Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы

• Название: Розы и хризантемы
• Автор: Светлана Шенбрунн
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-7516-0095-9

Многоплановый, насыщенный неповторимыми приметами времени и точными характеристиками роман Светланы Шенбрунн «Розы и хризантемы» посвящен первым послевоенным годам. Его герои — обитатели московских коммуналок, люди с разными взглядами, привычками и судьбами, которых объединяют общие беды и надежды. Это история поколения, проведшего детство в эвакуации и вернувшегося в Москву с уже повзрослевшими душами, — поколения, из которого вышли шестидесятники.

---

— Что значит — кататься? Мы через месяц вообще уезжаем отсюда! Где это, интересно, она будет кататься? По этим колдобинам, в которых черт ногу сломит?! И главное, ни слова не сказав, не спросившись, не посоветовавшись!.. Взял и выбросил деньги на ветер!

— Я обещал ребенку велосипед, — повторяет папа. — И вообще, Нинусенька, я много раз тебя просил: не устраивай мне сцен перед посторонними.

— Какими посторонними? При чем тут посторонние? Сколько он, по крайней мере, стоит?

— Тысячу шестьсот рублей. И зайдем, пожалуйста, в дом. — Папа затаскивает велосипед на крыльцо и прислоняет к перилам.

— Тысячу шестьсот рублей? Ты что, разыгрываешь меня? Нет, ты мне скажи: ты в своем уме или нет? Просто отказываюсь поверить… Безумие… Мальчишество какое-то. Можно подумать, что ты специально ищешь способа побыстрее профинтить все денежки! Дороже уже, наверно, ничего не нашлось. Если на то пошло, велосипед прекраснейшим образом можно купить за триста рублей!

— Нинусенька, я не собираюсь покупать Светлане всякую дрянь. Это отличный итальянский велосипед, и он стоит своих денег. Он настолько легкий, что с ним справится даже годовалый ребенок. Видишь, какая коробка передач? Целая система! — Папа приподымает велосипед за раму и слегка нажимает на педаль.

Колесо крутится, крутится в воздухе, спицы сливаются в сверкающую полосу…

— Годовалых детей у нас, слава богу, нет, — замечает мама.

— В конце концов, Нинусенька, — папа опускает велосипед на место и заходит в дом, мама идет за ним следом, — я работаю не только для того, чтобы ты имела возможность содержать своих родственниц.

— Каких родственниц? О чем ты говоришь? Боже мой, что за нелепые наветы?..

— Ты знаешь, о чем я говорю.

— Нет, я не знаю! Если я раз в жизни послала Тамаре посылочку, это еще не называется содержать!

— Твоя Тамара получает прекрасную зарплату плюс северные, но никаких подарков тебе не шлет.

— Что же она может оттуда слать? Белых медведей? Боже мой, у меня аж в висках застучало… — Мама садится на стул, прижимает пальцы к вискам и громко дышит.

— А твоя любимая тетя Надя, — продолжает папа, — очевидно, питается там одними пирожными и зернистой икрой. Старуха ее возраста при всем желании не может истратить тех денег, что ты ей переводишь.

— Я ей перевожу?! Боже… Нет, я отказываюсь верить собственным ушам! Я один-единственный раз послала ей двести рублей к именинам…

— И напрасно.

— Что же это?!. Боже мой, — рыдает мама, — раньше ты, по крайней мере, не попрекал меня своими проклятыми деньгами! Если тебе жалко этих денег, я вообще готова от всего отказаться!.. Я только не понимаю, зачем тебе потребовалось тащить меня сюда, на эту чертову дачу!

— Нинусенька, ты прекрасно знаешь, что мне для тебя ничего не жалко, — говорит папа. — Если тебе нравится благодетельствовать сестру и тетку — на здоровье. Но позволь и мне иногда потратить какую-то сумму по собственному усмотрению.

— По собственному усмотрению! Нечего сказать — хорошенькое усмотрение! Выкинуть тысячу шестьсот рублей на дурацкую забаву! Что ж, пожалуйста, наслаждайся, трать! Трать! Я вообще не скажу больше ни слова! Рта не раскрою! Только, будь любезен, избавь меня от незаслуженных оскорблений!..

— Не знаю, Нинусенька, почему ты любой мой поступок воспринимаешь как какую-то враждебную вылазку, — вздыхает папа. — Я ехал сюда в отличном настроении, собирался сообщить тебе приятную новость…

— Что еще за новость?

— Но ты отбиваешь вообще всякое желание видеться, не то что разговаривать!

— Прекрасно! Можешь не видеться и не разговаривать. Что за новость?

Папа молчит, хмурится, но потом все же признается:

— Я записался на машину.

— Машину?.. Какую машину? О чем ты говоришь?

— Машину, Нинусенька. Автомобиль, «Москвич».

— Я не понимаю, объяснись, пожалуйста.

— Чего ты не понимаешь? Писателей, желающих приобрести «Москвич», просили записаться. Я записался.

— Зачем? Ты что же, собираешься приобретать автомобиль?

— Да, я собираюсь приобрести автомобиль! Я в Германии два года ездил на автомобиле.

— Представляю! Действительно… Нет, это уму непостижимо… Ко всем несчастьям только автомобиля не хватало! В пьяном виде усесться за руль и разбиться насмерть!

