Кэтрин Энн Портер - Библиотека литературы США

• Название: Библиотека литературы США
• Автор: Кэтрин Энн Портер
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-05-002646-6

В настоящем издании представлены повести и рассказы двух ведущих представительниц современной прозы США. Снискав мировую известность романом «Корабль дураков», Кэтрин Энн Портер предстает в однотомнике как незаурядный мастер малой прозы, сочетающий интерес к вечным темам жизни, смерти, свободы с умением проникать в потаенные глубины внутреннего мира персонажей. С малой прозой связаны главные творческие победы Юдоры Уэлти, виртуозного стилиста и ироничного наблюдателя человеческих драм, которыми так богата повседневность.

---

— О, это же игра, они просто играют! — сказала мисс Адель, легким шагом направляясь в свой дворик.

2

Лоурел стояла у двери в библиотеку. Ее отец, женившись и выйдя в отставку, перенес сюда все, что ему было нужно, из своей конторы в здании маунт-салюсского банка на главной площади.

Наверное, тесная комната, сколько ее ни забивай, в общем не меняется. Одна стена осталась точно такой же, как прежде. Над книжной полкой висела укрепленная планочками карта округа — отец знал здесь каждую милю. Над другой полкой располагались портреты его отца и деда — генерала армии конфедератов и миссионера в Китае. Похожие как две капли воды, они были старательно выписаны одной и той же рукой на досках, слегка покосившихся от тяжести, но чинно висевших бок о бок: две пары бровей были совершенно одинаково вычерчены в виде маленьких ручных пил, зубьями вниз, и наведены черной «ламповой копотью».

Она с первого взгляда поняла, что книги все целы. «Наводнения в Алабаме и Миссисипи» — название чуть наискось тянулось по узкому зеленому корешку книги, она стояла на том же месте, как и прежде, рядом с иллюстрированным изданием стихотворений Теннисона, а дальше — Хогг «Исповедь невинного грешника». Она провела пальцем по любимым книгам, словно хотела приласкать их: «Эрик Ясноглазый» и «Джейн Эйр», «Последний день Помпеи» и «Действуйте, Дживз!». Книги прижались друг к другу, словно давным-давно стали одной семьей. И каждая из них говорила с ней голосами ее отца и матери. Может быть, подчас им было не так уж важно, чтó именно они читают вслух; главное было в дыхании самой жизни, которое веяло меж ними, подхватывало слова, звучавшие в эту минуту, и приносило нескончаемую радость. Бывает, что двое говорят друг с другом и любое слово прекрасно или кажется им прекрасным. В другом книжном шкафу — он казался немного ниже, может быть из-за двух тяжеловесных фолиантов: полного словаря Вебстера и фамильной Библии Мак-Келва, лежавших наверху, — стоял весь Диккенс, полторы полки, старинные корешки алых переплетов пострадали от пожара, истрепались до лохмотьев. У «Николаса Никльби» корешка вообще не было. А под ними стоял Гиббон, и хотя эти книги в огне не побывали, их корешки сами собой потемнели, как пепел. Гиббона не оберегали, как святая святых: между двух томов выглядывали «Приключения Шерлока Холмса». Лоурел стерла пыль с каждой книги и поставила их обратно, на те же самые места. В библиотеке теперь стало немного темнее — одно из двух окон, выходящих на сторону Кортлендов, было заставлено рабочим бюро судьи Мак-Келва. Там громоздились своды законов, журналы, еще множество словарей, «Миссисипи» Клейборна и «Справочник по Миссисипи». На полках стояли книги, папки, картотечные ящики, и отовсюду торчали закладки и бумажные билетики. На самом верху бюро стоял еще телескоп с вытянутой трубой, очень похожий на маленькую бронзовую пушку.

Лоурел отодвинула стекла и начала протирать и ставить на место все, что попадалось под руку. Его бумаги были разложены в особом порядке — она подумала, что, наверное, от самых важных к менее важным. Свои служебные бумаги он хранил еще с тех пор, как был мэром Маунт-Салюса, там была и старая его речь, произнесенная при открытии новой школы («И вот что я обещаю всем вам, молодые люди, сидящие передо мной…»). Именно из-за этих обещаний речь была для него значительным документом. Была там и папка, битком набитая документами, имевшими отношение к Большому наводнению, снесшему дом Мак-Келва на берегу реки; в ней были отчеты и статьи, которые он собрал о наводнениях и борьбе с ними. И вот люди уже совсем позабыли об этом этапе его жизни, об этой его работе, о его «неблагодарном труде». Этот город был так же недостоин его, как была недостойна его Фэй, подумала она, касаясь пальцем слоя пыли, покрывшей все написанное им.

Лоурел оторвала глаза от рукописей и на минуту подошла к окну. По соседству, в своем дворике, мисс Адель вешала на веревку для белья что-то белое. Она как будто интуитивно почувствовала ее взгляд и, обернувшись к окну, подняла руку и помахала Лоурел. Так машут, когда кого-то зовут. Это ее боль зовет меня, подумала Лоурел, представляя себе, как часто, должно быть, отец стоял на этом самом месте, чтобы дать передохнуть глазам, и глядел прямо на мисс Адель, даже не замечая ее.

