Сергей Шведов - Негрский старорус[СИ]

• Название: Негрский старорус[СИ]
• Автор: Сергей Шведов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

— Я не с Кубы.

— Он сказал, — снова вынырнул перед Лопсяком шестерчатый зэчок, — он… он сказал, что Магомет — пидарас.

У боснийских ваххабитов глаза налились кровью — оскорбление пророка карается смертью! Над поверженным на землю Лопсяком взметнулся железный прут, вырванный из сварного барьера.

— Это я сказал! — растолкал бородатых бандюг боливиец Ваня с жиденькой бородкой настоящего индейца.

Он был здоров, что тот добрый медведь. Скрутить его удалось только тем, у которых не случилось переломов после Ваниной хватки.

— А ну–ка вздернем этого православнутого латиноса на столб. Пусть повисит в позе своего Христа.

Его привязали за локти к перекладине крестовины. На голову надели мусорную корзину. В распятого полетели плевки, консервные банки и мелкий мусор. Вот тогда Ваня в первый раз заговорил с Лопсяком после долгого молчания:

— Тебе скоро на свободу, Рамон. Покрестись в церкви, брра! Уезжай к семье и строй там школу русской жизни для детей. Храни их в православии и русской святости.

— Я, кроме солдатской науки, других не знаю, — попробовал приподняться с земли избитый Лопсяк.

— Не выучился наукам, зато жизнь познал. Если земля Русская не хочет больше оставаться русской, то пусть будет жив хоть русский островок на чужбине. А русские — они и в Африке русские.

— Эй, ты, заткнись! — прикрикнули на Ваню ваххабиты, но Ваня неторопливо и отчетливо (насколько это для него было возможно) продолжал с креста:

— В эпоху Великого Льда только предки русских, кроманьонцы, выжили из всех людей на земле, потому что жили в тесном содружестве и спасали один одного. Европейские неандертальцы жрали своих, пока друг друга не сожрали до последнего. Их потомки опять сожрут все живое вокруг. Русские всех спасут, когда соберутся в один кулак на Урале.

— А может, уже ни Руси, ни русских нет? — с трудом сказал Лопсяк, выплевывая выбитые зубы. Он никак не смог подняться из–за сломанной ноги.

— Русские будут всегда, Рамон. Мы, старорусы, передадим гены детям, а потомки перебросят их на Русь Великую, когда по Европе будут бродить олени, а по Америке — низкорослые лоси. Русские — тот самый народ, рослый и сильный, который спасется и других спасет. Так говорил столетний апостол Иван по слову богову.

Пока охранники добежали до центра прогулочной площадки, кто–то из уголовников успел пригвоздить распятого Ваню к столбу железным прутом.

Тело его сожгли в крематории и высыпали прах в канализацию безо всякого обряда.

* * *

Лопсяк забрал с собой на свободу Ванину библиотечку, спасенные иконки, лампадку и расшитые крестиком полотенца.

— Тю, рехнулся на поповских книжках? — бросил ему на прощание новый сокамерник, бывший наемник с Украины. — Денег на билет до Аргентины не достанешь ведь, а еще и с бесполезным грузом тягаться.

— А я пешком к неграм в Африку, — сказал Лопсяк.

— Чего ты там оставил?

— Не чего, а кого. Восемь душ.

— И все черные?

Лопсяк не попрощался ни с кем. По дороге в Черногории крестился в деревенской церквушке и нанялся матросом на танкер контрабандистов, который шел в Египет.

12

Вернуться в Африку оказалось легче, чем удрать из нее. Автомобилей стало столько, что когда–то трудно было и представить. Добитые развалюхи из Европы добросовестно служили железными верблюдами в пустыне при минимальном техуходе и даже вовсе без него.

Вооруженных людей на дорогах стало больше, но потрепанных белых бродяг никто не трогал. «Белый мусор» в Африке всегда в стороне от политики при любой смене власти. Лопсяк с рюкзаком за плечами протопал и проехал по самым «горячим точкам» в полной безопасности. Подрабатывал в пути переборкой стрелкового оружия, мелким ремонтом автотехники, а однажды даже принял роды. Пожилого, исхудавшего до изнеможения чужака в штатском просто не замечали, будто его и не было.

Мозамбикской глубинки цивилизация за все прошедшие годы так и не коснулась. Разве что больше развелось придорожной торговли в пыли и тучах мух, которых меньше не стало. Пару раз он наткнулся на нововведение — общественный туалет с раковиной для мытья рук.

