Павел Вежинов - Белый ящер

• Название: Белый ящер
• Автор: Павел Вежинов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Несси еле заметно вздохнул, повернулся и пошел к гостинице, не сказав ни слова, не бросив никому даже взгляда.

Следователи направились к англичанину, разбудить которого оказалось гораздо труднее. Наконец философ открыл мутные глаза, недоуменно оглядел всех. Поняв, что случилось, Кавендиш так разволновался, что врачу пришлось успокоить его инъекцией. Но сказать он ничего не мог. Воспоминания его кончались где-то на танцплощадке, все остальное было покрыто мраком. Следственные органы больше не обращались ни к Несси, ни к Кавендишу. Только сообщили, что те могут уехать, когда пожелают.

В этот день Кавендиш не спускался в ресторан и не заказывал еду в номер. Но Несси как ни в чем не бывало поел за столиком с английским флажком. Лицо его не выражало никаких чувств, ничего, кроме самоуглубленности и раздумья. На следующее утро они с Кавендишем улетели в Софию. Места их в самолете были рядом, но философ ни разу не взглянул на Несси. Он сидел мрачный, всю дорогу не отрывал глаз от иллюминатора, хотя глядеть там было абсолютно не на что – голубая пустыня и кое-где белые пушистые клубы облаков. До самой посадки никто не проронил ни слова. В аэропорту их встретил только шофер с машиной президента Академии наук. Наверное, он уже знал обо всем, потому что уложил их багаж молча и так осторожно, словно это был сам покойник. Роскошная машина бесшумно тронулась с места, быстро набирая скорость. Лишь тут Кавендиш тихо, словно бы говоря сам с собой, уронил:

– Я знаю, это вы убили Кирилла!..

– Зачем? – спокойно и холодно спросил Несси.

– Потому что вы ему завидовали. Потому что знали, насколько он вас превосходит.

– Завидовал? – сказал Несси. – Какой абсурд! Вы ведь прекрасно знаете, что я не умею ни любить, ни ненавидеть. Тем более завидовать. У меня нет чувств, сударь!

– Да, чувств у вас нет! – мрачно кивнул философ. – Но и совести тоже.

– Может, вы и правы! – ответил Несси, и впервые в голосе его прозвучало что-то вроде оживления. – Совести у меня действительно нет – разумеется, в том нелепом смысле, в каком обычно употребляют это слово. Как суеверие, как страх перед неведомыми силами или мстительными божествами. Но у меня есть своя мера, по которой я сужу о людях, и она прежде всего разумна. Подумайте сами – он был моим единственным другом. Он один относился ко мне с каким-то вниманием. И потом, каждый из нас занимался своим делом, наши пути нигде не пересекались…

– Тогда почему вы его убили?

Несси помолчал.

– С логической точки зрения возможна лишь одна причина, господин Кавендиш. Если во мне пробудилось что-то человеческое. Какое-нибудь чувство, страсть, болезненная амбиция.

Кавендиш молчал. Он знал, что молодой человек прав. Как всегда, логика его была безупречна. И так как философ молчал, Несси заговорил снова:

– Вас ввела в заблуждение ваша наивная буржуазная теория, господин Кавендиш. Я не допускаю, что разум может мешать большим человеческим чувствам. По крайней мере тем, какие утверждают ваши крупнейшие писатели. Абсурдно думать, что внутри самого сознания его положительные категории вступают в противоречие и взаимно отрицают друг друга. Это алогично. Человечество действительно может погибнуть, но не от разума, а от собственной глупости.

– К сожалению, история не подтверждает вашей элементарной логики! – сказал философ, но голос его прозвучал уже не так уверенно.

– Не люблю я этой отвратительной науки, господин Кавендиш, которую вы называете историей. Я просто ее не понимаю. История чего? История насилия, жестокостей, садизма. Особенно в эту последнюю войну. Чем они вызваны? Конечно же, грубыми, примитивными чувствами и страстями человека.

Кавендиш энергично помотал головой.

– В этом ваша главная ошибка, – сказал он. – Жестокость и насилие никогда не базируются на чувствах. Наоборот, они означают полную бесчувственность.

– Послушайте, что я вам скажу! – уже с некоторым нетерпением возразил Несси. – Вы напрасно приписываете человечеству то, что присуще лишь вашему отвратительному общественному строю.

Тут произошло неожиданное. Кавендиш побагровел, словно перед припадком, и, не сдерживаясь, закричал:

– Я вовсе не буржуазный ученый, запомните это!.. Я глубоко ненавижу любой строй, основанный на насилии и несправедливости. И это тоже запомните. Лучше объясните, зачем вы убили Кирилла? А тогда я вам скажу, кто вы и какому строю принадлежите!

Несси окинул его презрительным взглядом.

– Возможно лишь одно разумное объяснение – для того, чтобы разбудить в себе человека! – ответил он. – Какого ни есть. И как бы он ни назывался!

