Коллектив авторов - Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

• Название: Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906861-16-0

«Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится», – писала Джейн Остен в своем романе «Гордость и предубеждение».

Галантные кавалеры, красивые платья, балы, стихи, прогулки в экипажах… – все это лишь фасад. Действительность была куда прозаичнее. Из-за высокой смертности вошли в моду фотографии «пост-мортем», изображающие семьи вместе с трупом только что умершего родственника, которому умелый фотохудожник подрисовывал открытые глаза. Учениц престижных пансионов держали на хлебе и воде, и в результате в высший свет выпускали благовоспитанных, но глубоко больных женщин. Каково быть женщиной в обществе, в котором врачи всерьез полагали, что все органы, делающие женщину отличной от мужчин, являются… патологией? Как жили, о чем говорили и о чем предпочитали молчать сестры Бронте, Джейн Остен другие знаменитые женщины самой яркой эпохи в истории Великобритании?

---

О прогрессивности Остинов можно судить не только по картофелю в огороде, но и по чаю в столовой. Готовить завтрак и заваривать чай было обязанностью Джейн. Она кипятила воду в медном чайнике на каминной решетке, доставала запертые чай и сахар – эти продукты были слишком дорогими, чтобы доверить их слугам. Драгоценные листья хранились в деревянном ящике с двумя отделениями: для черного и зеленого чаев. Джейн смешивала их с помощью серебряной глубокой ложечки, называемой ковшиком, помещала полученную смесь в фарфоровый чайник, заливала кипятком. Потом колола сахар щипчиками и поджаривала тосты: на открытом огне, накалывая кусочки белого хлеба на специальную вилку с длинной ручкой. Приготовить тост так, чтобы он хорошо прожарился, но не подгорел, было большим искусством, требующим определенной сноровки.

Когда англичанки приобретали чай для семьи, для гостей или для особых случаев, у них был богатый выбор сортов из Индии и Китая. Остины покупали чай в Лондоне: тот, который продавали бродячие торговцы, был слишком низкого качества, перемешанный с сором, а иногда – с овечьим калом. Поскольку налог на чай был достаточно велик, чай был излюбленным предметом контрабанды. Рисунок английского карикатуриста Томаса Ровландсона изображает девицу, которая проносит чай через таможню, спрятав его в двух мешках под юбкой.

Многие мыслители и публицисты, желавшие приучить женщин к здоровому образу жизни, восставали против обычая чаепитий, так как предполагалось, что женщины от природы имеют более слабую нервную систему и излишнее возбуждение для них вредно, а чай считался возбуждающим средством. Элизабет Гамильтон – американская романистка и эссеистка – в «Мемуарах современных философов», изданных в 1800 году, утверждает, что женщины Англии ослабили нервы из-за «разрушительной и изнурительной привычки к питью чая». Некий доктор Грэм пошел еще дальше: он полагал, что «ежедневное использование, не говоря уже о злоупотреблении чаем и кофе», так же как и «спертый и грязный воздух», истощает «самые важные части женщин… отравляет в зародыше их потомство». И все же англичанки остались верны чаепитиям, которые в викторианскую эпоху превратились в одну из известнейших британских традиций.

Подробности чайного ритуала менялись в зависимости от ступени, которую занимал гость на общественной лестнице. Если, к примеру, в дом приходил торговец тканями, его могли угостить чаем с бисквитом или кусочком пирога, но на стол ставили самый дешевый фарфоровый сервиз. Хозяйка поместья могла угощать жен арендаторов чаем и кофе, с вином, булочками, тостами и пудингом с изюмом, миндалем и коринкой. Для этого использовался более дорогой сервиз. Но лучший фарфоровый сервиз приберегали для титулованных гостей. В «Чувстве и чувствительности» миссис Фанни Дэшвуд сокрушается, что ее овдовевшая свекровь и золовки, уезжая из родного дома, увозят самый красивый фарфоровый сервиз.

* * *

Завтракали Остины в девять, а вставали еще раньше – в семь, посвящая два часа до завтрака личным делам, требующим уединения и сосредоточенности: писали, учились, шили. Более аристократичные семейства засиживались допоздна за картами или «вертелись на балах» и вставали позже. Приехав в провинцию, столичные жители придерживались прежнего режима, чтобы лишний раз подчеркнуть свое отличие от провинциалов. Не случайно Элизабет Беннет в романе «Гордость и предубеждение» отправляется из дома после завтрака, чтобы помочь заболевшей сестре, проходит пешком около трех миль и попадает в соседнее поместье Незерфильд как раз тогда, когда его обитатели только садятся за стол.

Значимо было и время обеда. Когда родители Джейн были молоды, обедали очень рано: в два часа дня, а то и в час. Позже время обеда сдвинулось на три, три с половиной, четыре часа пополудни. Кстати, время с конца завтрака и до обеда называлось утренним, тогда было положено совершать утренние визиты, а дамам – надевать утренние платья.

