Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

• Название: Мой роман, или Разнообразие английской жизни
• Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
• Издательство: Паблик на ЛитРесеd7995d76-b9e8-11e1-94f4-ec5b03fadd67
• Жанр: Проза

«– Чтобы вам не уклоняться от предмета, сказал мистер Гэзельден: – я только попрошу вас оглянуться назад и сказать мне по совести, видали ли вы когда-нибудь более странное зрелище.

Говоря таким образом, сквайр Гезельден[1] всею тяжестью своего тела облокотился на левое плечо пастора Дэля и протянул свою трость параллельно его правому глазу, так что направлял его зрение именно к предмету, который он так невыгодно описал…»

---

Мистрисс М'Катьчлей была прекраснейшая женщина, – женщина, вполне оправдывавшая высокое понятие о себе и гордость мистрисс Помплей. Правда, её скуловые кости довольно заметно выдавались кверху, но это доказывало чистоту её каледонского происхождения. Зато она отличалась блестящим цветом лица, усиленным нежными румянами, прекрасными глазами и зубами, видным станом и, по приговору скрюстоунских лэди, безукоризненностью в наряде. Лета её приближались к той счастливой поре, на которой многие женщины находят удовольствие остановиться, не увеличивая счета своих годов по крайней мере в течение десятка лет. Но все же, если смотреть на нее как на вдову, то нельзя употребить для неё французского выражения passee, – если же смотреть как на девицу, тогда совсем другое дело.

Окинув взором гостиную сквозь лорнетку, о которой мистрисс Помплей отзывалась так: «мистрисс М'Катьчлей употребляет лорнетку как ангел», – окинув взором гостиную; эта лэди в одну секунду заметила Леонарда Эвенеля: его спокойная, скромная наружность и задумчивый взгляд служили таким сильным контрастом принужденному щеголю, которому ее представляли, что, при всей своей опытности в светском обращении, она забыла всякое приличие и решилась шепотом спросить мистрисс Помплей:

– У этого молодого человека air distingué. Кто он, скажите мне?

– О! произнесла мистрисс Помплей, с непритворным изумлением: – это племянник богатого вулгарианца, о котором я говорила вам поутру.

– Ах, да! вы, кажется, сказали мне, что он наследник мистера Эрунделя?

– Эвенеля… Эвенель – мой прелестный друг.

– Эвенель тоже недурное имя, сказала мистрисс М'Катьчлей. – Правда ли, что дядя его имеет несметные богатства?

– Полковник не дальше, как сегодня старался разведать об этом; но говорят, что нет никакой возможности узнать, как велики его богатства.

– И этот молодой человек его наследник?

– Так по крайней мере все полагают: готовится в университет, как я слышала. Все утверждают, что он очень умен.

– Отрекомендуйте мне его, душа моя: я страсть как люблю умных людей, сказала мистрисс М'Катьчлей, томно откидываясь на спинку дивана.

После десяти-минутного разговора, Ричард Эвенель успел освободиться от полковника, и взор его, привлеченный жужжаньем восхищенной толпы к дивану, остановился на Леонарде, который занимался задушевным разговором с долголелеемым идолом его мечты. Язвительное жало ревности впилось в его сердце. Его племянник никогда не казался таким прекрасным, на лице его никогда не выражалось столько ума, и в самом деле, бедный Леонард в первый раз еще увлечен был в непринужденный разговор с светской женщиной, которая так искусно умела пустить в дело свои маленькие познания. Ревность производит в душе человеческой точно такое же действие, как и мехи на потухающее пламя: так точно, при первой улыбке, которою прекрасная вдова наградила Леонарда, сердце мистера Эвенеля запылало.

Он приблизился на несколько шагов, но уже не с прежнею самоуверенностью, и, подслушав разговор племянника, чрезвычайно удивлялся дерзости мальчика. Мистрисс М'Катьчлей говорила о Шотландии и романах Вальтер-Скотта, о которых Леонард не знал ничего. Но он знал Бёрнса, и, говоря о Бёрнсе, он становился безыскуственно-красноречив. Бёрнс – поэт-поселянин: после этого как-же и не быть Леонарду красноречивым? Мистрисс М'Катьчлей восхищалась его свежестью и наивностью: все в нем далеко было даже от малейшего сходства с тем, что она слышала или видела до этого. Она увлекала его дальше и дальше, так что Леонард наконец начал декламировать. Одно выражение поэта показалось Ричарду не совсем приличным, и он не замедлил прицепиться к нему.

– Прекрасно! воскликнул мистер Эвенель. – Куда как учтиво говорить подобные вещи такой лэди, как высокопочтеннеинная мистрисс М'Катьчлей! Сударыня, вы извините его.

– Что вам угодно, сэр? сказала мистрисс М'Катьчлей, изумленная таким неожиданным обращением, и приподняла свой лорнет.

Леонард, приведенный в крайнее замешательство, встал и предложил стул Ричарду. Знаменитая лэди, не ожидая формальной рекомендации, догадалась, что перед ней сидел богатый дядя Леонарда.

