Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

• Название: Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934
• Автор: Олег Кен
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4438-0640-2

История Советского Союза – во многом история восстановления, расширения и удержания статуса мировой державы. Неудивительно, поэтому, что специалисты по внешней политике СССР сосредоточивали свое главное внимание на его взаимодействии с великими державами, тогда как изучение советской межвоенной политики в отношении «малых» восточноевропейских государств оказалось на периферии исследовательских интересов. В наше время Москва вновь оказалась перед проблемой выстраивания взаимоотношений со своими западными соседями. Трудность осмысления сегодняшних проблем Восточно-Центральной Европы сочетается со сравнительной бедностью комплексного анализа истории взаимоотношений между СССР и его западными соседями.

Существовала ли у руководства СССР целенаправленная политика в отношении западных соседей? Как формировалась советская «внешняя политика»? Как строился процесс принятия решений и насколько существенные перемены в нем произошли со вступлением СССР в «сталинскую эпоху»? Эти проблемы, многие из которых на протяжении более полувека будоражили сознание современников и историков межвоенной эпохи, государственных деятелей и политических аналитиков, находились в фокусе внимания авторов предлагаемой книги – известных российских историков Олега Кена и Александра Рупасова.

---

Выписка послана: т. Розенгольцу

Протокол № 36 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.5.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 29.

Постановка вопроса о приезде делегации промышленников из Чехословакии была связана с ростом заинтересованности НКВТ в импорте чехословацкого оборудования и металлопродукции. В первой половине 1931 г. он превысил свыше 9 млн. рублей (экспорт из СССР в Чехословакию составил 1,5 млн. рублей)[749]. Весной – в начале лета 1931 г. чехословацкие промышленники и советские внешнеторговые органы ожидали улучшения условий экспорта в СССР в связи с подготовкой законопроекта о государственных гарантиях его кредитования. Согласно закону, одобренному Национальным собранием 16 июля 1931 г., государство принимало на себя гарантирование до 65 % торговых кредитов на ввоз промышленной продукции в СССР.

Важнейшими партнерами хозяйственных советских организаций в ЧСР являлись возглавляемые О. Федерером «Витковицкие металлургические и горнодобывающие предприятия» и заводы «Шкода». В ноябре 1931 г. директора Витковицких заводов совершили поездку в Москву для ведения переговоров о новых советских заказах[750]. Иных сведений о посещении чехословацкими промышленниками СССР в 1931 г. не обнаружено.

10 мая 1931 г.

Решение Политбюро

2/15. – О морском празднестве в Латвии (т.т. Ворошилов, Литвинов).

а) по линии дипломатической – ограничиться принятыми НКИД мерами;

б) поручить т. Литвинову организовать выступление в нашей печати.

Выписка послана: т. Литвинову.

Протокол № 37 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.5.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. On.162. Д. 10. Л. 33.

11-12 июня 1931 г. в порту Лиепаи должны были состояться торжества по случаю 10-летней годовщины создания военно-морского флота Латвии, на которые были приглашены представители военно-морских сил балтийских государств, Англии и Франции. Под влиянием позиции командующего латвийским флотом адмирала Арчибальда Кайзерлинга руководителям ВМС РККА такого приглашения направлено не было.

МИД Латвии попытался сгладить негативное впечатление от этой акции: полпред в Риге наравне со всеми представителями дипломатического корпуса получил приглашение принять участие в торжествах в Лиепае. Однако советский представитель, несомненно, по указанию НКИД, от участия отказался[751]. Сведений о каких-либо иных «принятых НКИД мерах» обнаружить не удалось.

Первая публикация в советской прессе с осуждением лиепайских празднеств как демонстрации антисоветских намерений Латвии появилась накануне обсуждения вопроса на Политбюро[752]. Вследствие решения Политбюро «Известия» 11 мая поместили пространную статью «Флотский праздник в Риге». В ней отмечалось, что политика правительства Латвии «выявила за последнее время со всей отчетливостью отсутствие у руководителей латвийского государства серьезных стремлений к поддержанию добрососедских отношений».

В целом советская реакция оказалась сравнительно сдержанной. Отчасти на это повлияло рассмотрение Сеймом проблемы гарантий на советские заказы в Латвии, в ходе которого бывший министр иностранных дел Целенс выступил с заявлением в пользу развития экономических отношений с СССР. (19 мая закон о государственной гарантии для кредитования экспорта в СССР был принят, и министерство финансов получило право выдавать фирмам гарантийные письма на общую сумму в 10 млн. лат)[753]. Однако «демонстрация латвийских адмиралов» в дальнейшем оставалась одним из аргументов советских обвинений по адресу латвийского правительства в том, что его политика направлена на ухудшение двусторонних отношений.

В конце мая 1931 г. в PBC СССР возник замысел организации дружественного визита в Мемель советских подводных лодок[754], что, возможно, было связано с недавним инцидентом в советско-латвийских отношениях.

10 мая 1931 г.

Решение Политбюро.

10/23. – О Чехо-Словакии (ПБ от 20.IV.-31 г., пр. № 35, п. 16/21) (т. Литвинов).

Вопрос снять.

Выписка послана: т. Литвинову.

Протокол № 37 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.5.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 34.

8 апреля Сталину и другим членам Политбюро была направлена записка наркома М.М. Литвинова «О взаимоотношениях с Чехословакией». Она открывалась указанием на то, что «наш полпред в Праге т. Аросев уже почти в течение года настаивает перед НКИД на пересмотре наших взаимоотношений с Чехословакией».

