Максим Бутченко - Художник войны

• Название: Художник войны
• Автор: Максим Бутченко
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-03-7356-3

«Художник войны» – это история современной Украины, показанная через призму судеб маленьких людей, участвующих в военном противостоянии на Донбассе. В центре романа реальная история двух братьев: Антона – несостоявшегося художника, который вынужден зарабатывать деньги в шахте. В сердце – нереализованный талант, вокруг – нищета и тяжелый быт. И когда приходит война, главный герой находит себя в «ополчении». Второй брат, Сергей, – полная противоположность Антона, он материально обеспечен, живет за границей и поддерживает официальную украинскую власть. Смогут ли они понять друг друга в мире, где сталкиваются ненависть и любовь, справедливость и жестокость, жизнь и смерть?…

---

Идя по тоннелю, Антон увидел, как впереди замелькал свет, будто кто-то махал головой. Так иногда бывало – в темной выработке единственный способ сообщить что-то находящимся далеко товарищам – махнуть головой с включенным светильником. Два кивка означают «тяни, включай лебедку», кивки по сторонам – «выключай», по кругу – «иди ко мне». Вот нечто круговое было и сейчас.

– Да он что, пьяный? Машет головой, как припадочный! – возмутился Антон. Он иногда разговаривал сам с собой, оставаясь наедине, – слишком долго тянулась смена.

Буквально через несколько секунд он понял причину «припадка»: шахтера било током. В шахте вагоны, лес, оборудование тягают специальные электровозы. По виду они похожи на трамвай – посередине пантограф, который питается через контактный провод – траллею. Этот провод подвешивается на растяжках и тянется по горизонтальным выработкам с двухметровым сечением. Напряжение на траллее неслабое – от 250 В постоянного тока. Достаточно, чтобы убить человека.

Бедняга шахтер зацепился за контактный провод длинной арматурой, и теперь его телепало, как пьяного подростка на дискотеке. Еще немного – и сердце не выдержит нагрузки, а беспорядочное сокращение мышц может в лучшем случае привести к перелому. В худшем – свернуть шею. Мужик болтался, как тряпичная кукла, и тупо мычал.

– Держись, я быстро, только чуть-чуть продержись! – крикнул Антон и со всей силы стукнул распилом – деревянной доской – по его груди.

По-шахтерски это называется «отбить»: сильный удар по человеку позволяет ему оторваться от притягивающей его электрической дуги. Раздался хлопок, похожий на взрыв петарды. Мужик отлетел на метр и плюхнулся в большую лужу посреди выработки. Это падение запечатлелось в памяти Антона замедленной съемкой: серое тело отлетает назад и падает в воду, производя взрыв в мутной луже, каска слетает с головы, свет коногонки откидывается назад и слепит ему глаза, глухой стон пострадавшего словно растягивается во времени.

На деле же все произошло быстро: бах – и мужик «отбит». Антон протянул ему руку:

– Как ты там, живой?

Страдалец, тяжело дыша, кивнул головой, поправил каску и присел. Пару минут они просто молчали. Один замер, сидя на распиле, только слегка подергивался свет от его лампы. Второй возвышался над ним, как дерево в донбасской степи.

– Как зовут тебя, друг? – спросил спаситель.

– Николай Николаев, – смущенно ответил тот.

Антон подыскивал слова, перебирал их, словно руками, стараясь найти более удачную шутку, но в голову ничего дельного не лезло:

– Ну и угораздило тебя, Николай Николаев! Идти можешь?

– С трудом, – проговорил Николаев и оглянулся, словно искал кого-то еще. Но темнота покрыла даль выработки, ни зги не видно, и только один незнакомый ему мужик пытался чем-то помочь.

– А как тебя зовут? – спросил хрипловатым голосом Николаев.

– Антон я. В детстве страдал из-за имени. С тех пор ненавижу картошку, – пошутил Неделков.

Николаев усмехнулся, а потом медленно, растягивая слова, произнес:

– Никогда не забуду, что ты сделал, Антон.

Оба шахтера присели на подбоину передохнуть. Тишина пыталась растворить их в себе, но капли, падающие с «замка» на противопожарной трубе, звонко разбивались об какую-то железяку и тем самым методично нарушали эту пресловутую тишину.

– Как живешь, женат? – ради поддержания разговора сказал Антон.

– Да, женат. И дети есть. Мама у меня больная, лежачая, отец еле ходит – ему под восемьдесят. Я поздний у родителей. А ты женат? Хорошо живете? – спросил Николай.

Антон замялся. Ему хотелось сказать, что да, но брак с Любой давал первые трещины. Поэтому он промолчал.

– Скоро ребенок родится, – похвастался он. – Жду его. Знаешь, дети – это ведь продолжение нас самих. Я бы хотел, чтобы в моей дочке или сыне жил я. Они продлили бы мое существование.

– Э, брат, ты загнул, – с улыбкой ответил Николай. – Дело в том, что дети – это так же естественно, как снег зимой. Как тебя зима будет продлевать?

Антон не понял метафоры. Он вообще привык к простым словесным формам. Его собеседник заметил смущение.

– Помоги выехать на поверхность, – сменил тему Николай.

И больше двух часов они, приобнявшись, ковыляли по грязи, пыли, воде, разливающейся из сточных канав. И все это время травили байки, обсуждали нити и узлы запутанного клубка жизни.