– Какой пленительный поэт этот Бёрнс! сказала она, опустив лорнетку. – И как отрадно встретиться с таким пылким юношеским энтузиазмом! прибавила она, указывая веером на Леонарда, который быстро ретировался в средину толпы.

– Моего племянника нельзя назвать юношей: он еще зелен.

– Не говорите: зелен! заметила М'Катьчлей.

Ричард вспыхнул: он ужаснулся мысли, что выразился неприлично.

Лэди вывела его из этого положения.

– Скажите лучше: он еще неопытен, – но зато чистосердечен.

«Дьявольски умно», подумал Ричард, но рассудил за лучшее промолчать и поклониться.

– Молодые люди нынешнего века, продолжала мистрисс М'Катьчлей: – стараются показать из себя людей степенных, пожилых. Они не танцуют, не читают и не любят говорить; многие из них, не достигнув двадцати лет, начинают носить уже модные прически.

Ричард механически пропустил пальцы сквозь свои густые кудри, но еще продолжал безмолвствовать: он все еще не мог опомниться от неуместного эпитета зелен. Он не мог постигнуть, в чем именно заключалось неприличие этого выражения? Почему бы, кажется, не употребить слова: «зелен»?

– Ваш племянник прекрасный молодой человек, снова начала мистрисс М'Катьчлей.

Ричард что-то проворчал.

– И, кажется, с большими дарованиями. Как жаль, что еще до сих пор он не в университете? Куда вы думаете определить его, в Оксфорд или Кембридж?

– Я еще не думал об этом положительно: быть может, я еще и вовсе не пущу его в университет.

– Как это жаль! молодой человек, с такими блестящими ожиданиями! воскликнула мистрисс М'Катьчлей, кокетливо.

– Ожиданиями! повторил Ричард. – Разве он говорил вам что нибудь о своих ожиданиях?

– Он не говорил мне ни слова об этом, но ведь он племянник богатого мистера Эвенеля. А согласитесь сами, какое множество различных слухов носится о богатых людях! Это, мистер Эвенель, по-моему мнению, должная дань богатству и неизбежная участь богатых.

Заметно было, что эти слова как нельзя более были лестны для Ричарда.

– Говорят, продолжала мистрисс М'Катьчлей, поправляя кружевной шарф:– что мистер Эвенель решился провести всю свою жизнь в одиночестве.

Последние слова М'Катьчлей произнесла весьма протяжно.

– Говорят те, которые ничего не смыслят, сударыня! проболтал Ричард, отрывисто.

И вслед за тем, как будто устыдившись своего lapsus linguœ, он плотно сжал губы и окинул общество взглядом, горевшим негодованием.

Мистрисс М'Катьчлей из за веера делала над ним свои наблюдения. Ричард быстро повернулся к ней. Она скромно отвела свои взоры и прикрылась веером.

– Чудная красавица! сказал Ричард, сквозь зубы.

Веер затрепетал.

Спустя минут пять, вдова и холостяк до такой степени ознакомились друг с другом, что мистрисс Помплей, принужденная оставить на несколько минут свою подругу, чтобы встретить жену декана, возвратясь на диван, едва верила глазам своим.

Вот с этого-то вечера и произошла в характере Ричарда Эвенеля та удивительная перемена, о которой я упоминал. С этого вечера он поставил себе за правило, отправляясь к кому нибудь на бал, никогда не брать с собой Леонарда.

Глава XXXVIII

Спустя несколько дней после этого достопамятного soirée, полковник Помплей сидел один в своей гостиной, выходившей окнами в старинный сад, и совершенно углубился в домашние счеты. Надобно заметить, что полковник Помплей домашнее хозяйство не предоставлял попечению своей жены, – быть может, потому, что она была слишком величественна для этого занятия. Полковник Помплей собственным своим звучным голосом отдавал приказания, какую часть говядины готовить к обеду, и своей геройственной рукой выдавал съестные припасы. Отдавая полную справедливость полковнику, я должен присовокупить, хотя и рискую навлечь на себя негодование прекрасного пола, что в целом Скрюстоуне не находилось ни одного дома, так прекрасно устроенного во всех отношениях, как дом Помплея; никто так успешно, как полковник, не умел постигнуть трудной науки соединения экономии с пышностью. Годовой доход полковника Помплея простирался до семи-сот фунт. стер.; но едва ли кто умел так хорошо жить, получая три тысячи фунтов. Правда, большую разницу в рассчете составляло то обстоятельство, что Помплеи не имели детей. Все, что получали они, издерживали на себя. Они никогда не выходили из границ своего не слишком обширного состояния: они только-только что, как говорится, сводили концы с концами.

Полковник Помплей сидел за конторкой. На нем надет был синий сюртук, вычищенный до последней пылинки и застегнутый на все пуговицы; серенькие панталоны плотно обтягивали его ноги и внизу придерживались плоской цепочкой; эта выдумка избавила мистера Помплея от лишних расходов на штрипки, никто еще не видел полковника Помплея в шлафроке и туфлях. Он сам и его дом одинаково находились в порядке: во всякое время они готовы были встретить посетителей.