Монах Афонский - Птицы небесные. 3-4 части

• Название: Птицы небесные. 3-4 части
• Автор: Монах Афонский
• Издательство: Святая Гора Афон
• Жанр: Религия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7877-0099-2

В третьей части книги «Птицы Небесные или странствия души в объятиях Бога» повествуется об углубленном поиске монашеского бесстрастия, столь необходимого в духовной жизни, об усилиях уяснить суть этого высокого состояния духа в сравнении с аскетическим опытом монахов Афона, Синая и Египта.

Четвертая часть книги знакомит нас с глубоко сокровенной и таинственной жизнью Афонского монашества, называемой исихазмом или священным безмолвием. О постижении Божественного достоинства всякого человека, о практике священного созерцания, открывающего возможность человеческому духу поверить в свое обожение и стяжать его во всей полноте богоподобия — повествуют главы этой книги.

---

Он с кем-то вечером созвонился, и утром мы очутились в офисе его друга, представительного адвоката, который предложил нам для ночлега в кабинете два кожаных дивана.

— Вот здесь будете спать. Гостиницы для вас дороговаты, поэтому ночуйте в офисе. К восьми утра будьте готовы!

Постоянный шум машин под окнами кабинета и грохот мотоциклов так и не дали нам уснуть. Утром наши благодетели — монах и адвокат — отвезли меня и отца Агафодора к какому-то офицеру из контрразведки. Оформление документов завершилось за двадцать минут. Не веря своему счастью, мы вышли из служебного здания на шумную улицу города: эти визы позволили нам еще год прожить на Афоне, не выезжая в Россию. В то время город был чист и опрятен и нравился мне своей уютностью и великими православными святынями: благодатными реликвиями святого великомученика Димитрия Солунского, мощами святителя Григория Паламы, преподобного Давида Солунского и преподобной Феодоры.

Расставшись с отцом Христодулом, который отправился на встречу с друзьями, мы поехали в пригород Салоник — женский монастырь в Суроти, где покоятся мощи старца Паисия. Благодатное место его упокоения проникло в душу каким-то особым умилением. Мне стал близок этот удивительный старец, поэтому первые переводы книг о нем, которые нам подарили в Русском монастыре, я читал с восторгом, как откровения великого святого. У его могилы мы пробыли до полудня, не желая расстаться с этим удивительным местом.

В районе рынка мы неожиданно встретились лицом к лицу с игуменом Свято-Пантелеимонового монастыря престарелым отцом Иеремией и иеромонахом Константином из монастырской канцелярии. Великодушно они предложили нам место для ночлега на своем подворье. Игумен прекрасно запомнил меня, что удивляло в его почтенном возрасте. Он всегда разговаривал со мной с доброй усмешкой на приветливом благообразном лице:

— Что, отец Симон, приготовишь нам салат? Помнишь как я тебя учил?

Наблюдая за тем, как я нарезаю помидоры, он поправлял:

— Не так, не так режешь! Разрезай помидор таким образом, чтобы середка не вываливалась… гляди!

Он ловко снова показал, как нужно готовить помидоры для салата.

— Понял? Ну, вот так… Как говорится, был сталеваром, стал поваром!

На Каруле, в этом пустынном месте, наше общение происходило в основном с отцом Христодулом. В минуты откровения он рассказал нам о редкостной встрече с одним из невидимых старцев.

По преданию Афона, невидимых старцев двенадцать человек, и живут они не по плоти, а по духу. Их не страшит ни жара, ни холод, ибо они превзошли все земные условности. Затаив дыхание, слушали мы рассказ монаха:

— Иду я как-то поздней осенью из Лавры, снега уже подсыпало по щиколотку. Возле креста присел отдохнуть. Вижу, по лесу старец идет. Волосы длинные, белые, весь обнаженный. Я ему: «Патер, патер!» Он оглянулся и начал медленно подниматься к Панагии. Я кинулся за ним, а догнать не могу. Снег вверху уже глубокий, по колено, а старец словно плывет по нему…

— А следы на снегу были? — спросил я, вспомнив из книг, что бесы следов не оставляют.

— Следы на снегу остались, глубокие, как борозды! Потом в скалах, где снега меньше, пропали… Очень близко я этого монаха своими глазами видел — настоящий, живой!

— А они причащаются? — поинтересовался отец Агафодор.

— Утверждают, что иногда они спускались в келью Яннокопуло, под Лаврой, это очень уединенное место. Там святой старец подвизался, отец Христофор. Он их причащал и общался с ними. В Лаврских документах записано…

Мы молчали, потрясенные услышанным. С тех пор мои походы по Афону соединились с сильным желанием увидеть невидимых старцев. Без всякого извещения о своем приезде внезапно на Каруле появился послушник Илья, помощник архимандрита Пимена по Ермоловскому скиту. Приехав в паломническую поездку на две недели, он категорически отказался уезжать — Афон пленил его душу. Монах Христодул оказал ему необыкновенное радушие: сам отвел его в полуразрушенную калибку, размерами полтора на два метра, стоящую на обрыве неподалеку от нас, обеспечил стройматериалами и продуктами. Мы тоже стали помогать и за несколько дней убогое его жилище стало пригодным для жизни.