Идея «активизация» советской политики в отношении ЧСР была выдвинута Литвиновым в октябре 1929 г., когда обозначились перспективы скорой нормализации отношений СССР с Англией, а в Чехословакии состоялись парламентские выборы, частично изменившие расстановку политических сил. Подхватив мысль Литвинова, новый полпред в Праге А.Я. Аросев придал ей форму «предъявления Чехословакии ультимативного предложения о полной нормализации ею отношений с СССР» (руководитель НКИД предпочитал говорить не об «ультиматуме», а о возможности поставить чехословацкое правительство перед «альтернативой»). После взвешивания «шансов благоприятного для нас выбора Чехословакией той или иной части альтернативы» Литвинов пришел к выводу, что для этого «момент, по-видимому, еще не созрел»[755].

В начале 1930 г. этот вопрос был актуализирован Аросевым, тяжело переживавшим неполноценность своего положения в пражском дипломатическом корпусе. Однако весной 1930 г. Москва была слишком озабочена возможностью перерастания напряженности в отношениях с Германией, Францией и ее союзниками в прямое военно-политическое вмешательство в дела переживающего социальную ломку Советского Союза[756], чтобы воспринять аргументы полпреда в Праге вне широкого европейского контекста советской дипломатии.

Руководство НКИД не только не прислушалось к идее Аросева о предъявлении ультиматума правительству ЧСР, но и предложило полпреду «произвести зондаж о готовности чехословаков вступить с нами в переговоры о торговом договоре»[757]. В начале апреля 1930 г. нарком прекратил полемику с Аросевым заявлением, что «на вопросе об ультимативных требованиях чехословацкому правительству останавливаться больше не стоит хотя бы потому, что соответствующее предложение не имеет никаких шансов получить санкцию [Политбюро. – Авт.]»[758].

Спустя год руководство НКИД и полпред пришли к согласию относительно своевременности оказания нажима на правительство ЧСР для активизации советско-чехословацких отношений. В обращении к Политбюро Литвинов сочувственно суммировал аргументы в пользу преодоления существующего положения, при котором Чехословакия, «имея с нами фактические отношения, в течение 9 лет продолжает поддерживать фикцию ««непризнания» СССР», что предоставляет ей значительные преимущества. В то время как полпред СССР ставится в «неравноправное» («а иногда даже в унизительное») положение, чехословацкое представительство «имеет возможность: 1) вести в СССР разведывательную работу для всей Малой Антанты, 2) устанавливать и поддерживать связи между известными кругами белой эмиграции, пользующейся официальным покровительством чешского правительства, 3) заниматься при помощи дип[ломатических] вализ [багажа – Авт.] валютной и товарной спекуляцией и 4) защищать интересы чехословаков в СССР». В общеполитическом контексте, Бенеш использует существующее положение «в шантажистских целях: добиваясь уступок от Франции, Румынии, Югославии и Польши, Бенеш угрожает признанием СССР». Для Советского Союза польза от отношений с ЧСР в их нынешней форме, напротив, «ничтожна». Литвинов заявлял, что эти «исходные положения т. Аросева вполне правильны» и тот «даже преувеличивает значение нашего полпредства в Праге, если он полагает, что оно информирует нас о положении в Малой Антанте и контролирует польский тыл. На самом деле мы никакой полезной информации о балканских странах из Праги не получаем, а что касается «контролирования польского тыла», то это одна словесность, ибо никакого такого контроля у нас в Праге нет. Необходимо признать, что фактически мы никаких дипломатических сношений с Чехословакией не имеем». Редкие встречи чехословацкого представителя в Москве с руководителями НКИД неизменно ограничиваются ходатайствами «в пользу чешских граждан»; дипломатические беседы с полпредом в Праге ведутся министром Э. Бенешем «исключительно с целью дезинформации и дезориентации», в отношении советских представителей «его лживость достигает геркулесовых столбов».

Наряду с фактическим состоянием отношений между Москвой и Прагой на оценки Литвинова, несомненно, повлияла «холодная война» между руководством НКИД и Аросевым. На Кузнецком мосту считали Аросева недостаточно компетентным дипломатом и винили его в склоках внутри пражского полпредства; полпред упрекал Литвинова в политической «правизне», а Крестинского – в троцкистском прошлом и ставил под сомнение их право контролировать его работу[759]. Руководители НКИД вынуждены были считаться с прямыми контактами между Аросевым и его однокашником Молотовым и товарищем по ссылке Ворошиловым. Уже по этим причинам Литвинов и Крестинский вряд ли могли оставить без последствий настояния Аросева, возобновленные им в феврале 1931 г., ультимативно потребовать от чехословацкого правительства установления нормальных дипломатических отношений с СССР. К началу апреля в результате австро-германского таможенного соглашения внешнеполитические позиции Чехословакии ослабли, и Литвинов был склонен согласиться с полпредом, что «именно теперь момент был бы наиболее подходящий для активизации вопроса о наших отношениях с Чехословакией», которая может быть заинтересована «хотя бы демонстративно сделать жест в сторону СССР, чтобы наказать и Румынию и Польшу и выявить свое неудовольствие по адресу Франции»[760]. Публицистический темперамент Аросева требовал сыграть ва-банк. «Предъявление нами ультиматума ЧСР о пересмотре договора 1922 г. в сторону большей нормализации отношений имело бы большой политический эффект, но лишь в том случае, если бы мы могли поддержать свой ультиматум отозванием не только полпредства, но и консульства и торгпредства, перенеся заключенные договора, быть может, на берлинское Торгпредство, – писал Аросев в НКИД, прося довести это мнение до сведения «инстанции», – …даже в случае неуспеха полный и только полный разрыв отношений с ЧСР давал бы для нас полезный политический эффект в складывающейся теперь боевой международной обстановке»[761].