В деревне босоногая малышня приняла его с рюкзаком за почтальона и веселым гомоном проводила до главной площади. Там в самом центре на сухой жаре под палящим солнцем восседала его дородная Малаша в леопардовой шапочке набекрень, такой же юбке и гамашах, перехваченных ремешком на босых ногах.

Она гаркнула привычный приказ охранникам с палками, те разогнали безжалостными ударами любопытную толпу и подвели к ней Лопсяка. Он с опаской заглянул ей в глаза. Малаша демонстративно отвернулась и выпятила губы, чтобы больше походить на настоящую негритянку, наверное. Подбоченилась и глянула на него свысока и искоса.

«Прямо–таки как деревенская русская баба», — ухмыльнулся про себя Лопсяк, а вслух спросил по–португальски:

— Не прогонишь, Малаша?

Она еще важней надула губы и даже щеки, но долго важничать не смогла и улыбнулась во всю ширину дородной морды:

— Ты мой хозяин.

— И на том спасибо, родная.

— Но в деревне хозяйка я!

— Как дети? — все еще неуверенно спросил Лопсяк, так и не снимая рюкзака, который своими лямками нещадно давил мокрые от пота плечи.

— Ты уже многажды дед — всех переженила.

— Даже Зинку? — всполошился Лопсяк.

— Н’Зинге уже тринадцать, — строго напомнила Малаша.

— А где они все?

— В городе. Тут грамотным делать нечего.

— Не думала меня живым увидеть?

— Знала, что ты живой, — уверенно ответила Малаша. — Знала, что ты приедешь.

— От кого?

— Наворожила.

— Старая колдунья?

— Нет, я сама теперь главная колдунья. Старую духи к себе забрали.

Она снова улыбнулась и с простодушностью дикарки притянула его к себе за уши, чмокнула и усадила рядом на трон (бревно, покрытое леопадовой шкурой), который тут же облепили чернокожие ребятишки.

— Внучата, — с нежностью прищурилась Малаша на стриженые головенки.

— Я сниму рюкзак, Малаша? — неожиданно для самого себя спросил разрешения Лопсяк.

— Снимай и все остальное — сегодня просто пекло.

— А где мне помыться?

— Потом освежишься. Сейчас в деревне праздник будет.

Она щелкнула пальцами — застучали барабаны, и согнутые в три погибели танцоры с копьями пошли выбивать пыль из деревенской площади.

— В честь чего праздник?

— В честь прихода белого хозяина.

* * *

В первый же день Лопсяк написал письмо в боливийскую общину, поведал родным о гибели Хуана — Вани. Он совсем не ожидал ответа, но тот пришел всего через месяц. И не только. Старорусы из Боливии, Аргентины, Канады и Австралии быстро списались с ним. Письма были витиеватые, хитроватые, но в конце сходились к одному и тому же вопросу: есть ли в общине у учителя веры Романа неженатая молодежь?

И что тут ответишь? У него и общины–то нет, руссковерующей молодежи и подавно. Вот когда из Бразилии к ним в деревню переселился учитель старорусской веры дедок Пофнутий, Малаша разрешила эту проблему с чисто африканской веротерпимостью — как главная колдунья, «разженила» своих белых сыновей с африканками, определив их служанками в новые семьи мужей. А сыновей женила на прибывших русоверках. Так что никаких конфликтов с родственниками у бывших невесток не случилось. Многоженство в ее деревне — дело обычное. Родственникам бывших жен важнее всего, чтобы дочери остались жить в доме хозяина и не забывали делать родне подарки. Точно так же она поступила и со своими дочерьми, только бывших черных мужей при них не оставила, а заново женила их на подросших черных девочках, подарив каждой невесте богатое приданое.

Вероучитель Пафнутий после долгих нравоучительных бесед на солнцепеке (Малаша никогда не пряталась в тень) окрестил ее, всех детей и внуков. Теперь в деревне всем заправляла не колдунья Малавила, а мать Матрена.

А через пяток лет в глухой мозамбикской деревне среди португальско–малавийской мешанины стала слышна и русская речь — начали вовсю щебетать подросшие внуки Матрены от старорусских невесток и зятьев. И Лопсяк звоном колокольчика открыл для детей «Школу русской жизни» под развесистым деревом.

* * *

Старого интуриста Рамона Лопеса не довезли на сочинской «скорой» до больницы.

— Умер с улыбкой на губах, как попы говорят — умиротворенный. И сам из попов, наверное. У него крест на груди.

— Не расслышала, что он вам пропел перед смертью, доктор? — спросила медсестра. — Псалом из церковного репертуара?

— Нет, что–то из старинного, советского, типа: «Вернулся я на Родину… шумят березки встречные… я много лет без отпуска служил в чужом краю».