Аркадий и Борис Стругацкие - Мир Полудня (сборник)

• Название: Мир Полудня (сборник)
• Автор: Аркадий и Борис Стругацкие
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-095625-8

Мир Полудня, цикл романов, повестей и рассказов, рисующий будущее XXII века, – возможно, самая замечательная из всех литературных утопий, исполненная веры в общество, дышащее братством и свободой, в идеальные человеческие отношения и прогресс, не знающий границ.

---

Роберт уже взялся было за карандаш, но тут Патрик вдруг уплыл с экрана. Роберт ждал, закусив губу. Кто-то спросил: «Ты собираешься выключать?» Патрик не отзывался. К экрану подошел Карл Гофман, рассеянно-ласково кивнул Роберту и позвал в сторону: «Патрик, ты еще будешь говорить?» Голос Патрика пробубнил издалека: «Ничего не понимаю. Придется этим заняться обстоятельно». –  «Я спрашиваю, ты разговаривать будешь еще?»  –  повторил Гофман. «Да нет же, нет…»  –  раздраженно откликнулся Патрик. Тогда Гофман, виновато улыбаясь, сказал: «Прости, Роба, мы здесь спать укладываемся. Я выключу, а?»

Стиснув зубы так, что затрещало за ушами, Роберт нарочито медленным движением положил перед собой лист бумаги, несколько раз подряд написал заветную формулу, пожал плечами и бодро сказал:

– Я так и думал. Все ясно. Теперь будем пить кофе.

Он был отвратителен себе до последней степени и сидел перед шкафчиком с посудой до тех пор, пока снова не почувствовал себя в состоянии владеть лицом. Таня сказала:

– Кофе свари ты, ладно?

– Почему я?

– Ты вари, а я посмотрю.

– Что это ты?

– Люблю смотреть, как ты работаешь. Ты очень  с о в е р ш е н н о  работаешь. Ты не делаешь ни одного лишнего движения.

– Как кибер, –  сказал он, но ему было приятно.

– Нет. Не как кибер. Ты работаешь совершенно. А совершенное всегда радует.

– «Юность Мира», –  пробормотал он. Он был красен от удовольствия.

Он расставил чашки и подкатил столик к окну. Они сели, и он разлил кофе. Таня сидела боком к нему, положив ногу на ногу. Она была замечательно красива, и его опять охватили какое-то щенячье изумление и растерянность.

– Таня, –  сказал он. –  Этого не может быть. Ты галлюцинация.

Она улыбалась.

– Можешь смеяться сколько угодно. Я и без тебя знаю, что у меня сейчас жалкий вид. Но я ничего не могу с собой поделать. Мне хочется сунуть голову тебе под мышку и вертеть хвостом. И чтобы ты похлопала меня по спине и сказала: «Фу, глупый, фу!..»

– Фу, глупый, фу!  –  сказала Таня.

– А по спине?

– А по спине потом. И голову под мышку потом.

– Хорошо, потом. А сейчас? Хочешь, я сделаю себе ошейник? Или намордник…

– Не надо намордник, –  сказала Таня. –  Зачем ты мне в наморднике?

– А зачем я тебе без намордника?

– Без намордника ты мне нравишься.

– Слуховая галлюцинация, –  сказал Роберт. –  Чем это я могу тебе нравиться?

– У тебя ноги красивые.

Ноги были слабым местом Роберта. У него они были мощные, но слишком толстые. Ноги «Юности Мира» были изваяны с Карла Гофмана.

– Я так и думал, –  сказал Роберт. Он залпом выпил остывший кофе. –  Тогда я скажу, за что я люблю тебя. Я эгоист. Может быть, я последний эгоист на земле. Я люблю тебя за то, что ты единственный человек, способный привести меня в хорошее настроение.

– Это моя специальность, –  сказала Таня.

– Замечательная специальность! Плохо только, что от тебя приходят в хорошее настроение и стар и млад. Особенно млад. Какие-то совершенно посторонние люди. С нормальными ногами.

– Спасибо, Роби.

– В последний раз в Детском я заметил одного малька. Зовут его Валя… или Варя… Этакий белобрысый, конопатый, с зелеными глазами.

– Мальчик Варя, –  сказала Таня.

– Не придирайся. Я обвиняю. Этот Варя своими зелеными глазами смел на тебя смотреть так, что у меня руки чесались.

– Ревность оголтелого эгоиста.

– Конечно, ревность.

– А теперь представь, как ревнует он.

– Что-о?

– И представь, какими глазами он смотрел на тебя. На двухметровую «Юность Мира». Атлет, красавец, физик-нулевик несет воспитательницу на плече, а воспитательница тает от любви…

Роберт счастливо засмеялся.

– Танюша, как же так? Мы же были тогда одни!

– Это вы были одни. Мы в Детском никогда не бываем одни.

– Да-а… –  протянул Роберт. –  Помню я эти времена, помню. Хорошенькие воспитательницы и мы, пятнадцатилетние балбесы… Я до того доходил, что бросал цветы в окно. Слушай, и часто это бывает?

– Очень, –  задумчиво сказала Таня. –  Особенно часто с девочками. Они развиваются раньше. А воспитатели у нас, знаешь, какие? Звездолетчики, герои… Это пока тупик в нашем деле.

