Борис Виан - Пустынная тропа

• Название: Пустынная тропа
• Автор: Борис Виан
• Жанр: Русская классическая проза

---

После ряда бесплодных попыток ему удалось ввести острие зубила в забитую мхом и землей щель. Он нажал изо всех сил - и зубило сломалось. Он достал еще одно. Тут камень не выдержал и раскрылся. Фидель осторожно отложил верхнюю половинку в сторону и заглянул внутрь. На золотистом песке лежала фотография Ноэми, в резной рамке, под стеклом, прелестная, как роза. Розу он вдел в петлицу и поднял портрет, потом положил его обратно в песок.

Губы Ноэми шевельнулись, и он разбил стекло, чтобы услышать ее слова. И ответил, что тоже любит ее.

Занималась заря. Начинался последний урок. Птичка выпорхнула из гнезда, подергала одну за другой веточки, из которых оно было свито, встряхнулась, потянулась, улетела, вернулась, неся в клюве завтрак, но Фиделя уже не было. Птичка позавтракала за двоих. От этого у нее все утро болел живот.

IV

Ноэми читала у себя в комнате. Перед ней стоял завтрак, который только что принесли: ореховый торт и лангустин под майонезом. Она соблюдала диету: берегла печень.

Девушка читала житие пресвятой Елизаветы Венгерской, написанное виконтом де Монталамбер, и, дойдя до сцены гибели отважного ландграфа, молодого мужа Елизаветы, горько заплакала.

Но на душе у нее было светло и радостно, поэтому она захлопнула грустную книгу и открыла "Трое в лодке", но вдруг в голову ей пришли серьезные мысли, и она бросила читать, так как пришлось бы встать, чтобы найти подходящее к случаю произведение; на ночном столике оставался только телефонный справочник.

Чтобы отвлечься, она проделала несколько упражнений из финского гимнастического комплекса; эти упражнения выполняются в положении лежа, без движения, и состоят в последовательном напряжении и расслаблении строго определенных мышц.

Затем она встала, надела яркое полотняное платьице, поднялась на три ступеньки, открыла дверь в соседнюю комнату и упала с полуметровой высоты: комната была расположена на одном уровне с ее спальней. Упала она так неудачно, что слегка вывихнула ногу, и, поднявшись, направилась в ванную комнату наложить повязку. Там она села перед зеркалом и, пригладив пышные темно-рыжие волосы, улыбнулась своему отражению. Однако боль в вывихнутой лодыжке помешало тому улыбнуться в ответ, и Ноэми расплакалась от жалости. Тогда отражение через силу попыталось улыбнуться, чтобы успокоить ее, и все вновь вошло в свою колею, хотя, впрочем, из нее и не выходило.

V

Фидель начал готовиться к вечеринке. Родителей дома не будет. Вообще-то их присутствие не мешает чувствовать себя относительно свободным, но его старики - из тех, что по своей инициативе уходят в кино, чтобы не стеснять молодежь. Фидель вовсе не собирался устраивать оргию, но врожденная стыдливость не позволила бы ему даже на словах быть слишком вольным в присутствии старших, а Фиделю хотелось, по крайней мере, излить друзьям всю полноту своего счастья, и он уже трепетал в предвкушении этой словесной вакханалии.

Столовая, большая, длинная комната с высоким потолком, прекрасно подойдет для праздничного ужина, думал Фидель. На стенах были развешаны фотографии роскошных надгробий, сделанных по его проектам: серые тона гранита приятно оживляли комнату. Мебели было совсем мало: низкий, длинный буфет из мореной березы, на котором стояли два серебряных подсвечника с красными свечами. Стол такого же дерева, более темные, почти черные стулья из той редкой разновидности березы, которая встречается только в Африке и туземное название которой буквально означает: черное дерево, отделанное красным сафьяном. Хозяин сядет, конечно, спиной к окну.

Все было прекрасно, кроме обоев с апельсинами апельсинового цвета на фоне берлинской лазури. Фидель позвонил по телефону и попросил прислать маляра. Он решил, что апельсины цвета берлинской лазури на апельсиновом фоне будут выглядеть лучше. Подумав, он пришел к выводу, что одноцветные обои беж с выделкой тоже неплохо, и маляр оклеил столовую такими обоями, чередуя кремовые полосы полосами цвета слоновой кости, отделав все это ярко-красным бордюром, удачно сочетавшимся с красным сафьяном на стульях, и заменил фотографии надгробий портретом Нозми, который он заговорщицки подмигнув Фиделю, достал из своего складного столика, заменявшего ему стремянку.