В каждой семье был свой любимый набор блюд, хотя почтенные матери семейств активно обменивались рецептами. В частности, Остины любили отварную курятину, говяжье рагу, баранину с фасолью, копченые свиные ребрышки – их обожала миссис Остин, – говяжьи щечки с клецками, солонину и гороховый суп. После обеда джентльмены оставались в столовой, чтобы выпить «чего-нибудь покрепче», дамы коротали время в гостиной. Либо, при условии хорошей погоды и трезвой компании, дамы и джентльмены отправлялись на прогулку.

Гостиная в доме-музее Джейн Остин

Чай пили около шести-семи вечера, традиция five-o’clock tea появилась только в середине XIX века. После чая с горячими и холодными закусками начинался тихий семейный вечер: читали вслух, музицировали, дамы вышивали.

Поздно позавтракавшая аристократия обедала тоже поздно: в пять или в шесть часов, и опять это рассогласование порождает множество коллизий. В романе «Уотсоны» молодые люди хотят нанести утренний визит девушкам, с которыми танцевали недавно. Собственно, они обязаны это сделать, но в данном случае обязанность совпадает с желанием. Однако «из-за разницы во времени» они попадают как раз в тот момент, когда семейство собирается обедать, из-за чего всем приходится почувствовать неловкость.

«Том Масгрейв болтал с Элизабет, – пишет Джейн Остин, – до тех пор, пока их не прервало появление Нэнни, которая, приоткрыв дверь и просунув голову, сказала:

– Будьте добры, мэм, хозяин хочет знать, почему ему не подают обед.

Джентльмены, которые до сих пор игнорировали все признаки подготовки к обеду, какими бы они ни были явными, сейчас вскочили с извинениями, пока Элизабет торопливо велела Нэнни передать Бетти, чтобы она отнесла наверх птицу.

– Я прошу прощения, что так получилось, – добавила она, поворачиваясь дружелюбно к Масгрейву, – но вы знаете, что мы рано обедаем.

Тому нечего было сказать, он это знал очень хорошо, и такая очевидная скромность и неприкрытая истина сильно смутили его».

Но еще сильнее смущается героиня, юная Эмма: «Она чувствовала несовместимость этого знакомства со скромным образом жизни, который они вынуждены были вести, и, приученная в семье своей тети к более утонченной жизни, была очень чувствительна к тому, что в ее нынешнем доме могло вызвать насмешку у богатых людей. О боли, которую вызывали подобные чувства, Элизабет знала очень мало, ее менее изощренный разум или более верное суждение уберегли ее от подобного чувства унижения, и хотя она чувствовала свое низкое положение, она практически не ощущала стыда».

Просвещенный читатель воскликнет мысленно: «Какая чушь!». Судите же сами, как тяжело жилось в эту эпоху девушкам, для которых эта чушь, называемая «традициями и условностями» составляла большую часть жизни.

* * *

Кажется, с домашними заботами женщины семейства Остин справлялись неплохо, по крайней мере семья никогда не голодала, а вот с тем, что герои Остин называют «countenance» – «манерами», возникли сложности. Манеры пришлось подвергать дополнительной шлифовке в доме богатой родственницы – миссис Найт.

Уже после смерти Джейн Остин ее племянница Фанни напишет о своей тетке: «Она была небогата, и люди, с которыми она главным образом общалась, были отнюдь не тонкого воспитания, короче говоря – не более чем mediocres [заурядны (фр.)], и она, хотя, конечно, и превосходила их умственной силой и культурностью, в смысле утонченности стояла на том же уровне, – но я думаю, что с годами их общение с миссис Найт (которая их нежно любила) пошло обеим на пользу, и тетя Джейн была так умна, что не преминула отбросить все обычные признаки „обыкновенности“ (если можно так выразиться) и приучить себя держаться более утонченно хотя бы в общении с людьми более или менее знакомыми. Обе наши тетушки (Кассандра и Джейн) росли в полном незнании света и его требований (я имею в виду моды и проч.), и если бы не папина женитьба, которая переселила их в Кент, и не доброта миссис Найт, которая часто приглашала к себе гостить то одну, то другую сестру, они были бы пусть не глупее и не менее приятны сами по себе, но сильно потеряли бы в глазах хорошего общества».

Это письмо вызвало настоящий скандал среди поклонников таланта Джейн Остин. Им казалось, что на их любимицу возводят гнусную клевету. Как будто недостаточно быть талантливой писательницей, а нужно еще обладать всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами и светскими навыками. Вполне вероятно, что манеры Джейн и Кассандры не избежали налета провинциальности, а год, проведенный в пансионе, едва ли мог превратить их в светских львиц. «Джейн вовсе не хороша и ужасно чопорна, не скажешь, что это девочка двенадцати лет… Джейн ломается и жеманничает», – пишет одна родственница Остинов. «Джейн – самая очаровательная, глупенькая и кокетливая стрекоза и охотница за женихами, какую мне случалось в жизни видеть», – вторит ей другая. Ну а что вы хотите от девочки-подростка из небогатой провинциальной семьи?