Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

• Название: Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]
• Автор: Игорь Гергенрёдер
• Жанр: О войне
• Год: 1997

Сборник исторических рассказов о гражданской войне между красными и белыми с точки зрения добровольца Народной Армии КомУча.

Сборник вышел на русском языке в Германии: Verlag Thomas Beckmann, Verein Freier Kulturaktion e. V., Berlin — Brandenburg, 1997.

---

— У вас одни эсеры верховодят? А офицеры? Неуж не вникнут, что я — нужный, не отстоят меня?! Я ж к вам с этой надёжей пробирался…

— Здесь, в городе, власть у эсеров, — в словах Панкеева прозвучало сожаление. В душе он был кадетом, эсеров не любил, считая их утопистами, притом, кровожадными. — Тебе надо на фронт, в боевую часть, — перешёл он на «ты», — к Каппелю, под Нурлат. Каппель тебя не выдаст. Немедля и отправляйся.

Сказав это, удивился себе: чувствовал странную симпатию к Рыбарю. Тот горячо зашептал:

— Мне уйти — пустяк! Хоп — и нету меня! А шпионам — воля? Вы ж сами поняли их. Я вижу!

— Пойми ты меня! — так же возбуждённо заговорил Панкеев. — Арестую — а их выпустят. У меня будут большие неприятности, почему не тебя, а их схватил.

Ромеев вдруг выбросил левую руку и стал зачем–то тыкать себя в грудь указательным и средним пальцами:

— Глядите вот, господин поручик! Глядите! Не для себя ж я вас умоляю — в работу их взять! Вся организация ихняя будет у вас в руках. Для кого я стараюсь?! Какая мне–то прибыль?!

Офицер решил:

— Сделаем так: отведёте их к воинскому начальнику. Это за площадью. Расскажете ему всё, что и мне. Только про меня не упоминайте. Может, он их задержит. Пришлёт ко мне посыльного — а я начальству доложу о них так, чтобы ты не фигурировал. Больше ничего не могу. И давай уматывай отсюда!

***

Когда вышли на привокзальную площадь, Ромеев обронил:

— Сперва в ту сторону, к нужникам!

Барышня продолжала громко возмущаться, не желая идти. Володя, с револьвером в руке, встал к ней вплотную, приблизив окостеневшее в бешенстве лицо к её лицу:

— Идите!

Она отскочила и пошла. Около дощатых выбеленных известью уборных Ромеев остановил задержанных, кивнул на нужники:

— Кому не надо — не неволим, — мигнул Быбину, Шикунову. — А мы заглянем.

Вошли в уборную, оставив с арестованными Лушина и Сизорина. Володя передал разговор с Панкеевым, с мрачной сосредоточенностью сказал:

— Воинский начальник их отпустит. Бабёнка борзая — как начнёт вопить, что в контрразведке они были и там их не задержали…

Быбин вгляделся в Ромеева:

— Ну, что надумал–то?

— Да! Именно так и нужно сделать! — непонятно, с решимостью отрубил тот. — Учёные люди обозначают: лакмусова бумажка. Иначе сказать: выйдет то, против чего и рогатый не попрёт!

Убеждал спутников сделать по его, не расспрашивая: позже объяснит. Они, обменявшись взглядами, согласились.

Задержанных провели к поездам, двинулись вдоль пакгаузов: на этот раз мимо их дверей, обращённых к железнодорожному полотну. Шли узкой полосой: слева — двери, справа — рельсы, по которым проплывают паровозы, с оглушительным шипением вымётывая пар, тяжело погромыхивают составы.

Володя заглядывал в отделения пакгауза, откуда уже вывезли грузы, позвал:

— Сюда!

Здесь пол толстым слоем покрывали опилки: очевидно, раньше тут хранилось что–то, содержавшееся в стеклянной таре.

Ромеев вдруг принялся заталкивать арестованных в помещение, как–то по–дурацки ухмыляясь и норовя кольнуть штыком:

— Посидите, отдохнёте! Пущай вас другие отсель заберут. А мы своё исполнили. Нам по вагонам пора — уходит эшелон.

— Дуб–бина! — вырвалось у барышни.

Заперев дверь наружным засовом, Володя отвёл друзей на десяток шагов.

— Погодите — как интересно станцуется! Тогда против никто, ни в коей мере и степени, не попрёт…

Спутники не понимали. Он веско пообещал:

— Увидите!.. А покамесь, ребята, мне надо улепетнуть. Не то…

Из облака паровозного пара возникли дружинники с ружьями «Гра». Один, сегодня уже встречавшийся с Володей, упёр ствол массивной винтовки ему в живот.

— Заискались тебя. Следуй за нами!

9

В кабинете начальника военной контрразведки Онуфриева густо пахло воском. Хотя с часу на час ожидалась эвакуация, привычные к делу служители,

много лет наводившие чистоту в здании, натёрли паркетные полы до блеска.

