Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части

• Название: Птицы небесные. 1-2 части
• Автор: Монах Афонский
• Издательство: Святая Гора Афон
• Жанр: Религия
• Год: 2015
• ISBN: 978- 5-7877-0091-6

Братство «Новая Фиваида» на Святой Горе Афон издает рукописи иеромонаха Симона Безкровного (монаха Симеона Афонского) под названием «Птицы Небесные или странствия души в объятиях Бога», являющиеся дневниковыми записями прошлых лет. В первой части книги повествуется об удивительной истории жизни самого автора, о трудных путях поиска Бога в различные периоды жизни нашей страны и о становлении в монашеской жизни под руководством выдающегося старца и духовника архимандрита Кирилла (Павлова). Это повествование служит духовным стержнем нелегкого процесса преображения души — начала молитвенной жизни и обретения благодати. Во второй части книги реально показано формирование души в Православии и стяжание непрестанной молитвы, а также, с искренним доверием к читателю, рассказывается о встрече с новой благодатной жизнью во Христе, с ее трудностями, ошибками, неудачами и обретениями. Рукописи во всей возможной полноте раскрывают нам сокровенное общение со старцем и с большой теплотой являют нам его мудрый и святой облик. Кроме этого, вместе с автором мы встречаемся с другими духовными отцами и подвижниками, чьи советы и поддержка помогли ему в трудные моменты его нелегкой жизни.

---

Встретившись с Анатолием, я поведал ему о своем разочаровании отыскать крохи истины в художественной и философской литературе.

— Зачем ты взялся перелопачивать горы книжной макулатуры? — посочувствовал он. — Вообще, если хочешь стать православным, читай Достоевского!

Я перечислил ему то, что прочитал, поделившись своими переживаниями и сказав, что особенно мне понравился роман «Подросток»…

— Ну, этого мало… А «Братья Карамазовы»? А «Идиот»? «Записки из Мертвого дома»?

— Нет, не читал… — смущенно признался я.

— Особенно обрати внимание на роман «Бесы», там все написано о том, что случилось с Россией. Обязательно разыщи в библиотеке эти книги, если тебе их выдадут. Прочитай все, что можешь достать, непременно.

Я отыскал в каталоге университетской библиотеки книги Достоевского, но оказалось, что их выдают только в читальном зале. Несколько дней я упрашивал девушек из окна выдачи литературы позволить мне прочитать выписанные мной книги дома. Наконец, сжалившись и строго наказав не задерживать эти романы дольше указанного срока, библиотекарши нагрузили меня целой стопой увесистых книг. Когда мама увидела меня, она изумилась:

— Кого ты принес домой, сынок?

— Достоевского! — с радостью ответил я. — Еле выпросил, чтобы дали дома почитать…

— О, так ты «Идиота» принес, это мой любимый роман, хотя очень тяжелый для чтения…

Достоевский ошеломил меня: прочитать его романы и остаться прежним было невозможно. После Евангелия эти глубокие книги на долгое время стали для моего сердца живым источником евангельской жизни, произведя переворот в моей душе. В ней словно всколыхнулось и укрепилось все то, что таилось в сокровенных глубинах — стремление к молитве и монашескому пути. Роман «Братья Карамазовы» определил окончательно мое направление — неустанный поиск Бога и ведение целомудренной жизни, чтобы жить пусть и не в монастыре, но монахом. Князь Мышкин надолго стал моим идеалом, хотя для себя я желал другого конца, не столь трагичного. После того, как я вдоволь нарыдался над этими удивительными книгами, в романе «Бесы» мне открылось во всей полноте все то, о чем намеками и недомолвками рассказывал отец и о чем я читал в «Тихом Доне». Серьезное знакомство с творчеством Достоевского подарило новое мироощущение — словно я стал взрослее в понимании жизни и благоговейнее к тем остаткам детскости и чистоты, которые еще сохранились в моей душе.

С сожалением сдав книги, я все же составил себе целую общую тетрадь различных выписок и заметок из прочитанного, решив время от времени перечитывать записи, чтобы не потерять то необратимое изменение в сторону добра, которое произошло во мне как результат признательности и любви к творчеству этого гениального писателя. Однако, несоответствие моего нового мировозрения и продолжающегося однообразного существования в большом городе с унылой перспективой зарабатывания далекой пенсии удручало и угнетало меня, лишая всяких надежд и погружая в уныние.

Отрезвляющим ударом явилось еще одно удручающее открытие. Мне стало понятно, что в университете я попал на неверный путь, и вся моя учеба предстала в новом свете в самом начале педагогической практики. Нашей группе выделили школу недалеко от филологического факультета, в начальных классах которой нам надо было проходить практику преподавания русского языка. То, что мне пришлось увидеть, повергло меня в полное недоумение. Славные милые дети с испуганными лицами выслушивали на каждом уроке потоки учительского раздражения, перемежаемого оскорблениями и угрозами, которые извергали им на головы учителя. Причем некоторые из них имели явно неустойчивую психику. А ведь эта школа была одной из лучших в городе! Как мне было жаль и тех, и других! Невозможно было посещать такие занятия, не испытывая мучительного стыда за усталых учителей с издерганными нервами и собственной жалости к измученным детям, вдобавок к этому примешивалось и презрение к самому себе, не осмелившемуся решительно вмешаться и выступить в защиту детей. Это и многое другое побудило меня прекратить хождения на учебную практику. Но самым главным было другое! В душе родилось твердое убеждение, что профессия учителя — это совершенно не мой путь. Я понимал, что, конечно же, есть талантливые и одаренные учителя, как есть одаренные прирожденные врачи, наделенные интуицией и врачебным чутьем, а не только памятью и эрудицией, но пока в жизни, к сожалению, я их не увидел, как и не встречал чутких настоящих учителей, потому что без Бога, как показал опыт, стать подлинным учителем невозможно. Это подобно нелепому утверждению, что можно быть добрым человеком без Христа.

