Лилия Фонсека - Современная африканская новелла

• Название: Современная африканская новелла
• Автор: Лилия Фонсека
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Рассказы
• Год: 1972

Переходя от рассказа к рассказу, от одной литературы к другой, читатель как бы совершит путешествие по странам Черной Африки — по той части континента, которая начинается от южных границ Сахары и тянется до самого юга.

Название «Африканская новелла» не должно затушевывать границы литератур, смазывать тот факт, что в сборнике их представлено несколько, равно как и то, что у каждой, как и у народов, где эти литературы складываются, своя история; своя судьба, и отсюда — своеобразие художественного творчества.

Впрочем, новеллы, отобранные в сборник, — большей частью лучшее из того, что публиковалось в последние годы, — отображают эту специфику. Каждая из них сама по себе — отдельный эпизод, маленький кусочек жизни. Но сложенные вместе, они как бы образуют мозаичную картину, которая хотя и не очень детально, но зато ярко и правдиво отражает жизнь сегодняшней Африки.

---

За высокими каменными стенами дворов, которые протянулись вдоль улиц, казалось, скрывались тайны, и мальчик напряженно всматривался в густые кроны деревьев, зеленеющие за оградами. Всю дорогу Камуэнэ старался держаться поближе к Накалуле, боясь грозного португальца с винтовкой, который верхом на буйволе сопровождал отряд. Это он пригнал их. И вдруг, замедлив шаги, мальчик отстал: из-за каменной ограды донеслись протяжная грустная песня и тревожный плач киссанжи[1].

Камуэнэ улыбнулся. Улыбнулся впервые с тех пор, как его продали и, несмотря на мольбы и крики, силой увезли из родной деревни. Португалец с винтовкой и вождь племени, как полагалось, выкурили трубку и выпили пальмовой водки в знак заключения сделки, а мальчику ударом бича указали место в веренице людей — в самой середине, рядом с Накалулой. Погоняемые бичом, они пришли в таинственный город белых, где листва шелестела за глухими высокими стенами.

И вдруг — этот голос киссанжи!

Песня далекой родины отозвалась в его душе, и Камуэнэ остановился, объятый печалью и смятением. Тогда Фортунато крикнул конвоирам:

— Подбодрите этого черного!

Щелкнул бич, и Камуэнэ, вскрикнув, одним прыжком снова очутился возле Накалулы. Она плакала, тоскуя по родным местам. Старинная песня и еще больше, чем песня, протяжные грустные звуки киссанжи напомнили ей о безмерном горе. Казалось, киссанжи пело об их горькой судьбе.

Мурикэ, толстый и тяжелый, оттягивал повязку за спиной, и Накалула замедлила шаги, чтобы ее поправить.

Теперь они шли под ветвями мулемб и акаций, по тенистой аллее, к большому двухэтажному дому, окруженному множеством низеньких глинобитных строений. Узкая бетонная дорожка сверкала на солнце, и легкий ветер неторопливо шевелил опавшие листья. Листья назойливо шуршали по бетону, и этот тихий шелест наводил тоску.

Над перилами веранды, тянущейся вдоль красной кирпичной стены, появилась чья-то голова — их, наверное, ждали: как только путники показались в конце аллеи, голова исчезла и раздался звонкий крик:

— Кормилицу привели! Кормилицу привели!

В доме поднялась суматоха, и кованые ворота в середине красной стены распахнулись настежь. Привычные слуги действовали быстро. Когда из джунглей приходили люди, нагруженные каучуком, всегда нужно было торопиться, чтобы их не перехватили и не увели к себе более ловкие торговцы.

Фортунато въехал в распахнутые ворота, спрыгнул с буйвола и бросил поводья Камбуте. Тот приветствовал его по местному обычаю, хлопая в ладоши:

— Э, э, э!!!

— Где хозяин?

Ответа не понадобилось. Дуарте уже спускался с веранды навстречу Фортунато.

— Как съездил?

— Как всегда! Жара и всякая чертовщина…

— А товар?

— Вот!

И Фортунато указал на женщину с ребенком и мальчика, которые стояли посреди двора отдельно от всех, тесно прижавшись друг к другу.

— Сколько дал? — спросил Дуарте.

— Этот плут, вождь их, поломался для начала — нет, мол, ничего подходящего… цену набивал. Потом все-таки нашел одну женщину из неугодных ему семей… и мы ударили по рукам.

— Это у нее первенец?

— Да.

— Но она-то сама — кожа да кости! — И хозяин, подойдя к Накалуле, пощупал ее худые бока.

— Отощала в пути! Покормить как следует недели две — и все будет в порядке.

— Ты прав. Судя по ребенку, молоко у нее хоть куда.

— Малыш упитанный!

— Сколько же ты все-таки за них дал?

Женщины, стоявшие на веранде, позвали кормилицу:

— Пойди сюда!

Дуарте прикрикнул:

— Слышишь? Иди к хозяйке!

Но Накалула не двинулась с места. Пришлось обратиться за помощью к Камбуте:

— Скажи ей на их языке, чтобы подошла к хозяйке, живо!

Камбута перевел, и Накалула с Камуэнэ, сделав несколько шагов, остановилась у каменных ступеней веранды.