Папа обиженно сопит.

— Никто не собирается усаживаться за руль в пьяном виде.

— Да, как же! Будто бы я тебя не знаю! Встретишься с этими мерзавцами-друзьями, накачаешься и примешься демонстрировать перед ними свое приобретение.

— Хорошо, поставлю приобретение перед подъездом, а сам буду ездить на трамвае. Удивительно, Нинусенька! Что бы я ни старался сделать, как бы ни стремился тебя порадовать, ты все умудряешься обратить в какой-то кошмар!

— Меня порадовать?! Нет, это стоит послушать! Мало того что совершает одну глупость за другой, так еще на меня же пытается и свалить! Порадовать… Нет, я, верно, ослышалась. Мне этот автомобиль нужен как рыбке зонтик, как собаке пятая нога!

— Как угодно, Нинусенька, но отказываться от возможности иметь машину я не намерен.

— Как это прикажешь понимать? Это что же — демарш?

— Пусть будет демарш. Машину я в любом случае куплю.

— Только через мой труп! Только через мой труп ты ее купишь!.. Нет, как вам это нравится? — Мама опять рыдает. — Я во всем себе отказываю, лишнюю пару туфель не осмеливаюсь заказать, а он тем временем мечтает о лимузинах! И еще попрекает меня тем, что я послала сестре какую-то несчастную грошовую посылочку!..

Папа уехал в город. Без него мама не позволяет мне кататься на велосипеде. Альму нельзя брать, Михаил Николаевич заругается. Я тихонько выхожу за калитку и поворачиваю в сторону леса. У края поселка дорога делается уже, в колеях появляется трава. Вот и нет никакой дороги, одна только зеленая трава. Лес: деревья до самого неба, пахнет грибами, влажной землей, прелыми листьями.

Орешник… Орехи еще не поспели, совсем мягкие внутри, но все равно вкусные. Под деревьями мох и кусты папоротника с нежными-нежными длинными резными листьями.

Папа говорит, что папоротник цветет один раз в году — в ночь на Ивана Купала. Ровно в полночь… И если кто сумеет сорвать цветок, у того исполнятся все желания…

Ольга Николаевна и мама варят варенье. На печке стоит большой медный таз с отогнутыми краями, от него вкусно-вкусно пахнет вишней. Ольга Николаевна мешает в тазу шумовкой, а мы с мамой сидим на крыльце и чистим ягоды: осторожненько протыкаем шпилькой каждую вишенку и вытаскиваем косточку. Косточку бросаем в миску, а вишню — в кастрюлю.

— Где же она, куда же она запропастилась? Ну, кто видел?

— Что, Ольга Николаевна? Что вы ищете? — спрашивает мама.

— Да газету. Михал Николаич газету оставил, велел почитать. Я ее, верно, на террасе забыла. Верно, на террасе… — Она откладывает шумовку, обтирает руки о штаны и идет в дом.

— Ну что, нашли? — спрашивает мама, когда она возвращается с газетой. — Что, что-нибудь интересное есть?

— Интересное не интересное, а по нашей части. Доклад Лысенко. Мы ведь как-никак агрономы.

— Что вы говорите? Я и не знала. А, ну теперь мне понятно, почему у вас все так прекрасно растет!.. Та же вишня: размером буквально со сливу! А я-то удивлялась: что за чудо?

— Да, Михал Николаич это чудо осенью рубить собрался…

— Как — рубить? Что вы! Для чего?

— Смородину черную вместо нее посадим. Москвичи сейчас на смородину как бешеные накинулись. Витаминов, говорят, в ней много. В большой моде нынче черная смородина…

— Я тоже слышала, но ведь жалко такую вишню!

— Жалко-то жалко, да что поделаешь? Участок не резиновый. Двадцать две сотки. И четверым с него кормиться надо. Так что каждый метрик на учете. Что повыгоднее, то и стараемся выращивать.

— Ольга Николаевна, вы меня извините, конечно, за такой нескромный вопрос, но разве у Михаила Николаевича нету зарплаты?

— Откуда ей взяться — зарплате? Для зарплаты работа нужна. А мы уже который год бездельничаем.

— Хорошо безделье! Что вы думаете, я не вижу? С утра до ночи на участке! От зари до зари…

— Что делать… Без труда не вынешь и рыбки из пруда. Наше счастье, что участок этот есть. От института в свое время получили. Еще когда работали.

— Но отчего же вы?.. Вы меня извините, ради бога…

— Отчего с работы ушли? А как стали за биологов браться — помните? — так и уволились. По собственному желанию.

— Да, я что-то такое припоминаю, — говорит мама. — Процесс какой-то был…

— Вот именно. А мы ушли вовремя и отсиделись тут, как мышки в норушке. Я бы, конечно, не доперла мозгами своими куриными, а Михал Николаич сразу сказал: надо, говорит, Оля, уносить отсюда ноги, покуда голова цела. Мы ведь с ним в этом институте и познакомились… И видите: никто про нас и не вспомнил. Пережили все бури, еще и добра кой-какого нажили — грех жаловаться. И Машку вырастили, и Полину приютили, она в сорок втором еле живая из деревни своей приползла. Там с голоду пухли, а мы, слава богу, и в войну ни одного дня не голодали. Коровы, правда, у нас тогда не было, но козу держали.