Сергей Шведов - Русь расстеленная[СИ]

• Название: Русь расстеленная[СИ]
• Автор: Сергей Шведов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

Света распахнула перед ней свою объемистую сумку, висевшую у нее на плече. Сумка тоже была белая, ее ей часто приходилось стирать, но другого цвета черная Африка не признавала.

— Пошли в сарай за складом, там переоденусь, — потянула ее Таня за рукав.

— А я куда же? — крикнула, как каркнула, на нее соседка–пациентка с сумкой, нагруженной бутылками.

— А ты мою робу больничную заберешь и эти деньги кастелянше сунешь, чтоб не пикнула, — доходчиво втолковала ей Таня Ким, уверенная в своей правоте, как всегда.

Подружка по палате сначала взъерепенилась, потом согласилась уговорить кастеляншу.

— Но ты мне еще за это проставишь и отработаешь, я не забуду, — напомнила ей напарница по палате. — Не все тебе одной порхать над цветочками, другим, может быть, и завидно с того.

— Мы ж только с Африкой до вечера, а там я быстренько обернусь до отбоя…

— А процедуры?

— Они там не разберутся, в чью задницу колоть. Свою второй раз подставь.

***

Света Иванова, она же Черная Африка, всегда жеманничала, как чернокожая манекенщица на подиуме, а тут вдруг сжалась вся, как бабочка, приколотая булавкой к листу картона, когда Таня Ким смело разделась догола на холодном воздухе, чтобы переодеться за деревянным сараем в принесенные вещи.

— Как ты можешь переодеваться на таком холоде, — уныло сказала Африка. — Я б ни в жизнь не согласилась, да еще переться куда–то, да еще потом возвращаться за засовы…

— Что–то я тебя не понимаю, — сказала Таня, наскоро переодеваясь. — Пару дней не видались всего–то, а тебя, как цыгане подменили. Не ты, что ли, меня на эту прогулку сблатовала? Так что не ной, красавица, при мне. Оттянуться на воле каждому хочется.

Африка не ответила, а смотрела на Таню неподвижно, словно у ней было не лицо, а негритянская маска из эбенового дерева. Она молчала с сухими глазами, хотя ей было о чем поплакаться подружке.

Сегодня утром Боня самым категорическим запретом не пустил ее на производственную практику в кафе. Деловито и без единого слова связал в узел все их с Таней самые дорогие шмотки, уселся на них, закурил дрожащими от гнева или еще чего–то руками и сокрушаясь покачал головой: «Нет, все–таки я понабрал к себе самых идиоток. У других девки как девки, а у меня уродки… Через вас или жизни лишиться или самому на панель пойти, задницы богатым фрайерам подлизывать… Как хошь, Африка, или песни пой, или вертись, как гадюка на сковородке, а Таньку нашу семь раз трипперную приведи к универсаму напротив общаги ровно в половине шестого. Как раз к ларьку с шмотьем женским, где вам трусы на сменку всегда покупаю… Не напасешься на таких прорв…»

«К этим… самым?» — заикнулась Африка и осеклась от собственной догадки.

«А это не твоей думалке додумывать…»

«К черномазым?»

«Ты на себя–то глянь, белоснежка!.. Если они меня переедут, то и тебе и всем вам так и так кранты, поняла теперь?»

Боня сидел на узле с одеждой в своей широкополой шляпе, которую носил всю зиму. Но теперь он не был похож на театрального цыгана, а скорей смахивал на советского нэпмана двадцатых годов. Слишком уж сытое пузцо выпирало из куртки.

Африка посерела лицом, так она бледнела или краснела. А вот губы побелели, словно перламутровой помадой по ним провела, как всегда просил Боня перед «работой». Она не была настолько черна лицом примерно до десяти лет, ее малышкой даже принимала за приблудную цыганочку. В своей деревне в Стародорожском районе Света Иванова до самого первого класса не знала, что она не такая, как все. Маленьких детей в умирающей деревне было всего трое, все они жили с бабками, а их матери с отцами — в городе. Мать Светы почти сразу после ее рождения вышла замуж за какого–то военного и укатила с ним на Камчатку.

Света никому и никогда не признавалась, что вовсе не помнила своей матери, которая живая и здоровая благоденствовала со своей семьей где–то в своем далеке, никогда она не видела своих белых сестер и братьев. А бабка, воспитавшая Свету, с тех пор не видела дочери, подкинувшей ей чернокожую девочку, которую нагуляла еще в студентках.