Вспоминаю с удивлением, как в те годы мой настороженный слух ловил слова или названия, вроде бы сказанные собеседником случайно, но они несли в себе сокровенный смысл, имеющий какую-то скрытую связь с будущими обстоятельствами моей жизни. Во время посещения лекций приходилось по разным поводам общаться с сокурсниками, приехавшими на учебу из разных городов. Одна студентка, рассказывающая подругам о Кавказе, заинтересовала меня тем, что, судя по ее репликам, имела тоже какое-то отношение к моим любимым горам.

— Прости, я слышал, что ты жила на Кавказе? — полюбопытствовал я.

— Моя семья приехала из Тбилиси, мой папа — военный, поэтому мы жили в Грузии очень долго и часто ездили в горы… — с готовностью ответила девушка.

— А тебе самой нравилось там жить?

Она пожала плечами, но мое сердце как-будто тихо качнулось, услышав слово, похожее на пароль — «Тбилиси».

В другой раз в кругу студентов я услышал чей-то разговор о Средней Азии, казавшейся мне невероятно чужой и далекой. Об этом неблизком крае рассказывала студентка, которая попала в нашу группу совсем недавно. Как-то мы вместе просматривали библиотечный каталог, ища справочную литературу по темам своих рефератов. Мне попалась карточка какой-то книги об этносах республик Средней Азии. Я обратил внимание девушки на название книги и, не удержавшись, спросил:

— А ты жила в тех местах?

— Я родом из Самарканда.

— Ого! А там интересно?

— Очень! — с живостью откликнулась собеседница. — Я даже собирала материал по истории этого древнего города и хотела стать историком…

Сердце вновь откликнулось тихим толчком, повторив слово «Самарканд», как будто оно было ключом к какой-то пока еще закрытой дверце в моей душе.

Трудно пробиться к духовному свету истины через мирские авторитеты, навязывающие в довольно агрессивной форме свое лживое понимание жизни и также трудно, или даже еще труднее, обрести святого духовного учителя и врача душ человеческих — духовного отца, постигшего благодатный источник всего сущего. В итоге я окончательно утвердился в своем выводе, что обучение тому, что я считал ложью, неприемлемо для меня, и дальше такую учебу продолжать невозможно. Во мне созрело осознанное решение отправиться на поиски Бога. Для этого я намеревался поступить в какой-нибудь пока еще не закрытый властями монастырь, а если Бог благословит, то в Ново-Афонскую обитель, которую не могло забыть мое сердце, хотя сомнения в моей готовности к монашеской жизни неоднократно посещали меня.

Ревностная молитва и религиозное усердие день ото дня все больше крепли и усиливались, так что мне иногда не приходилось даже прилагать особых усилий, чтобы подолгу пребывать в молитве. Достаточно было только отстраниться от всего окружающего, как ощущение безпредельного покоя переполняло мое сердце. Теперь я стал включать в свои молитвенные занятия и молитву о других людях, в первую очередь о родителях, используя, пока еще очень неумело, четки, подаренные монахиней, затем о тех, кто наставил меня в вере, и еще о тех, кто помог мне, хотя бы раз, в трудные минуты, или сказал, хотя бы однажды, доброе слово. Чувство единства со всем миром начало жить в душе с необыкновенной силой, побуждавшей меня ради молитвы уединяться в парках и садах, где, целуя шершавую кору кленов, я говорил со слезами: «Слава Тебе, Боже мой, слава Тебе! Я очень сильно люблю Тебя и хочу любить еще больше! Учи меня и вразумляй, ибо не ведаю я, грешный, путей своих и, тем более, Твоих путей, но хочу вечно пребывать с Тобой и в Тебе!» Живое присутствие Бога иногда настолько захватывало меня, что я подолгу стоял неподвижно, уединившись от всех людей и боясь, что это ощущение может покинуть меня. Боже, я был полон удивления от действия Твоего во мне и от животворящей и трепетной истинности таких простых слов: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!»

Кроме молитв, теперь мне стали нравиться и поклоны, которые я включил в свой ежедневный распорядок. Мама, слыша движения в моей комнате, часто подходила к закрытым дверям и спрашивала, что там можно делать так долго. Помимо всего, начальная ревность моя простерлась и на пост — чтобы ослабить плоть, я отказался от всякой мясной пищи, затем и от рыбы, яиц и молока, оставив для питания только хлеб, картофель, овощи и фрукты, иногда позволяя себе кислое молоко. Из-за моего поста в нашей семье начались раздоры, потому что маме стало трудно совмещать столь необычный рацион с их питанием, хотя она сама с юности не ела мясо. Но когда я начал отказываться от мяса и рыбы, это показалось ей чрезмерным, и она стала просить отца, чтобы он вмешался и прекратил мое голодание, но отец, увидев в моей комнате иконы, махнул на меня рукой.