Вадим Пархоменко - Вдалеке от дома родного

• Название: Вдалеке от дома родного
• Автор: Вадим Пархоменко
• Жанр: О войне
• Год: 1986

«Вдалеке от дома родного» — дополненное и исправленное переиздание книги В. Пархоменко «Четыре тревожных года»,

Время быстротечно. Давно ли я играл с мальчишками «в папанинцев», лихо гонял по двору на красном самокате и, убежденный, что воспитываю в себе храбрость, прыгал на ходу на трамвайные подножки? Давно ли бредил полетами Чкалова, Коккинаки? Давно ли я под вой сирен воздушной тревоги, задрав голову, вглядывался в летнее синее небо, пытаясь угадать, с какой стороны появятся фашистские бомбардировщики?

---

Цыбин достал пачку «Беломора», закурил и весело–довольно забасил:

— Я‑то? Я по–прежнему инженерю, кораблики делаю… В общем, Петро, живем, работаем и не о грусти думаем. Жизнь–то какая размашистая пошла!.. А кого ты в последнее время из наших встречал? Или слышал о них что?

Обычный вопрос при встрече, когда люди долго не виделись…

— Немногих. Да и раньше — тоже. Мы ведь, если помнишь, адресами не обменивались, малы были и не думали об этом. А в последние годы я вообще никого из интернатских не встречал, кроме Жана Араюма, Любы Колосовой и нашей бывшей пионервожатой Иры. Их я совсем недавно видел. Люба Колосова после окончания юридического института имени Калинина почти все годы работала народным судьей. Сейчас она уже на пенсии. Об остальных знаю, что Мишка Бахвалов высшую мореходку окончил, в загранку ходит. Валька Пим — буровик, в Тюменской области нефть качает.

— Надо же! Почти в тех краях, где наш интернат был! — удивился Цыбин.

— Ну нет. Наш интернат на юге Тюменской области был, а это — север… Да, с Яшей Линданом и Володей Рогулиным мы после войны частенько встречались. Потом Линдан куда–то пропал, потом вновь меня отыскал. После окончания ремесленного училища он долгое время на заводе работал, затем в ПТУ молодежь обучал станочному делу, а спустя годы высоковольтником стал, электролинию в области тянул… А вот Рогулин…

— О Деде я знаю, — помрачнел Александр Васильевич. — Из него по–настоящему толковый инженер–конструктор получился. Энергичный мужик был, думающий не по шаблону. И семьянин хороший. Троих детей растил, жизнь любил и так рано умер…

— И мой друг Толя Дысин тоже рано умер. После операции на сердце. Был ему всего сорок один год, — вздохнул Иванов.

Они помолчали минуту–другую, как бы отдавая дань памяти своим товарищам, преждевременно ушедшим из жизни, потом Цыбин сказал:

— Но главное, что и они, и мы, и другие наши ребята не терялись в трудные минуты жизни. Такими нас воспитали в интернате. Мы крепко стоим на ногах. Помнишь Юрку Шестакина? Ну и зловредный был! А сейчас — передовик производства, «огненным» цехом командует, литейщик. И на пенсию не хочет, хоть ему уже и пора: у них ведь, по вредности, можно раньше, чем нам… Но не будем об этом. Ты вот вспомнил о пионервожатой, Ирине Александровне. Расскажи о ней…

И Петр рассказал. Правда, начал он с Жана Араюма, которого видел совсем недавно и о котором Цыбин тоже не имел никаких сведений.

Когда–то робкий, не очень физически развитый мальчишка, большей частью сторонившийся своих сверстников, Жан Араюм стал специалистом высокого класса, хорошо эрудированным, с разносторонними интересами человеком. После окончания в 1950 году средней школы он поступил в Ленинградский технологический институт холодильной промышленности и в 1955 году успешно закончил его по профилю «холодильные и компрессорные машины и установки». Вскоре Жан стал работать в Государственном оптическом институте имени В. С. Вавилова, где трудится и сейчас в должности начальника криогенного участка. Коммунист. Пользуется большим уважением товарищей, не раз избирался членом партийного бюро. На работе Жана Гансовича Араюма характеризуют как человека с высокими способностями организатора, ответственного и инициативного руководителя производства, высококвалифицированного специалиста.

— Араюм — умница, — сказал Иванов. — В производство внедрено девять его рационализаторских предложений с экономическим эффектом более трехсот тысяч рублей. О своей работе он однажды написал мне в письме: «Это — дело, которому я посвятил всю свою жизнь, не жалея себя».

— Все бы так! — восхищенно отозвался Цыбин.

