, настолько просто и естественно рассказывает она о своем детстве, о людях, с которыми сводила ее судьба, о театральных впечатлениях… Но по-прежнему, как в любых мемуарах, неуловимой остается грань между реальностью и субъективным ощущением действительных событий.

---

— Снимайте! Снимайте, или вам крышка! — грубо бросил Ожье и отвернулся от него.

Услышав такой приговор, бедный Борнье, похожий на бретонского гнома, бросился ко мне (несчастный страшно чесался, так как был болен чесоткой). Он потерял дар речи. Его глаза вопрошали мои глаза, а на лице читалась мучительная тревога.

Перрен почувствовал, какая сильная драма разыгрывалась в душе кроткого Борнье, и прошептал мне на ухо: «Откажитесь наотрез». Мне тоже все стало ясно, и я сказала автору без обиняков, что если эту сцену снимут, то я откажусь от своей роли.

Услышав мои слова, Борнье бросился ко мне и принялся страстно целовать мне руки. Затем он побежал к Ожье, восклицая с комическим пафосом:

— Нет, я не могу ее снять, не могу! Она отказывается от роли, а послезавтра — премьера!

Ожье открыл было рот, но Борнье не дал ему заговорить:

— Нет! Нет! Отложить пьесу на восемь дней — значит ее убить! Я не могу снять сцену! Ах, Боже мой!

Он кричал, заламывал свои слишком длинные руки, топал коротенькими ножками и тряс косматой головой. Он был нелеп и трогателен одновременно.

Раздраженный Эмиль Ожье пошел на меня, как затравленный кабан на охотничью собаку:

— Возьмете ли вы на себя, мадемуазель, всю ответственность за то, что последует на премьере после этой абсурдной сцены у окна?

— Разумеется, сударь! И обещаю вам сделать все, чтобы эта сцена, которую я считаю превосходной, прошла с огромным успехом!

Он неучтиво передернул плечами, процедив сквозь зубы что-то оскорбительное в мой адрес.

Выходя из театра, я повстречала преобразившегося Борнье. Он рассыпался в благодарностях, ведь он так дорожил этой сценой, но боялся не угодить Эмилю Ожье. Мы с Перреном разгадали истинные чувства этого кроткого, прекрасно воспитанного, но довольно лицемерного поэта.

Пьеса прошла с полным успехом. А сцена у окна стала триумфом премьеры. В пьесе содержалось множество намеков на события недавно окончившейся страшной войны 1870 года, и шовинистически настроенная публика приняла это произведение лучше, чем оно того заслуживало.

Я попросила позвать Эмиля Ожье. Он вошел в мою гримерную насупившись и закричал прямо с порога:

— Тем хуже для зрителей, это еще раз доказывает, что все они — болваны, раз им нравится такая гадость!

Выпалив это, он тут же выскочил вон.

Его выходка меня рассмешила. А после того, как меня несколько раз расцеловал торжествующий Борнье, моя кожа начала страшно зудеть.

Два месяца спустя я играла в «Габриэлле» — пьесе того же Ожье, и мы с ним беспрестанно ссорились. Я находила его стихи отвратительными. Коклен, игравший моего мужа, имел большой успех. Я же была там такой же бездарной, как и сама пьеса.

В январе меня приняли в члены актерского товарищества, и с тех пор мне стало казаться, что я в тюрьме, ибо я обязалась не покидать Дом Мольера на долгие годы вперед. Данное обстоятельство очень меня тяготило. Ходатайствовать о приеме в «сосьетерки» меня вынудил Перрен. И теперь я сожалела об этом.

В конце года я играла очень мало, от случая к случаю. В часы досуга я наблюдала за строительством хорошенького особняка, который возводили для меня на перекрестке авеню де Вилльер и улицы Фортуни.

Сестра моей бабушки оставила мне по завещанию кругленькую сумму, которую я употребила на покупку земельного участка. Я всегда мечтала иметь собственный дом, и вот моя мечта сбылась. Этот изумительный особняк строился по проекту зятя господина Ренье, Феликса Эскалье, очень популярного тогда архитектора. Я ужасно любила приходить с ним поутру на строительную площадку. Вскоре я уже карабкалась по шатким лесам и забиралась на самую кровлю. Новое занятие отвлекало меня от театральных неурядиц. И вот, о Господи, я уже подумывала сделаться архитектором, ни больше ни меньше!

Когда строительство дома было завершено, следовало позаботиться о его интерьере. Я изо всех сил старалась помочь моим друзьям-художникам, которые отделывали потолки в моей комнате, столовой и холле; Жоржу Клэрену[60], архитектору и талантливому живописцу Эскалье, Дюэзу, Пикару, Бютену, Жадену и Парро. Я веселилась от души. Вот какую шутку я сыграла с одной из моих родственниц.