Теперь у нас в храме прибавился певчий на клиросе, у послушника оказался прекрасно поставленный голос (он учился раньше в школе-студии при МХАТе). Контактный, обаятельный и смышленый, подучив греческий, он быстро снискал расположение у греков. Сам отец Христодул расположился к нему. Иеромонах Агафодор передал ему секреты производства ладана, и наше Карульское братство стало подниматься на ноги.

Ближайший сосед по келье, монах и покровитель отец Христодул, начал неоднократно намекать, чтобы мы стали его послушниками. Мы уважали его как незаурядного человека и монаха-аскета, тем не менее, наши сердца отказывались принимать его зилотство[3]. Он пытался поговорить со мной наедине, но увидев безуспешность этого разговора, махнул рукой:

— Учи язык, патер, учи язык! А то с тобой по душам не поговоришь…

Периодически у нас возникали споры, в которых участвовал, как переводчик, и иеромонах Агафодор. Эти противоречия углубляли расхождение между нами.

— Кто были родоначальники бесчисленных ересей? — начинал монах Христодул. — Церковные иерархи, вот кто! В древности монахи предупреждали друг друга — бойся связи с женщиной и близких общений с епископом! — утверждал он твердым голосом, не допускавшим противоречий.

Я пытался было рассказать о достойных епископах в России, но монах находил другой довод.

— Ну, там, в России, — все другое… А вы в Греции живете, поэтому здесь нужно держать ухо востро, особенно в отношении Константинополя!

Некоторые его замечания были весьма существенны. Когда мой друг стал ссылаться на то, что говорят о сотворении мира различные ученые и вообще наука, то отец Христодул строго оборвал его:

— У нас один есть авторитет — Священное Писание. Как в нем написано, это и должно считать основой нашего мировоззрения! А ученые рано или поздно придут к тому, что все их теории — обычные выдумки тщеславного безбожного ума. А все, что сказано в Библии, — несокрушимая истина!

Были у нашего благодетеля и другие ревностные суждения — он сильно превозносил монашество и считал его выше священства:

— Возьмите, например, первые века монашества, патерас: в монашеских общинах вообще не существовало иереев! Они все являлись приходящими священниками, потому что служили по субботним и воскресным дням, а также праздникам, и уходили. Даже сейчас на Афоне есть кельи, скажем, Герасимеев, в которой Герондой является монах, а послушники у него — иеромонахи. У священников больше шансов поскользнуться и лишиться чина, а монашеского чина никто не может лишить!

Несмотря на наше уважение к отцу Христодулу, отношения между нами продолжали ухудшаться. Особенно после поездки в Дивеево с отцом Агафодором, которого он взял в качестве своего переводчика. Там их разногласия достигли крайней степени и они вернулись из России полностью поссорившимися. На Каруле они положили друг перед другом земные поклоны, вслед за ними трижды сделал земные поклоны отцу Христодулу и я, пытаясь их примирить. Наш сосед даже троекратно облобызал меня в знак полного примирения, но больше дружеских отношений у нас уже не было. Охлаждение между нами стало настолько заметным, что монах уже не приходил к нам в гости и не звал к себе на беседы.

За время их отсутствия мы с Ильей залепили герметиком швы на ржавой крыше нашей каливы и, купив зеленую краску, покрасили ее. Этой же ночью поднялся такой ураган, что у нас сорвало несколько листов и даже толстое старинное железо на калибке послушника завернуло в рулон. Пришлось снова чинить обе крыши и придавливать их тяжелыми камнями. Тем временем известие о том, что трое русских поселились на Каруле достигло и Кавказа. На Афон паломником приехал помощник и послушник игумена Прохора из Ново-Афонского монастыря. Он прожил у нас неделю, попросившись переночевать, ютясь в тесной комнатке у отца Агафодора. Затем стал располагаться у него надолго, пока тот не взмолился, прося его, в свою очередь, подыскать себе другое место из-за тесноты и духоты в нашей маленькой каливе. Пытаясь подсказать послушнику правильное решение, я принялся говорить ему о воле Божией, которую сначала нужно узнать через старца. Он вспылил:

— Да это я и без вас знаю и сам могу любому рассказать! Что вы меня учите? Я сам вас всех научу!

Побродив по Афону, он вернулся на Карулю и с благословения отца Христодула занял одну из разрушенных келий на внутренней Каруле. Впоследствии он принял постриг где-то у зилотов-раскольников в греческом монастыре на материке.

Самым неожиданным оказался приезд архимандрита Пимена с друзьями — русским генералом и московским предпринимателем Крутовым. Подивившись нашей скудости и бедности, они поддержали нас деньгами. На эти средства мы купили смолу и ароматные масла для ладана, а мне — крепкую палатку для гор. В утренних беседах за чаем мы ближе узнавали друг друга. Предприниматель, которого звали Сергей, делился своими переживаниями.