В школу Света ходила в соседнюю «живую» деревню. В первый же день учебного года она, первоклассница, вернулась из школы вся зареванная и кинулась к потемневшему от старости зеркалу. Бабка всплеснула руками, пока поняла в чем дело. Несчастная малышка хотела разобраться, что означает слово «черножопая», которым ее встретили на ступеньках школы в самый первый день…

И потом вплоть до самого последнего дня она никогда не загорала. Летом носила шляпки и панамы, чтобы лицо скрывалось в тени. Постоянно втирала какие–то кремы, чтобы отбелить лицо. Но от этого щеки только покрывались какими–то желтоватыми разводами и только портили ей внешность. Но стоило лишь ей попасть под солнце, как нос, лоб и щеки принимали глубокий шоколадный оттенок, кожа начинала матово блестеть, и Света хорошела буквально на глазах.

Но чернокожая красота ее вовсе не радовала. Она до горьких слез в подушку завидовала американскому певцу Майклу Джексону, изуродовавшему свое лицо в угоду все той же прихоти — стать белым человеком в этом белом мире, где тон задают белокурые и голубоглазые супермены, а цветным остается только танцевать под «черную» музыку.

* * *

Таня с Африкой бездумно прошатались по городу до самого вечера от одной кафешки до другой, пока от сладкого не начало подташнивать.

А вечер этот был какой–то золотой. Уже растеплилось, дотемна журчали ручейки и тренькала капель с отросших за день сосулек. Солнце весь день играло на последнем снеге и золотилось к вечеру на подтаявшей наледи. Когда оно садилось, вспыхивало на острых льдинках на реке, разделяющей надвое город, огоньками хрустальных светильников. Ветра не было, а воздух, чистый и дразнящий весенними запахами, был не холодный, как кусок льда, вынутый из холодильника в жарко натопленной кухне.

— Тань, а Тань? — спросила Африка, комкая бумажную салфетку, чтобы вытереть губы. — Может, все–таки, пойдешь назад в свою морильню?

Голос Африки, и без того низкий и хриплый, превратился после пирожных в какой–то рычащий баритон. Так она всегда говорила перед тем, как расплакаться. Всплакнув, она тут же начинала улыбаться, обнажая свои фиолетовые десны. Она знала, что от ее улыбки некоторых передергивает, поэтому улыбалась не часто.

— Чего я там не видела? — отмахнулась Таня Ким, вовсю глазевшая на разношерстную публику за пластиковыми столиками, словно за полдня не успела насмотреться. — Хоть один вечер от уколов отдохну. А свистюлей и так подвалят, была бы задница. А, чего там!.. Обо всяких пакостях думать, так жить расхочется. А ведь как жить–то хочется!

Африка икнула и быстро запила икоту минеральной водой. Они сидели в кафетерии на закрытой террасе универсама. Отсюда было видно, как Боня подошел к черному обрезанному по корме «линкольну», похожему на катафалк, услужливо наклонился и постучал на свои часы, что–то доказывая водителю припаркованного в неположенном месте автомобиля.

Таня сидела спиной к витрине, поэтому не видела Бони.

— Смотри сама, кума, — тебе жить, — охнула Африка и поднялась. — Я хочу все–таки по–хорошему.

— Что мурчишь, как хрипатая кошка? — весело одернула ее Таня. — Глянь, какие кругом люди веселые, а ты меня снова за решетку пхаешь. Там для меня если не маленькая тюрьма, то братская могила. Скука смертная.

Африку даже покоробило от ее слов. Она положила свою черную руку с красивыми длинными пальцами и нарощенными ногтями на словно точенную из снега Танину ладошку. И с завистью вздохнула, сравнивая ее розовые ноготки со своими фиолетовыми, когда без маникюра.

* * *

Боня поглубже надвинул на бакенбарды шляпу, словно весь хотел спрятаться под ее полями.

— Они у меня всегда вместе, как цыпочки послушные. Сейчас как раз после своей практики заявятся. Вон там их как раз заприметите, — ткнул Боня пальцем в длинный ряд киосков. — Мимо ларьков они ни за что не пройдут, это для них, как картинная галерея для гомиков–интеллигентов. А вота и они.

Боня быстро спрятался в обрезанном «линкольн–таункаре», но не затворил за собой дверцу, одной ногой упираясь в бровку тротуара. Жгучий цыганский глаз стрелял по салону — старье, но у нас за конфетку сойдет. Боня и сам, как только крепче на ножки станет, себе купит такую ж старую лайбу, пусть себе старую, но таким ввек износу не бывает.

Хозяину машины такая беззастенчивая стрельба глазами по его богатству пришлась не по душе.

— Э, слюшай, вываливайся отсюда, мешок! — небрежно скинул пепел в его сторону водитель полулимузина.

— Значит, так мужики: так на так, договорились? Вы мне — я вам, чтоб никаких взаимных претензий. Вон ваша жертва, а я тут не при чем. Я — сбоку, договорились?