Кавендиш вдруг скорчился, словно его ударили в живот. И больше за всю дорогу не проронил ни слова. Лишь когда машина остановилась у гостиницы, он неохотно проговорил:

– Я улечу завтра с первым же самолетом, господин Алексиев. Мы больше не увидимся. И вот что мне хотелось бы сказать вам напоследок… – Он замялся. – В этой жизни вас может спасти лишь одно – любовь. Постарайтесь влюбиться.

В первый момент Несси просто не поверил своим ушам. Рехнулся он, что ли, этот человек? Но Кавендиш выглядел таким грустным и подавленным, что Несси только пробормотал:

– К сожалению, господин Кавендиш, это последнее, что я могу сделать. Чтобы не сказать, невозможное.

– Нет, возможное! – горячо воскликнул Кавендиш. – Вы ошибаетесь. Я вам сейчас объясню. – Он беспомощно огляделся, потом сказал: – Зайдемте на минутку!.. Я вам объясню, да, объясню!..

Пока шофер занимался вещами, они прошли в дневной бар и сели за столик в сторонке. Было пусто и прохладно, обе барменши, занятые каким-то своим, явно увлекательным разговором, даже не взглянули в сторону посетителей. Впрочем, те и не собирались ничего заказывать. Лицо Кавендиша, и бледное и багровое сразу, напоминало ломоть пражской ветчины.

– Я хочу объяснить вам ваш сон, – заговорил он возбужденно. – Помните – киты и белый айсберг? Поймите меня правильно, я не фрейдист. Даже наоборот. И все же в некотором отношении Фрейд был прав сновидения выражают какую-то часть скрытой сущности человека. Его подавленного духовного мира. Вы знаете, что означает ваш сон?

– По-моему, ничего! – неохотно ответил Несси. – Просто картина.

– Но что вызвало эту картину из вашего подсознания? Из вашей генетической памяти? Вероятно, какое-то внутреннее напряжение. Какая-то потребность. Эта потребность, по-моему, называется жаждой красоты.

Несси неуверенно взглянул на него. Жажда красоты? Это, похоже, не лишено смысла. Кавендиш, словно почувствовав его колебания, оживленно продолжал:

– Подумайте, подумайте! Разве ваше сновидение не поражает именно красотой? Вспомните! Белое и голубое в их безмерной чистоте! И плывущие киты! Что может быть мощней, царственней, прекраснее их движений? Величественная, вечная картина! С тех пор как вы это рассказали, она не выходит у меня из головы.

– Допустим. Я только не понимаю, что общего у этой картины с любовью?

– Как – что общего? – чуть не закричал Кавендиш. – Любовь и красота – два почти равноценных понятия.

– Не верю, – ответил Несси. – Любовь – одна из самых примитивных уловок природы. Правда, для этой цели она иногда и в самом деле использует красоту. Но не всегда, а сейчас все чаще предпочитает безобразие, деформацию, извращение.

– Да, это верно. Но это относится к уже испорченным людям. Внутренне опустошенным. Лишь вы имеете удивительную возможность начать все сначала. Или вернее – впервые. И вы начнете именно с красоты – как львы, павлины, жеребцы, горлицы. Поймите, это заложено в вас. И ищет своего выражения. Найдите его! – Кавендиш говорил уже вдохновенно. – Это ваш единственный шанс.

Об этом разговоре Несси вспомнит в час своей трагической смерти. Зачем Кавендиш повел его по этому пути? Ангел он или сатана? Хотел он спасти или погубить?

2

Внешне жизнь никак не изменилась. Он вставал рано, пробегал свой утренний кросс, с педантичной точностью появлялся на пороге залитого солнцем кабинета. И словно бы не замечал ни пустоты, ни глухой тишины, окружавшей его. Никто не спросил у него, что же все-таки случилось, как погиб его друг, – ни шефы, ни коллеги. Может быть, инстинктивно страшились узнать правду. А может быть, просто не желали вмешиваться в чужие дела, тем более столь трагические.

И все же в его жизни кое-что изменилось. Он больше не работал. Нет, не совсем – кое-что он все-таки делал, но неохотно, с ощущением внутренней пустоты. Иногда он часами сидел перед закрытой зеленой папкой, думал. Вид у него становился все более отрешенным, глаза – все более безжалостными. Впервые он думал о себе. Кто он такой, в сущности? Почему не похож на других людей? До сих пор на эти вопросы у него был готовый, неизменный ответ – отличие лишь в том, что он намного обогнал, перерос остальных. Может быть, пройдут века, и все станут похожи на него – и по разуму и по внутренней силе. Так он думал раньше. Но сейчас это его убеждение, похоже, поколебалось. В сущности, у Несси не было многого из того, чем обладали другие. Так, например, у Несси не было детства. Может быть, и вправду в этом нежном возрасте образуется именно то, чего ему так не хватает? Чувства? Воображение? Или совесть, которой, как все единодушно утверждают, у него нет и в помине?