Еще несколько раз они встречались в шахте при спуске-выезде. Обычно люди толпятся на посадочной – ждут клеть и встречают опустившуюся следующую смену. Антон видел Николаева, пару раз перекидывались фразами. А однажды они встретились в комбинате – Неделков спешил на автобус, но, увидев друга, с радостью обнял его. Со стороны могло показаться, что они братья.

Антон искал среди шахтеров некое родство, словно ощущал себя выброшенным на берег пустынного острова. Эти мысли не давали ему покоя, каждый день, подходя к узкой щели лавы, видел темное пространство, изъеденное лучами от светильников шахтеров. Эти блуждающие огоньки казались ему судьбами людей, которые лихорадочно метались в поисках себя. Приходя домой после смены, он запирался в чулане и доставал холст и краски. В голове перемешивалась силуэты, свет, полутени, грубые чумазые лица. Антон на несколько минут замирал, потом брал кисть и, размахивая ею, ощущал себя птицей, летящей в дырявой пене облаков. На холсте с помощью размашистых мазков появлялся удивительный темный мир, в центре которого был пожилой мужчина – герой древней шахтерской легенды Шубин, в 1950-х пропавший в выработках. Теперь о каждом стуке и грохоте в шахте работники говорят: «Шубин идет».

На картине Антона мужик с грубыми руками и жесткими чертами лица застыл в проеме выработки. Свет его коногонки выхватывает ржавую арку и серые доски, укрепляющие бока выработки. Мужчина смотрит вдаль, словно пытаясь найти выход, но дальше, чем простирается свет лампы, уйти не может. А вот автобус на шахтной площадке – из него выходят шахтеры в грязных робах с безразличными усталыми лицами. Один из них – Николай Николаев, спасенный Антоном в шахте. Ему, побывшему на грани смерти, словно известно что-то, недоступное другим. Остальные идут вереницей, а сбоку пятилетний мальчик с мячом в руках внимательно рассматривает мужчин, будто наблюдая за своим будущим.

В таком стиле Антон стал рисовать недавно. В детстве его работы были полны цветов, оттенков, полутонов, но со временем он стал изображать мир таким, каким его видит – темным и однотонным. Его холсты все больше походили на поздние работы отца.

Но, несмотря на появление новых картин, каждая попытка поступления в университет сопровождалась скандалами: зачем, мол, тратить деньги? В Луганск на экзамены он ехал с тяжелым сердцем и приезжал обратно со свинцовым слитком в душе, предчувствуя, что снова ничего не вышло. И каждый раз между ним и Любой снова разгоралась ссора. Тлеющий костер их затяжного конфликта вспыхивал все чаще уже без особого повода. В их отношениях расползались тонкие трещины вражды и непонимания.

Часто Любка с ним не разговаривала. Когда он вернулся с Петровичем с митинга, на котором ждали «бандеровцев», то молча прошел в свою комнату и только под вечер рассказал жене о происшествии. Круглолицая Любка, чьи толстые ляжки выпадали из цветастого халата, курила, сидя на деревянном обшарпанном стуле, а Антон засыпал печь углем и коротко описывал произошедшее днем.

– Дурачки, которым ничего делать, – стряхнув пепел с сигареты, деловито подытожила его рассказ Любка.

Глядя, как частички пепла падают на оголенное бедро жены, Антон на минуту задумался: поспорить с ней или заняться сексом.

Глава 5

По Ровенькам поползли слухи, что на шахтный динамитный склад прибыло пять автобусов с вооруженными «бандеровцами». Окружив территорию, они якобы грузят взрывчатку в автобусы и могут взорвать мосты в городе. К месту происшествия с благородной целью спасать родину устремились десятки ровенчан. Но ехали они из разных концов города и поэтому, встретившись у склада, друг в друге увидели приезжих «правосеков». Завязалась драка – стенка на стенку: били, кто кого хотел. К счастью, вовремя остановились и пошли дальше искать «бандеровцев». Тормозили машины, обыскивали проезжающих, копались в вещах. Одна фура не остановилась – еще бы, посреди дороги стоят мужики с дубинками и машут руками, как сумасшедшие. После кратковременной погони фуру догнали, а шофера-дальнобойщика изрядно побили, разгромили машину, повредили груз. Приехавшие гаишники опешили – «правосеков» нет, водитель в отключке, нужно возбуждать дело. Но против кого? Повсюду шатаются «кавалеристы» с георгиевскими ленточками, защитники отечества.

Журнал «Новое время», 10.05.2014 г.

Прошло полмесяца. В город так и не вошли украинские войска, зато в начале мая со стороны Ростова-на-Дону тайком въехали несколько десятков казаков Всевеликого войска Донского. Въезд состоялся поздно ночью и никак на торжественный не был похож: ни коней, ни тачанок – под плотным покровом темноты и по проселочной дороге въехала пара «Жигулей» да обшарпанный ЗИЛ. Зато уже через несколько дней уездный городок лихорадило, как местного алкаша после получки. На центральной площади возле горисполкома, ближе к аллее из пушистых молодой зеленью каштанов, стояло три десятка человек. Большие динамики надрывались от старых советских песен, красные флаги переплелись от ветра в причудливые складки, а рядом в руках пропитого мужика развевался новый стяг – знамя «Луганской народной республики».