Джон Марквэнд - Г. М. Пулэм, эсквайр

• Название: Г. М. Пулэм, эсквайр
• Автор: Джон Марквэнд
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Современная проза
• Год: 1963

Роман Марквэнда «Г. М. Пулэм, эсквайр» (1941) представляет собой жизнеописание некоего мистера Пулэма, показанное на фоне больших событий эпохи первой мировой войны, временного бума послевоенного периода в США, мирового экономического кризиса 1929–1933 годов и начавшейся второй мировой войны. История Гарри Пулэма — это история жизни, прожитой впустую. И как ни пытается Пулэм убедить читателя в том, что он доволен своей судьбою, в романе явно сквозит подтекст, говорящий о том, что все это благополучие — мнимое…

Книга Марквэнда написана легко, просто и занимательно. Профессиональное мастерство чувствуется и в хорошо продуманной композиции. Автор мастерски рисует портреты своих героев, с тонким юмором описывает перипетии их жизни, сцены семейных неурядиц, светские визиты и т. д. Стиль романа отличается естественностью, легкостью. Живой диалог, два-три перехода легко движут роман, создают динамизм в развитии сюжета.

---

— Нужно жить в соответствии со своими возможностями, а шампанское за обедом все расценят как наше желание пустить пыль в глаза.

— Пустить пыль в глаза? Что ты хочешь сказать?

— Нам не к чему пытаться произвести впечатление на Биля, кроме того, немалых расходов потребует ремонт в Норт-Харборе, да и за обучение детей надо уплатить.

— Ну, уж если ты так беспокоишься, — заявила Кэй, — то я куплю шампанское за свой счет.

Когда Кэй загоралась желанием приобрести что-нибудь, она тут же предлагала воспользоваться ее средствами — с единственной целью дать мне почувствовать мою скаредность.

— Не в том дело, Кэй. Тут еще подвернулся взнос на празднование юбилея нашего выпуска.

Я прикусил язык, потому что совсем не намеревался говорить о своем взносе.

— Гарри, сколько же ты дал?

— Видишь ли… Больше, чем предполагал. Ты понимаешь, нам нужно собрать сто тысяч долларов.

— Для чего? На бумажные колпаки и свистульки? На те маленькие кексы, что мы будем есть завтра за чаем?

— Если бы ты была нашей студенткой, то сразу бы все поняла. Деньги собирает Джек Парселл, и, надо сказать, ему приходится довольно туго.

— Так ему и надо. Я всегда терпеть его не могла.

— Потому что ты не знаешь его.

— Ты тоже не знаешь его по-настоящему, мой дорогой. Он явился к тебе и начал клянчить, а ты и раскис. Разве ты можешь сказать кому-нибудь «нет»! Сколько ты дал? Гарри, ты должен мне сказать.

Я сказал, хотя и не хотел говорить. А почему сказал — объяснять бесполезно.

— О Гарри! — воскликнула Кэй и засмеялась так, как обычно смеялась, когда было совсем не смешно. — А мы не можем купить новой ковровой дорожки на лестницу, и мне приходится останавливаться в дешевой гостинице! Какой же смысл пытаться экономить?

Кэй говорила еще некоторое время. Точно так же она вела себя, когда я купил «паккард» и когда приобрел газовую плиту с холодильником. Мне нечего было ответить ей, я знал, что она права. Я действительно дал значительно больше, чем следовало.

— Ну хорошо, — согласился я. — Заказывай шампанское.

У меня теплилась надежда, что Кэй изменит свою позицию и скажет, что мой поступок лишает нас возможности покупать шампанское, однако тут она проявила исключительную сговорчивость.

— Гарри, дорогой! — воскликнула она. — Да я и не собиралась настаивать! Ты очень добр со мной — всегда, всегда!

Я обогнул стол и подошел к ней. День обещал быть хорошим, как обычно, когда на Кэй находило такое настроение.

— Я очень рад, Кэй, что сказал тебе. Какую бы глупость я ни сделал, лучше рассказать тебе обо всем.

Кэй покраснела и взяла меня за руку.

— Иногда ты заставляешь меня чувствовать себя такой нехорошей!

— Ты никогда не бываешь нехорошей.

— Нет, бываю. Я нечестна с тобой.

— Я пришлю тебе цветы — приколи их к платью сегодня вечером, — гардении или желтые орхидеи, если ты наденешь желтое платье.

— О нет, нет! — воскликнула Кэй. — Гарри, прошу тебя, не надо!

35. Он определенно был не в настроении

Погода выдалась чудесная, словно стоял не конец ноября, а середина октября. Деревья уже обнажились, но яркое солнце пригревало еще довольно ощутимо, и газеты обещали на субботу хорошую погоду. В деловой части города все только и говорили о предстоящем матче.

Я всегда с удовлетворением отмечал, что обстановка в нашей конторе ничем не напоминала обстановку нью-йоркских контор, где люди вечно носятся сломя голову, есть у них дела или нет. Пусть в Европе шла война — нас она еще не коснулась. Служащие других контор забегали к нам обменяться мнениями о матче, и это напомнило мне нашу университетскую жизнь. Меня радовало, что вечером накануне матча мы устраиваем обед, радовало, что на нем будет шампанское.

— Мистер Пулэм, — доложила мисс Ролло, — звонит мистер Браун.