И при этом он любил их семью. Когда Кортленды переехали в город из деревенской глуши, они распахали поле за домом, а позади поля, на пастбище, держали коров. У Лоурел с детства сохранились воспоминания, как миссис Кортленд продавала молоко и судья огорчался, узнав, что она давала своим детям снятое, голубоватое молоко, а сливки шли на продажу.

Но пока доктор Кортленд сам ей не сказал, Лоурел ничего не знала о том, что медицинское образование он получил отчасти благодаря ее отцу. Никогда судья Мак-Келва богатым не был, только в последние несколько лет, совершенно неожиданно, он получил какие-то деньги, когда открыли нефть на нескольких акрах песчаной земли, все еще принадлежавшей ему в какой-то глуши. Денег было не так уж много, но вместе с пожизненным жалованьем вполне достаточно, чтобы уйти на покой без всяких финансовых забот. «Вот видишь, — написал он Лоурел, вернее, продиктовал Дот, которая обожала, печатая на машинке, подчеркивать его слова, — кто теперь скажет, что я напрасно так и остался оптимистом, даже после Потопа? А не хочется ли тебе удрать с работы, пригласить кого-нибудь из друзей да отправиться всей компанией встречать весну в Англии и Шотландии?» Но вслед за этим пришла весть, что он собирается жениться на Фэй.

Она прошла уже по всей комнате — теперь настала очередь письменного стола. Он стоял посреди комнаты — отцу он достался от прадедушки, делали его в Эдинбурге, — и его тяжкая массивность казалась внушительной, индивидуальной, как громадный концертный рояль. (Позабытый рояль в гостиной выглядел совершенно безликим.) Позади стола раскинуло подлокотники кожаное кресло — теперь его вернули на старое место.

Лоурел подошла к столу. На нем напротив отцовского кресла всегда стояла фотография ее матери: Бекки оторвали от дела в саду и попросили сесть на скамейку — естественно, портрет получился несколько суровый. Теперь его больше не было. Конечно, это можно понять. Теперь здесь осталась только одна фотография — она и Филипп, сбегающие вниз по ступенькам маунт-салюсской пресвитерианской церкви сразу же после свадьбы. Отец вставил ее в серебряную рамку. (И Лоурел тоже. Ее замужество было волшебно легким, таким легким — и кратким и завершенным, и все было связано с Чикаго, а не с этим домом.)

Но на стол что-то пролили. Твердые ярко-красные капли на темном дереве — нет, не сургуч — лак для ногтей. Застывшие капли вели, как следы, к креслу, словно Фэй, примостившись на ручке кресла, намазала ногти и пробежалась пальцами по столу.

Лоурел села в кресло отца и протянула руку к верхнему ящику — никогда в жизни она не посмела бы открыть его. Он не был заперт, да и запирали ли его когда-нибудь? Ящик поддался легко, почти невесомый, как и пустой отцовский ящичек из-под сигар — единственное, что осталось в столе. Один за другим она открывала все ящики по обе стороны громадного стола — из них все выгребли. Значит, кто-то все-таки поспел сюда раньше ее.

Разумеется, все его документы хранились в сейфе у него в кабинете, ими теперь занимался майор Баллок, а завещание было в нотариальной конторе. Но что сталось с письмами, которые он получал, с письмами ее матери?

После их женитьбы мать писала отцу каждый день, когда они расставались, — так она сама говорила. Он часто уезжал на сессии суда, в деловые поездки, а она — всю их совместную жизнь — каждое лето обязательно проводила целый месяц в Западной Виргинии, «там, дома», и обычно брала с собой Лоурел. Где же все ее письма? Куда-нибудь запрятаны, вместе с ее портретом — в саду?

Их не было нигде, потому что он их не хранил. Он никогда не берег их: Лоурел знала это, прекрасно знала с самого начала. Он быстро расправлялся со всей своей корреспонденцией и, ответив на письмо, тут же бросал его в корзину для бумаг. Лоурел не раз видела это своими глазами. А если это было письмо ее матери и она звала его, он просто приезжал.

Но здесь не было ни следа ее матери; Фэй ничего не удалось найти, а Лоурел — взять себе. Только один человек оставил тут следы — цепочку лаковых капель. Лоурел принялась старательно уничтожать их: она сковырнула их с поверхности стола и терла его воском до тех пор, пока и от них следа не осталось.

Это было в субботу.

3

— Лоурел, ты помнишь, ведь мы и вправду были подружками на твоей свадьбе! — воскликнула Тиш, когда они воскресным вечером сидели после обеда за стаканом вина.

Хотя родители всех подружек по-прежнему жили в нескольких кварталах от дома Мак-Келва, почти все они, вернее, их мужья построили себе новые дома в «новом районе» Маунт-Салюса. Их дети жили еще дальше и уже учились в колледжах. Только младший сын Тиш еще жил дома.