— У Жана хорошая, внимательная жена, — продолжал Петр. — Она самоотверженно помогала ему в тяжелые периоды жизни. А они были, как и у всех нас. — Иванов сделал паузу. — Ну, а теперь я расскажу тебе о нашей пионервожатой. Коротко. То, что она сама мне поведала…

…Пионервожатая Ира ушла в армию добровольцем по путевке бердюжского райкома комсомола. Сначала она попала в город Омск — в Военно–медицинское училище имени Щорса, эвакуированное туда из Ленинграда, а после окончания медучилища Иру направили (по ее горячей просьбе) на Ленинградский фронт. В действующей армии она находилась с зимы 1943 года до конца войны.

На Ленинградском фронте она работала сначала в госпитале, входившем в состав 55‑й армии, потом ее направили в передвижной госпиталь 67‑й армии на должность старшей операционной сестры. Ее рабочими буднями стали хирургические операции, переливания крови, перевязки, то есть все то, что могло спасти жизни наших раненых бойцов и командиров.

Вместе с нашими наступающими войсками госпиталь двигался через Гатчину, Лугу, Псков к Риге. Медперсонал работал в палатках, которые развертывались в считанные минуты, потому что там, куда прибывал госпиталь, уже ждали врачей раненые, получившие первую помощь от санинструкторов; работали днями и ночами, без отдыха, порой под бомбежками и артобстрелами, когда осколки падали прямо на операционный стол, нередко поражая хирургов и медсестер.

Раненых поступало много. Иногда старшей операционной медсестре самой приходилось делать такие операции, как ампутация…

После освобождения Риги Ирину Александровну Овцыну перевели в 42‑ю армейскую хирургическую группу усиления, вошедшую в состав 19‑й армии 2‑го Белорусского фронта. Действовала эта группа непосредственно на передовой. Ирина вытаскивала раненых с поля боя, оказывала им медицинскую помощь — в общем, делала все, что могла. Всего она вынесла с поля боя более пятидесяти человек.

Дальше путь Ирины лежал через Прибалтику, Кенигсберг, Варшаву — в Германию. В составе своей армии военный медик Овцына вступила в Берлин. И вот настал день, когда она, как и тысячи других ликующих наших бойцов и командиров, на правах победителя расписалась на рейхстаге…

В июле 1945 года Ирина Александровна демобилизовалась и вернулась в родной Ленинград. Поступила в Педагогический институт имени А. И. Герцена. Закончила она его в 1948 году. А потом с мужем (он был военный) и ребенком уехала на Крайний Север, где снова оказалась в условиях трудных: жили в палатках, землянках. Через семнадцать лет — снова Ленинград. Ирина Александровна стала работать в системе Академии наук СССР. Прошло еще пятнадцать лет, и Овцына (теперь по мужу — Вейцман) вышла на пенсию. Сейчас воспитывает внучку и внука, которому в этом году исполняется два годика…

— Вот какая она, наша бывшая пионервожатая! — с гордостью сказал Петр, и в интонации его голоса прозвучали задиристо–веселые нотки детдомовского мальчишки далеких военных лет Петьки Иванова. — Ирина награждена орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени, медалями «За оборону Ленинграда», «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и многими другими.

Цыбин довольно заулыбался, как будто это его хвалили, будто это он боевые награды получил, и сказал:

— Ну что ты разволновался, Петро? В ней ведь еще тогда, в Сибири, эдакий внутренний огонек чувствовался. Не зря же все мы, мальчишки и девчонки, были так влюблены в нее! Да и мы, откровенно говоря, жили и живем, предъявляя себе особый счет. Ведь мы — ленинградцы. Самые что ни на есть настоящие, коренные!

— Ты прав, — откликнулся Петр. — Главное мое чувство сегодня можно выразить двумя строчками из песни:

Я счастлив, что я — ленинградец,

Что в городе славном живу!

От Невы повеяло холодком, тучи наплывали на город, на Марсово поле с полыхающим Вечным огнем у торжественно–печальных могил героев, павших за великую революцию, становилось грустно и пасмурно.

— Ну, поднимайся, старина. Не век же нам тут, на скамейке, сидеть! — сказал Иванов. — Побродим еще немного, а потом — ко мне, продолжим наш разговор. Лисичка моя поди уже заждалась…

— Послушай, Петя, а почему ты Людмилу свою лисичкой называешь? Она что — хитрая?

— Нет, — улыбнулся Петр. — Простая она, добрая и доверчивая. В людях только хорошее видит… А лисичка — так это потому, что девичья ее фамилия была Лисицына. Людмила Михайловна Лисицына. Очень многое она, бывшая девочка суровых ленинградских блокадных лет, сделала для меня. Спасибо ей… Ну, да это уже наше, личное. Пойдем–ка, дружище!

И они пошли из любимого старого сада, который в голубовато–туманной весенней дымке казался чудесным волшебным парком.