Приземистый, с жирным загривком Онуфриев беспокойно прохаживался позади письменного стола, чутко поглядывая на господина, что сидел на кожаном диване у стены. Господин был приятной наружности, с твёрдой линией рта. Одет во френч и галифе защитного цвета, обут в щегольские шевровые сапоги; нога закинута на ногу. Это Евгений Роговский — министр государственной охраны Комуча: антибольшевицкого правительства, сформированного эсерами в Самаре.

Из приёмной донеслись шаги, три дружинника — двое по бокам, один сзади — ввели Володю. Лицо Роговского — пожалуй, излишне подвижное для человека власти — выразило ужас. С выпукло–суровым трагизмом прозвучало:

— Я узнаю его! — министр указал взглядом на пространство перед собой: — Поставьте его здесь!

Опытный боевик и конспиратор в прошлом, человек внутренне довольно холодный, Роговский имел склонность к актерству.

Когда дружинники исполнили его приказание, он, продолжая сидеть на диване, аффектированно разъярился, вскинув подбородок и «прожигая» задержанного взглядом:

— Какую теперь носите личину? Клявлин Кузьма Никанорович, из крестьян, — отчеканил, демонстрируя памятливость на легенду, с которой когда–то предстал перед ним агент. — По наущению сельских богатеев, был подожжён ваш амбар — мать погибла на пожаре. Вскоре мироеды свели в могилу и отца. Вы, обездоленный сирота, мыкали горе, пока вам не открылся смысл слов: «В борьбе обретёшь ты право своё!»

И тогда вы пришли к нам, к эсерам. Просились в Боевую Организацию. Вас приняли как брата…

Я отчётливо помню январь девятьсот пятого, нашу встречу в Вырице. Я проговорил с вами всю ночь. Вы представлялись мне одним из лучших в группе Новоженина — в самой опытной, в самой сильной из наших групп!

Вы выдали её… Вы провалили москвичей, киевлян…

— Казанских товарищей добавьте, — со странной улыбкой сказал Ромеев. — И то будет не всё. Ржшепицкого с пятью боевиками в Воронеже взяли — тоже благодаря мне. А склад пироксилина в Таганроге, в самую решающую для вас минуту, полиция открыла — моя заслуга-с!

Роговский задержал дыхание:

— Подозрение тогда пало на Струмилина…

— Как же-с. От меня оно и пошло. Я «улики» дал. Проглядели тогда, Евгений Фёдорович? — спокойно говорил бывший агент, стоя с заведёнными назад руками.

— Над Струмилиным был исполнен наш приговор… — вырвалось у поражённого Роговского.

Задержанный насмешливо, свысока бросил:

— А кто вам велел хапать наживку? Взялась щука карасей глотать, умей и леску увидать.

— Вы что себе позволяете? — вмешался Онуфриев. Он с ушлой цепкостью следил за встречей, выбирая момент, чтобы выгодно показать себя перед эсеровским руководством.

В германскую войну полковник Онуфриев был в тылу, командовал

гарнизоном крепости в Туркестане. Октябрьский переворот лишил службы, лишил жалования, на которое жили он с женой и четверо детей. Выступление чехословаков против красных в конце мая 1918 застало полковника в Самаре. Ему посчастливилось получить место начальника наспех созданной белыми контрразведки. Новой службой он не «горел». Главное: обеспечить семью. Все его старания направлялись на то, чтобы не вызвать недовольства вышестоящих лиц, не потерять должность.

***

— Потрудитесь держать себя в рамках! — адресуясь к Ромееву, рассерженным гулким басом крикнул полковник, сытое, с увесистыми брылями лицо набрякло гневом; распекать он умел.

Роговский был в бешенстве и в растерянности от того, что сказал ему бывший агент сыска, и взглянул на полковника с благодарностью. Тот своим вмешательством помог ему не сорваться на проклятия, отчего в выигрыше оказался бы Ромеев. Министр подавил позыв вскочить с дивана и с пафосом обратился к Онуфриеву:

— Вы наблюдаете, Василий Ильич, одно из порождений мерзостного дна расейской жизни. То, что может показаться смелостью, — всего лишь безудержное нахальство естественного, так сказать, органического хама. Его дерзость — только привычная роль, не играть которую он не может, потому что ничего другого у него попросту нет. Под этой личиной прячется существо, готовое за мзду вылизать чужой плевок! Алчность его такова, что порой заглушает в нём инстинкт самосохранения. Я уверен, он сейчас не думает о том, что его ждёт казнь. Он озабочен тем, как бы набить себе цену и продать нам подороже свои агентурные возможности.

Роговский смерил Володю взглядом, о каких говорят: полон высокомерной злобы и отвращения.

— Он уверен, что в силу кровавой, пока неудачной для нас войны мы не разрешим себе отказаться от его услуг, не позволим роскоши расплатиться с ним…

— Вероятно, — Евгений Фёдорович, некрасиво скашивая рот, усмехнулся, — теперь он уже понимает свой роковой просчёт… Сейчас вы увидите, — адресовался к Онуфриеву, — преображение подлеца. Слёзы искреннейшего раскаянья, мольбы…