Лариса Машир - Дневник детской памяти. Это и моя война

• Название: Дневник детской памяти. Это и моя война
• Автор: Лариса Машир
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-082251-5

«Дневник детской памяти» – сборник писем и воспоминаний наших современников, которые в годы Великой Отечественной войны были детьми. Среди тех, кто поделился своими переживаниями и горестями военных лет, – Евгений Леонов, Эдита Пьеха, Валерий Золотухин, Валентина Леонтьева и многие другие.

---

Ну а потом волей судьбы – немцы под Москвой, паника. Вот это 16 октября 41-го, когда Москва вся устремилась на вокзалы[5].

* * *

Помню, уже нечего было есть. Мы – мама, брат и я – все поступили на папин завод и получили рабочие карточки. Это по 400 граммов хлеба. Мама табельщицей. Старший брат копировальщиком. А я пошел в УПК (учебно-производственный комбинат) и через два месяца токарем стал. Голодное время нашу семью как-то особенно сблизило. Хотя у нас всегда дом был хороший. Родители давно умерли. Но в душе они со мной, конечно. Я очень любил папу. Но боготворил маму. Простая семья, простая русская женщина, может быть, не очень образованная мама была, время ей досталось такое… А отец стал еще «почетным донором СССР», много крови сдал…

Ну вот! В памяти – на заводе ночная смена, я все время тыкаюсь головой в крутящийся барабан на этом станке. «Т-109», что ли, он назывался. Под ногами ящик – для роста. Однажды я шайбы точил и сумел забить станок стружкой. Попробовал сам справиться – не вышло, пришлось мастера звать. Мастер пришел: «Да ты что, ненормальный!» Взял кувалду, как долбанул и совсем забил станок. Разозлился на меня, на себя, потом как дал мне под зад ногой…

В общем, пришлось мой станок разбирать. Так что всякое бывало! Но работали мы, мальчишки, на совесть, изо всех наших физических сил!

* * *

Помню, как мама мне, младшему сыну, все кусочек какой-нибудь подсовывала по ночам. Жалела меня. А брат Николай относился потом уже к ИТР (инженерно-технические работники). Мама все говорила: «Нет-нет, мне не хочется есть!» Ей, знаете, как-то все время не хотелось есть, и я верил ей!

Наш дом хорошо помню. В то время через него проходили разные люди – пригретые родственники, и близкие, и дальние. Беженцев ведь тогда было много! Все спали вповалку. И мама – русское лицо, обаятельное, мягкое. Так она любила нас, что она самая большая страна моя, понимаете, она для меня самое большое на свете! Анна Ильинична ее звали.

* * *

Помню, еще война не закончилась, нас, мальчишек, послали учиться как стахановцев в авиационный техникум. Приняли сразу на третий курс. Я учился и понимал, что это не мое дело. А вот брат потом инженером стал. Я в самодеятельности, конечно, играл. Читал Зощенко, Чехова. И был очень популярным в своем техникуме! А потом уже стали возвращаться театры из эвакуации, хотя война еще продолжалась. Помню МХАТ, «Три сестры» – на сцене березки, красивые миниатюрные женщины с красивыми голосами куда-то хотят уехать, в Москву уехать… Оркестр, красивая военная музыка…

И так я плакал, сидя на ступеньках МХАТа, что уже окончательно стало понятно, что я просто должен стать актером!..

Братья Леоновы с мамой. Жене (справа) 5 лет, Коле – 7 лет.

P.S.

Эта пленка в моем архиве – единственная, записанная не мной. Она досталась мне в подарок. Вот ее история.

17 октября 1994 года в редакции «МК» при вскрытии кейса, в котором вместо долгожданных документов о тайнах армейского бизнеса оказалась взрывчатка, погиб военный корреспондент Дима Холодов. Диме было 27 лет. Он успел в своей короткой жизни стать инженером-электронщиком, закончив с отличием МИФИ, а до этого послужить в морской пехоте, подготовить к печати книжку собственных сказок, написать десятки военных репортажей из всех «горячих точек» страны. (Собственно, вся наша страна в 90-е была «горячей точкой».) А главное – успел написать несколько разоблачительных статей о коррупции в армии. Вот за это Диму и взорвали. «Близко подошел» – говорят в таких случаях журналисты. Помню, ощущение было такое, будто взорвали всех нас! Подло и цинично… оттого, что не на войне!

Именно Дима записал эту пленку. Видимо, подустав от военной темы, его потянуло к светлому человеку и всеобщему любимцу Евгению Леонову. Его действительно было о чем поспрашивать, я знаю…

А дальше эту аудиокассету мне передал Юрий Викторович Холодов, отец Димы. После нашей беседы в подмосковном Климовске, Димином доме, я спросила – не осталось ли пленки с голосом Димы мне для радио – хорошо бы в передаче о нем люди услышали его голос. И мама, и отец только руками развели – «ничего нет». Но выход нашелся – в маленькой коробке оказалось с десяток кассет – Димины рабочие записи. Немного. Похоже, он писал и стирал, и снова писал на одних и тех же, да и голова электронщика – это память особая.