Дона Аута внимательно осмотрела прибывших, нежно прижимая к себе новорожденную дочку, и заметила, обращаясь к доне Александрине:

— Мальчишка, кажется, неглуп, а вот кормилица…

— Кормилица что надо, дорогая! Моего мужа в этих делах не проведешь!

Но дона Аута воскликнула:

— Как я отдам мою драгоценную девочку в лапы этой дикарки!

— Ничего, мы покажем ее доктору Балземану, вымоем, оденем, накормим, и вот увидишь: она станет совершенно другой. Главное, чтобы кормилица привязалась к малютке.

— Но я не хочу, чтобы женщина против воли кормила мою девочку.

— Не твою, так другую.

— Нет! Ведь это может повредить ребенку!

Хозяйка наклонилась через перила веранды к Накалуле и с улыбкой показала ей девочку.

— Видишь, какая девочка?

Но женщина отвернулась. Дона Александрина хотела обругать ее за это, но не смогла, так как не знала языка нгангела. Она родилась и выросла в семье мулатов в Луанде и там же вышла замуж за Фортунато. Поэтому ей пришлось позвать Камбуту:

— Объясни этой женщине, что она будет кормить малютку.

Камбута перевел. Накалула плюнула на землю и что-то сердито ответила.

— Что она говорит? — спросила дона Александрина.

— Говорит, что ее молоко — для ее сына…

— Ты слышишь, дорогая! — плаксиво воскликнула дона Аута, прижав к себе дочку.

Мурикэ, спавший за спиной у Накалулы, проснулся, и на его круглом личике лукаво блеснули глаза, будто черные бусины. Марикотас, та самая девочка, которая первая заметила с веранды пришедших, вертелась тут же.

— Какой хороший негритеночек! Можно взять его на руки?

— Сейчас же иди ко мне! — одернула ее дона Александрина.

Девочка сначала не послушала, но, увидев отца и дона Дуарте, вышедших на веранду, бросилась к ним. А дона Аута истерически зарыдала. Фортунато поздоровался с ней, потом поцеловал жену и дочь. Дуарте, узнав о причине слез, пожал плечами.

— Вы что, не знаете, как нужно обращаться с черномазыми? Хорошая трепка быстро заставит ее согласиться…

И они оба, Дуарте и Фортунато, пересекли широкую веранду и вошли в контору. Прежде чем заняться расчетами, Дуарте хотел сообщить Фортунато новость, которая не давала ему покоя.

— Я получил письмо… В Порто вспыхнул мятеж![2]

Фортунато, развалившийся было в венской качалке, вскочил и спросил, вглядываясь в лицо Дуарте:

— Когда это случилось, Дуарте?

— Тридцать первого января, и наших разбили! Все пропало, один в тюрьме, остальным удалось бежать…

— А Жуан Шагас?

— Не знаю, брат не сообщает подробностей.

И он передал Фортунато письмо, пришедшее из Португалии. Тот стал с жадностью читать.

У них были общие «идеалы». Они вместе грабили страну. Дуарте скупал каучук, Фортунато совершал бесконечные набеги в леса и саванны в поисках живого товара. Но они не переставали считать себя республиканцами, борцами за свободу, поборниками добра и справедливости. Им казалось, что они все еще полны энтузиазма и благородных идей, как в юности, что они ничуть не изменились с тех пор, как судьба забросила их из Португалии на африканский берег. Они не сознавали даже, как очерствели за последние годы, как ограничены стали их требования свободы и справедливости только для белых!

Прочитав, Фортунато спросил:

— А что пишут лиссабонские газеты?

— С этой почтой я не получил ни одной.

— А в Луанде?

— Ничего! Местные газеты полны болтовни некоего Урбано де Кастро. Он выступает против торговли африканцами… Ему, видите ли, понадобились какие-то законы…

— Этого еще не хватало, да тут жить станет невозможно, если мы будем нянчиться с этими черными!

— Они совсем перестанут работать!

— Если их не припугнуть, они взбунтуются!

— Я хочу послать в газету протест! Вот посмотри, что я набросал…

Дуарте был ловким дельцом. Чтобы залучить к себе как можно больше поставщиков каучука, он расставлял своих людей на степных дорогах, далеко за чертой города, за островерхими хижинами африканцев. Прежде чем конкуренты Дуарте успевали войти в сделку с местными торговцами, его верные слуги уже гнали людей, груженных каучуком, прямо на его дворы.

А дворов в доме Дуарте было пять. Два чистых, хозяйских, и три черных — зловонных, заваленных гниющими объедками и следами пребывания многих сотен людей. Сюда стекался каучук из самых отдаленных уголков Анголы.

Самыми расторопными слугами считались Ожаба и Котоньо. Они наблюдали за порядком на трех грязных дворах и ухаживали за банановыми деревьями. А за двумя хозяйскими дворами с кухнями, прачечными, купальнями, помещениями для слуг, курятниками, крольчатниками и прочими службами смотрел Канивете.

Здесь в расписных кадках цвела кроваво-красная сальвия, а по стене, отделяющей хозяйские дворы от других, пышно вились белые розы.

В эту ночь на город обрушился тропический ливень и размыл во многих местах глинобитные дома и ограды.