— Привет! — крикнул Боджо. Мне пришлось слегка отстранить трубку от уха. — Мы зацепили его. Он приедет.

— Кто?

— Да ты что! Рэнсом, конечно. Мы зацепили его.

— Да? Ну и прекрасно, Боджо.

— После матча, в семь часов, у меня состоится скромный обед, будут человек шесть-семь ребят и Рэнсом. Можно без вечернего костюма.

— Очень тронут, Боджо, но я не смогу прийти, честное слово.

— Не можешь? Это еще почему, черт побери?

— У нас гость. У Корнелии иные планы на вечер.

— Я приглашаю тебя, а не Корнелию.

— Вряд ли я смогу, Боджо.

Я никогда не мог понять, почему так трудно отказать Боджо в чем-нибудь. Вероятно потому, что он и не ожидал от вас отказа. Но как бы то ни было, я не имел ни малейшего намерения идти к нему на обед.

Биль приехал в половине шестого. Кэй была на кухне. Я отнес его чемодан в отведенную для него комнату и объяснил, что кран от горячей воды в ванной нужно открывать осторожнее, иначе оттуда внезапно вырывается с брызгами и шипением сильная струя. Затем я объяснил, как открывать форточку и внутреннюю раму, показал на всякий случай, где лежат запасные одеяла, а в заключение спросил, все ли теперь у него есть, что нужно.

— Ты прекрасно сделал, Биль, что приехал к нам, — сказал я.

Через некоторое время Биль спустился в гостиную; он показался мне несколько замкнутым, и я невольно подумал, что, может, сказал или сделал что-нибудь такое, что обидело его, но ничего припомнить не мог. У него был нездоровый цвет лица, он выглядел утомленным и осунувшимся, и я поспешил налить ему вина.

— После обеда мы отправимся спать, — сказал я, — и завтра можем поваляться в постели подольше. До начала матча у нас нет никаких дел, если только ты не захочешь съездить в клуб и поиграть в сквош.

— В сквош? Боже милосердный, конечно нет! В чем я нуждаюсь, так это в отдыхе. Как Кэй?

Я ответил, что с Кэй все в порядке и что сейчас она на кухне, объясняет специально нанятой официантке, какие и когда нужно ставить тарелки и всю прочую премудрость, а потом стал рассказывать, как все рады, что он стал интересоваться делами нашего выпуска.

— Да, да. Все мы по возможности должны вносить свою, пусть маленькую лепту, — согласился Биль и закурил сигарету.

— Так-то оно так, но это не основание выглядеть таким мрачным.

Он встал и принялся ходить по комнате.

— Биль, тебя что-то беспокоит?

— Кого? Меня что-то беспокоит?

— Если это так, скажи мне, в чем дело. Может, я смог бы чем-нибудь помочь.

Он быстро взглянул на меня, и на какое-то мгновение мы снова почувствовали себя друзьями.

— Так уж устроена жизнь, — ответил он. — Вот и все, — и налил себе вина. — За последнее время я довольно много думал о жизни.

— И я тоже. Ты уже написал свою биографию для нашего сборника?

— Ах, к черту все это! Давай не будем больше говорить о юбилейном вечере. Ведь это же всего-навсего ребячество.

— Понимаю. Но согласись, такие встречи не лишены определенного интереса — ведь все мы как-то живем, у всех у нас есть что-то общее.

— Извини, но для того, чтобы иметь с людьми что-то общее, вовсе не обязательно учиться с ними в каком-то проклятом университете. Все мы живем, а потом умираем… ну и что же?

Он определенно был не в настроении.

— Пока еще мы не умерли, — ответил я. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким живым, никогда еще не испытывал такого сильнейшего желания не сдаваться.

— Вот вам, пожалуйста! Ты попал в самую точку. В том-то и беда наша, что мы еще живем.

Биль всегда оставался интересным собеседником — в этом состояло одно из самых замечательных его качеств. Он был едва ли не единственным человеком из всех, кого я знал, кто умел разговаривать на отвлеченные темы.

— Видишь ли, Биль, жизнь тебя не очень трепала, а посмотри на остальных ребят из нашего выпуска…

— Могу я попросить тебя не говорить об этом проклятом выпуске? Из чего складывается жизнь? Из работы, существования, любви, женщин, денег и еще черт знает из чего! Однако все это не имеет ни малейшего отношения к тому, чему нас научили в школе.

— Ну, не знаю. Тебе, наверное, покажется смешным, но, по-моему, жизнь состоит главным образом в том, что мы играем в определенную игру.

Биль взглянул на меня так, словно я сказал нечто поразительное. Он осторожно провел рукой по волосам и похлопал себя по затылку.

— Боже! — тихо произнес он. — Что это за игра? Вроде тенниса?

— Нет, не совсем, но определенные правила существуют и в этой игре. Вот возьми, например, десять библейских заповедей — не пожелай жены ближнего своего, ни быка его, ни осла его…

Оживление исчезло с лица Биля, и он снова показался мне усталым и осунувшимся.

— Я никогда не желал ни чужого быка, ни чужого осла, но прелюбодеяния совершают многие приличные люди. Человек знает заповеди и все-таки нарушает их. Ты и представить себе не можешь, мой мальчик, как много людей грешны в этом.