Вот его голос интервьюера и прозвучал в радиопередаче. А когда я после эфира хотела вернуть пленку, Юрий Викторович пожелал – пусть останется вам на память. Спустя 20 лет, архив заговорил! Пользуясь случаем, говорю спасибо брату великого артиста, Николаю Павловичу Леонову за предоставление скромной уцелевшей фотографии из детства.

И еще! Для нового читателя, задавшегося естественным вопросом о наказании за преступление, отвечаю – следствие проиграло сражение. Так бывает при необъявленной войне, которая опаснее даже не тем, что у нее нет правил, а тем, что она убивает высший смысл в Человеке, то, что больше жизни – долг, мораль, веру в добро и свет!

Надежда Иванова, слесарь-инструментальщик

До войны у нас была большая семья – мама, папа, бабуля и нас три девочки-школьницы. Жили мы в Выборгском районе Ленинграда, раньше он назывался Сталинским. Помню наш адрес – «Дорога в Гражданку» – именно так, дом 24, квартира 2. Мы жили в двухэтажном деревянном доме. И школа, и все дома вокруг были деревянными и красивыми, как мне тогда казалось. Каменными были только пожарка и магазин, где продавали керосин.

Мне было 10 лет, когда началась война, сестре Тоне 12 лет, а старшей, Вале – 15. Папа, наш единственный мужчина и кормилец, заболел перед самой войной и умер в 33 года. Стала мама нашим кормильцем.

* * *

И вот первый знак войны: рядом с нами жила семья финнов, где были тоже три девочки, наши подружки – Гетта, Кристина и Тина. Неожиданно в одну ночь они исчезли. Куда увезли их, мы так и не узнали. И напротив тоже жила семья немцев, там были дети, и мы все дружили. И их куда-то увезли. Двор наш опустел. А в нашей школе сделали госпиталь, и учиться 1 сентября мы уже не пошли. Все изменилось, начиная с того, что если раньше мимо нашего дома ходил и звенел трамвай, то теперь мы ходили пешком на любые расстояния…

Однажды наша мама Александра Макаровна пришла с завода, где она красила вагоны, и сказала, что завод отправляет в эвакуацию только одних детей. Были уже готовы в дорогу наши вещи, помню в моей наволочке лежало белье и баранки на дорогу. И тут из-под Лигова появились беженцы – наша тетя, папина сестра с мужем и дочкой. Мама послушала их и вдруг взбунтовалась – не пущу одних детей! Бабушка тоже сказала – пусть с нами остаются. И мы остались.

А в ноябре 41-го во время бомбежки погибла наша бабуля. Отвезли мы ее на Богословское кладбище. Ох, и сильными были бомбежки, говорили, что бьют дальнобойными, часто объявляли тревоги.

В 42-м мы потеряли сразу двоих. Друг за другом умерла наша тетя, оставив девочку, и моя сестра Тонечка. Лежат они в братской могиле на Пискаревке, от которой мы тогда жили недалеко…

* * *

Хорошо помню, как меня снаряжали за хлебом, укутывали во все теплое и карточки надежно прятали, чтобы я их, не дай Бог, не потеряла. Я по своей детской карточке получала 125 граммов хлеба – это на целый день, столько же – Валя и мамина рабочая карточка – 250 граммов. Кроме хлеба, у нас давно ничего не было.

На завод наша мама уже ходить не могла от полного истощения, она вообще перестала ходить, бредила, никого не узнавала и 6 мая 42-го года она умерла. Остались мы с Валей вдвоем. Тогда жилищные конторы похоронными делами занимались. Но мы с Валей сами решили отвезти маму на тележке к папиной могиле на Богословское кладбище, песчаное, хорошее. Пришлось отдать мамины карточки и мои детские за то, чтобы маму закопали рядом с папой. Я запомнила – там большая береза стояла с отстреленной макушкой, и мы ее пометили еще зеленой краской…

Тетину девочку забрали в детский дом, потому что ее отец был на фронте. А Валю приняли на военный завод, ей исполнилось 16 лет, и выдали рабочие карточки. Не помню точно, но уже побольше, чем 250 граммов хлеба. Валя не хотела меня оставлять одну дома, тогда работа на военном заводе приравнивалась к армейской службе. И мы с Валей пошли в соседний детский дом, который готовился к эвакуации. Открылась ледовая «Дорога жизни» по Ладоге, и вышел приказ – детдома эвакуировать. В детдоме оказались наши учителя, и меня хорошо приняли. Там все же кормили, глюкозу давали, и у нас были силы ходить. Я и Вале кусочки глюкозы откладывала. Кроме нее, никого у меня ведь больше не осталось. Первые три партии детей я помогала собирать, потом пришла моя очередь. Помню, как приехали к нам бойцы из госпиталя и устроили на прощание концерт, даже песню одну запомнила – «так будьте здоровы, живите богато…». Валя прибежала ко мне попрощаться и принесла мне мою цветную шляпку с ленточками. Потом были автобусы, Ладога и поезд. Я всю дорогу ревела, а Зинаида Васильевна и Галина Градова меня успокаивали.