VI

В это утро Ноэми долго нежилась в постели. Она, впрочем, не бездельничала, а вязала. В лакированной корзиночке из ивовых прутьев лежали три больших мотка белого ангорского пуха и один моток простой красной шерсти. Она заканчивала перед: еще четырнадцать рядов. Весь перед был из белого пуха, только два ряда занимала красная полоса, потом - еще два ряда белым, а на следующих десяти рядах она хотела вывязать красным по белому имя своего жениха; ангорский пух наполовину скроет его и убережет от холода. Она вывяжет рунические письмена так проще, вяжешь на девяти рядах восемь изнаночных петель белой шерстью и две лицевых красной. Выйдет очень красивый свитер.

После обеда она собиралась пойти с подружкой в кино, посмотреть новый фильм с участием Манфреда Карота; героиня этого фильма носила точно такой же пуловер, какой вязала Ноэми.

Они договорились встретиться в "Зеленой птице" в половине пятого, с тем чтобы успеть к началу картины, но опоздать на журнал, который они видели на этой неделе девятнадцать раз.

VII

В это же утро Пьер, один из приглашенных на вечеринку Фиделя, тщательно побрился и надел чистую рубашку, собираясь на работу; он был инженером на одном рискованном предприятии. Пьер ждал звонка Майора, чтобы продиктовать ему адрес Фиделя или договориться о встрече и пойти вместе.

А Майор вышел из своего личного самолета в четырнадцать часов двадцать минут, оставил пустой чемодан в камере хранения и, чтобы возместить потерю, забрал чемодан одного из соседей по очереди; громким криком подозвал такси, сообщил водителю, что у того нос в саже, сел в метро, после чего ни один пассажир не находил себе места; ровно в пятнадцать часов вышел на нужной станции и пешком добрался до своего особняка на улице Львиного сердца.

Полчаса спустя он вышел оттуда, предоставив прислуге расправляться с кошмарным беспорядком, учиненным в этот рекордный срок. Он переоделся и размахивал элегантной тростью с черепаховым набалдашником, а его стеклянный глаз сиял, как прожектор, ослепляя тех немногих, кого он удостаивал взглядом.

Он зашел в кафе, взмахом трости снес голову случайному посетителю, безобиднейшему человеку, и, чтобы не слышать протестов официанта, забил ему глотку чаевыми, как кляпом. Затем заперся на два поворота ключа в телефонной будке, однако из-за неисправности диска пол не выдержал его веса и провалился.

Таким образом Майор оказался в винном погребе, пользуясь случаем, прикарманил, то есть рассовал по своим многочисленным карманам, несколько бутылок, поднялся по лестнице с самым непринужденным видом и отправился на поиски заведения покрепче.

Он нашел то, что искал, удобно устроился в телефонной будке, опустил в щель жетон и набрал номер Пьера.

VIII

Лоран делал операцию гиппариона яичника. Четвертый случай за день. Петер Нья ассистировал ему. Начали, как обычно, с фиксации. Пациент лежал на операционном столе, представлявшем собой что-то вроде буквы А из металлических трубок. Больной удерживался в равновесии, опираясь позвоночником на острие буквы, по обе стороны свисали голова и ноги. Кожа на животе держалась натянуто. Боль от неудобного положения заглушала жестокие боли, которые причинял гиппарион. Резкий свет от большой лампы над столом падал на оперируемый участок, и гиппарион беспокойно двигался под кожей: он не любил света.

- Эвинан! - сказал Лоран.

Петер Нья приготовил шприц, протер сгиб руки больного тампоном со спиртом, воткнул иглу в синеватую вену. Она лопнула, издав слабый хлюпающий звук. Петер поискал, куда бы еще сделать укол, не нашел более подходящего места и быстрым движением всадил покривившуюся иглу под мышку, где курчавились густые волосы. Серебристая жидкость под давлением поршня вошла в тело, и под правым глазом больного вздулся маленький бугорок.

- Считайте до десяти, - приказал Лоран.

Больной остановился на шести.

- Странно, - заметил Петер Нья. - Обычно засыпают не раньше, чем через двадцать секунд.

- Я не сплю, - пробурчал больной. - Я умею считать только до шести...

И туг же уснул. Мышцы, напряженные в состоянии бодрствования, расслабились, позвоночник как бы сложился пополам, голова и ноги прижались к металлическим опорам, образовывавшим острый угол.

- Видишь? - тихо спросил Лоран.

- Да, - выдохнул Петер Нья.

Гиппарион, сильно обеспокоенный, пытался прятаться от света.

- Иглу! - сказал Лоран.

Петер подал ему длинную стальную иглу с голубоватым отливом и с никелированной ручкой. Лоран тщательно прицелился и вонзил острие иглы прямо в темный желвак под кожей, который сразу перестал шевелиться. Лоран удерживал его, навалившись всем телом. Через минуту он отпустил иглу.