Тупик, подумал Роберт. И она, конечно, очень рада этому тупику. Все они радуются тупикам. Для них это отличный предлог, чтобы ломать стены. Так и ломают всю жизнь одну стену за другой.

– Таня, –  сказал он. –  Что такое дурак?

– Ругательство, –  ответила Таня.

– А еще что?

– Больной, которому не помогают никакие лекарства.

– Это не дурак, –  возразил Роберт. –  Это симулянт.

– Я не виновата. Это японская пословица: «Нет лекарства, которое излечивает дурака».

– Ага, –  сказал Роберт. –  Значит, влюбленный тоже дурак. «Влюбленный болен, он неисцелим». Ты меня утешила.

– А разве ты влюблен?

– Я неисцелим.

Тучи разошлись и открыли звездное небо. Близилось утро.

– Смотри, вон Солнце, –  сказала Таня.

– Где?  –  спросил Роберт без особого энтузиазма.

Таня выключила свет, села к нему на колени и, прижавшись щекой к его щеке, стала показывать.

– Вот четыре яркие звезды  –  видишь? Это Коса Красавицы. Левее самой верхней сла-абенькая звездочка. Вот там мы с вами, девочки, родились. Я раньше, вы позже. Это наше Солнце. Оленька, правда, родилась здесь, на Радуге, но ее мама и папа родились тоже там. И через год в летние каникулы мы всей группой туда слетаем.

– Ой, Татьяна Александровна!  –  запищал Роберт.  –  Мы правда полетим? Ой! Ай!  –  Он поцеловал ее в щеку.  –  Ой, как мы все полетим! На Д-сигма-звездолете! А мы все полетим? Ой, а можно я возьму с собой куклу? Ай, а мальчик Варя целуется!  –  И он поцеловал ее еще раз.

Она обняла его за шею.

– Мои девочки не играют в куклы.

Роберт поднял ее на руки, встал, осторожно обогнул столик и только тогда в зеленоватом сумеречном свете приборов увидел длинную человеческую фигуру в кресле перед рабочим столом. Он вздрогнул и остановился.

– Я думаю, теперь можно включить свет, –  сказал человек, и Роберт сразу понял, кто это.

– И появился третий, –  сказала Таня. –  Пусти-ка меня, Роб.

Она высвободилась и нагнулась, ища упавшую туфлю.

– Знаете что, Камилл, –  раздраженно начал Роберт.

– Знаю, –  сказал Камилл.

– Чудеса, –  проговорила Таня, надевая туфлю. –  Никогда не поверю, что у нас плотность населения один человек на миллион квадратных километров. Хотите кофе?

– Нет, благодарю вас, –  сказал Камилл.

Роберт включил свет. Камилл, как всегда, сидел в очень неудобной, удивительно неприятной для глаз позе. Как всегда, на нем была белая пластмассовая каска, закрывающая лоб и уши, и, как всегда, лицо его выражало снисходительную скуку, и ни любопытства, ни смущения не было в его круглых немигающих глазах. Роберт, жмурясь от света, спросил:

– Вы хоть недавно здесь?

– Недавно. Но я не смотрел на вас и не слушал, что вы говорите.

– Спасибо, Камилл, –  весело сказала Таня. Она причесывалась. –  Вы очень тактичны.

– Бестактны только бездельники, –  сказал Камилл.

Роберт разозлился.

– Между прочим, Камилл, что вам здесь надо? И что это за надоевшая манера появляться как привидение?

– Отвечаю по порядку, –  спокойно произнес Камилл. Это тоже была его манера  –  отвечать по порядку. –  Я приехал сюда потому, что начинается извержение. Вы отлично знаете, Роби, –  он даже глаза закрыл от скуки, –  что я приезжаю сюда каждый раз, когда перед фронтом вашего поста начинается извержение. Кроме того… –  Он открыл глаза и некоторое время молча смотрел на приборы. –  Кроме того, вы мне симпатичны, Роби.

Роберт покосился на Таню. Таня слушала очень внимательно, замерев с поднятой расческой.

– Что касается моих манер, –  продолжал Камилл монотонно, –  то они странны. Манеры любого человека странны. Естественными кажутся только собственные манеры.

– Камилл, –  сказала Таня неожиданно. –  А сколько будет шестьсот восемьдесят пять умножить на три миллиона восемьсот тысяч пятьдесят три?

К своему огромному изумлению, Роберт увидел, как на лице Камилла проступило нечто похожее на улыбку. Зрелище было жутковатое. Так мог бы улыбаться счетчик Юнга.

– Много, –  ответил Камилл. –  Что-то около трех миллиардов.

– Странно, –  вздохнула Таня.

– Что «странно»?  –  тупо спросил Роберт.

– Точность маленькая, –  объяснила Таня. –  Камилл, скажите, почему бы вам не выпить чашку кофе?

– Благодарю вас, я не люблю кофе.

– Тогда до свиданья. До Детского лететь четыре часа. Робик, ты меня проводишь вниз?

Роберт кивнул и с досадой посмотрел на Камилла. Камилл разглядывал счетчик Юнга. Словно в зеркало гляделся.

Как обычно на Радуге, солнце взошло на совершенно чистое небо  –  маленькое белое солнце, окруженное тройным галосом. Ночной ветер утих, и стало еще более душно. Желто-коричневая степь с проплешинами солончаков казалась мертвой. Над солончаками возникли зыбкие туманные холмики  –  пары́ летучих солей.