Тетушка Бетси прибыла в Париж из своей родной Голландии на несколько дней и остановилась у моей матушки. Я пригласила ее на обед в свой новый недостроенный дом. Пятеро моих приятелей-художников работали в разных комнатах.

Чтобы легче было лазить по высоким лесам, я облачилась в рабочую одежду, в которой занималась ваянием. Завидев меня в таком виде, тетушка была страшно шокирована и сделала мне выговор. Но я приготовила ей еще один сюрприз! Она приняла работавших в доме молодых людей за маляров и решила, что я слишком вольно себя с ними веду. Тетушка чуть не упала в обморок, когда ровно в полдень я бросилась к пианино и заиграла «Жалобу пустых желудков». Эту дикую песню сочинила группа художников, а мои друзья-поэты ее отредактировали. Вот она:

Эй, живописцы милейшей из дам,
Вы не устали скакать по лесам?
Кисти отбросьте и вниз веселей,
Пыль отряхните, обед на столе!

Дин-дон, дин-дон —
Же-луд-ков звон!
Дин-дон, дон-ди,
К столу иди!

Яйца, форель и грудинка косули
Скачут вовсю на жаровнях, в кастрюлях.
Ну а бутылка вина «Кот дю Рон»
Вмиг заглушит этот жалобный стон.

Дин-дон, дин-дон —
Же-луд-ков звон!
Дин-дон, дон-ди,
К столу иди!

Мы — живописцы милейшей из дам,
Нам надоело скакать по лесам!
Мы очень красивы, чисты и свежи,
Услышьте же крик нашей гордой души!

Дин-дон, дин-дон —
Же-луд-ков звон!
Дин-дон, дон-ди,
К столу иди!

Закончив наш импровизированный концерт, я перебралась в свою комнату и оделась к обеду, превратившись в «милейшую даму».

Тетушка последовала за мной.

— Вот что, милочка, — сказала она, — вы сошли с ума, если думаете, что я стану обедать с вашими рабочими. Только в Париже, не иначе, благородная дама может себе позволить такое.

— Ну что вы, тетя, успокойтесь.

Переодевшись, я привела ее в столовую, самую обжитую комнату особняка.

Пятеро молодых людей приветствовали тетушку с почтением. Она сперва не узнала их, ведь они скинули рабочую одежду и превратились в чинных светских франтов. Госпожа Герар обедала вместе с нами. Вдруг в разгаре обеда тетушка воскликнула:

— Так ведь это ваши давешние рабочие!

Пятеро художников поднялись и низко ей поклонились. Тогда бедная тетушка признала свою ошибку и от смущения принялась извиняться на всех языках, какими только владела.

6

Однажды мне сообщили о приходе Александра Дюма-сына. Он принес добрую весть о том, что закончил для «Комеди Франсез» пьесу под названием «Иностранка», одна из ролей которой — роль герцогини де Сетмон — подойдет мне как нельзя лучше.

— Благодаря ей, — сказал он мне, — вы сможете добиться большого успеха!

Я от всего сердца выразила ему свою признательность.

Месяц спустя после его визита нас созвали в «Комеди» на читку «Иностранки». Читка пьесы прошла очень успешно; моя роль — роль Катрин де Сетмон — приводила меня в восторг. Впрочем, мне очень нравилась и роль Круазетт, которая должна была играть миссис Кларксон.

Тот раздал всем нам переписанные роли. Решив, что он ошибся, я передала Круазетт роль Иностранки, которую он только что мне вручил, со словами:

— Держи, Гот перепутал, вот твоя роль.

Она ответила мне сухо:

— Ничего он не перепутал, герцогиню де Сетмон буду играть я.

Меня охватил неудержимый смех, поразивший собравшихся. Когда раздраженный Перрен спросил, что именно меня так развеселило, я воскликнула:

— Да все вы: Дюма, Гот, Круазетт и те, кто состоял в этом тайном сговоре, рискуя поплатиться за свою мелкую подлость. Так вот, успокойтесь: я была в восторге от роли герцогини де Сетмон, но играть Иностранку в десять раз приятнее! А ты, милая Софи, ты у меня еще попляшешь, не жди никакой пощады, ведь ты тоже участвовала в этой жалкой комедии, предав кашу дружбу!

Репетиция проходила в атмосфере лихорадочного возбуждения обеих сторон. Перрен, являвшийся ярым круазеттистом, сетовал на недостаточную пластичность дарования Круазетт, так что однажды она вышла из себя и заявила ему:

— Что ж, сударь, следовало отдать эту роль Саре, у нее бы нашелся именно тот голос, который вам нужен для любовных сцен; я же не способна сыграть лучше. Мои нервы больше не выдерживают, с меня довольно!

И она убежала, рыдая, за кулисы, где с ней случилась форменная истерика.

Я последовала за ней и постаралась ее утешить. Среди судорожных рыданий она пробормотала, прижимаясь ко мне: