Михаил Попов - Большой укол

• Название: Большой укол
• Автор: Михаил Попов
• Жанр: Современная проза

---

Шипя от боли, очкарик давал обещания, шипя, удалялся, и к вечеру я получил белый, размалеванный американскими звездами флакон. «Это они для своих космонавтов придумали». «По сколько принимать?» «По одной перед едой». Хорошо, подумал я, глотнул парочку и в столовую.

Селедочка–залом без, ни–ни, косточек присыпана зеленьким, мелко нарубленным лучком, две рассыпчатые картошки рядом с нею исходят свежим паром, и маслица кубик со слезой. Хлеб теплый, с поджаристой корочкой. А рядом целое блюдо с ветчинами и два холмика посредине — горчица и хрен. Салатница, а там в сметане помидоры, огурцы нарезанные, и сверху укропом все присыпано. Белые грибы в квадратной вазочке и лук репчатый кольчиками. В супнице борщ, настоящий. Петуха, который отдал в него свою жизнь, приносили ко мне знакомиться. А еще, как шепнула мне Надюша, будет картошечка жареная, но не до хруста, а как я люблю, чуть томленая в луковом сиропе. И свиные отбивные…

Легко заметить, что пища вполне отечественная, самая простая.

Намазал я хлебушек маслицем, поддел кусок селедки, во время этой процедуры прислушиваясь к своему организму. Организм жадно тянулся к сочному бутерброду. «Ну что ж, начинаем худеть», сказал я себе и откусил половину. Придвинул к себе вазочку с неупомянутой выше икоркой и взял в руки нечайную ложку. Чуть позже выел огромный сектор из блюда с закусками.

Надежда с усилием подняла крышку супницы, улыбаясь, помешала в ней поварешкою… Я зажмурился, представив себе, какие раскаленные чудеса скрываются под отливающей тусклым золотом поверхностью.

Мариночка уже придвинула ко мне блюдце с очищенными чесночными зубками на подушке из грубой, темноватой соли.

— Давай, — простонал я, и Надежда медленно подняла на свет Божий первый ковш.

Из столовой шел, слегка покачиваясь… Надюша с Маришей благоговейно поддерживали меня под руки. Охранники не так напряженно цеплялись за свои убивалки, им тоже было понятно — в таком состоянии я не опасен.

Улегшись на постель, я хотел было о чем–то подумать, но в глазах все стоял черничный кисель, венчавший обеданье… Еще одну литровую кружечку этого ангельского напитка я бы с удовольствием употребил.

Нет, это разврат, урезонил я себя… Оказалось, что я произнес эти слова вслух. «Разврат, так разврат» заявили хором Надюша с Маришей и тут же приступили к исполнению, начали что–то там у меня расстегивать, теребить…

— Нет, нет, не сейчас, оставьте меня!

Они быстро все опять упаковали и исчезли, безропотные мои наложницы.

Да, сегодня я не сдержал себя, как пытался это делать в дни предыдущие, и от сытости неимоверно стал погружаться в сон. Но сон вел себя как Мертвое море, я лежал на его поверхности, чуть провалившись в него затылком. Мне сильно тосковалось о тех чудесах, что были утаены в мертвых глубинах. Зародилась уверенность — ежели удастся заснуть сейчас, то я узнаю все, что скрыто во мне от меня. Потом я испугался — может, я уже мертв там, внутри и жить могу только на внешней поверхности? Под водой сознания нет ни рыб, ни водорослей. А может, и того хуже, сидит там под нежной пленкою Семенюк, чудище невиданное. И опасное и прожорливое. Спит на дне, и не дай Бог потревожить его сон.

Укладываясь, я неудачно положил руку, она подмялась под ягодицу и затекла, так затекла, как будто мертвой водою напиталась. Нужно ее вытащить, только осторожно тихо–онечно…

Я потащил руку и проснулся.

В комнате темно. Вечер? Поглядел на часы, равнодушно тикавшие на столе рядом с кроватью. Проспал четыре почти часа. Пора вставать. Встал, посетил туалет, как всегда с небольшими приключениями. И сразу к весам. Надо же проверить американские пилюли! Помнится Александр Борисович был антиамерикански настроен, Сергея Сергеевича, взобравшегося на весы. Америка восхитила. Два с половиной кило долой! За один раз. И это при — борще, картошке и киселе!

И я стал налегать на пилюльки… Каждая из них лишала меня ненужного килограмма. Во флаконе их было не менее сотни. Ели сброшу за месяц этот центнер… Представил, что будет и радостно заволновался.

Эйфория продолжалась неделю. После этого закрались первые подозрения. По показаниям весов я сбросил не менее двух пудов, но это никак не чувствовалось по одежде. Потом мне внезапно сменили комбинезон, вместо синего дали зеленый, успокаивающего цвета. И размера. Я чувствовал себя в нем свободнее, но дело в том, что он казался мне намного больше прежнего. Я решил проверить подозрение. После утреннего взвешивания отправился, как всегда, в столовую, завернул за угол, а потом резко обернулся и выглянул, наплевав на возмущенное мычание охранников. И что же я увидел — белобрысый начальник смены, стоя на коленях, возился в механизме весов. Увидев меня, он сделался еще белее и стал на четвереньках отодвигаться в сторону. Я, жутко топая, зашагал на него. Не знаю уж, что я собирался с ним сделать, растоптать, что ли? За спиной клацали затворы.

— Не стрелять! — взвизгнул белобрысый. Надо признаться, я при этом вдруг испугался: а вдруг и правда пальнут?! Остановился вплотную к этому вредителю. Он все еще стоял на четвереньках, глаз красный, сам потный, как пойманная мышь. Не стал я его топтать — не в нем ведь дело.

— Роберта ко мне, — скомандовал я, входя в свои покои. Правда, к этому времени я уже догадывался, что и Роберт мало что решает. Скорей всего он просто старший надсмотрщик и все.

Он тут же явился ко мне. «Ползал на брюхе», заламывал руки, расцарапал лысину, божился.

— Ну, нет, нет, нету, клянусь, на свете медикаментозных средств, которые могли бы дать устойчивый результат! Мы подкручивали весы, чтобы сделать вам приятное.

— Так как же мне похудеть?! — уже частично поборов ярость, спросил я.

Он опять стал юлить, врать и гримасничать.

— Не знаю, сразу прошу извинения, если задену, обижу, может быть, прости господи, не стоит с матушкой природой бороться. Ежели дала она такое здоровье, пожалуй, следовало бы радоваться и судьбу благодарить. Вот я только кашки бессолевые могу себе позволить, да супы протертые, разве это жизнь. А тут и шашлык и фаршмак, и борща кастрюля с чесночком…

— Пошел вон!

— У вас, Сергей Сергеевич, перестроился обмен веществ за то время, что мы хоронили вас от вредного взгляда в толще этого тела. Теперь трудно и очень…

— Пошел вон, гнида!

Он вылетел, бледнея на ходу.

Я тяжело кружил по своей комнате (камере, так точнее). Какое мерзкое место! Нечеловеческое ложе, похожее на забоврачебное кресло для слона. Решетка на окне. Странные, рассеивающие взгляд, стекла. Двери такие, что не сломал бы и Кинг — Конг. Что–то тут не так. Они мне врут. Мне, Семенюку Сергею Сергевичу, не все рассказывают. Если они задумали использовать меня в каком–то новом деле (президентов в мире предостаточно), почему не начинают готовить, почему продолжают консервировать?! Киллер я или нет?! Вон один пианист жаловался, что если он не упражняется один день, это заметно ему, если два дня — друзьям, три — публике. Почему я вспомнил о Рихтере? Не мог же киллер дружить со всемирно известным пианистом! Может, я его убил? Пришлось потрясти головой, какая–то абракадабра в ней начинается.

Стальная дверь приотворилась, и взволнованный голос Надюши спросил, пойдет ли наконец Сергей Сергеевич кушать.

— Не хочу ждать, — крикнул я и улегся на свою странную кровать.

Отдохну…

Закрыл глаза и первое, что увидел — стоящего на коленях белобрысого охранника с коньюктивитом. Увиденный под таким неожиданным ракурсом, он намертво и объемно запечатлелся в моем сознании. Пошел к черту, подумал я и открыл глаза.

И тут снова зашевелились за дверью.

Ага, Роберт, ну входи, входи!

Он вошел бочком, приставным шагом. Приблизился к кровати и сел на «маришину» табуреточку, она всегда забиралась именно на нее полными коленями перед тем как… Впрочем, что это я. Мои безотказные буфетчицы наверняка играют здесь роль живых решеток. Скрашивательницы тюремного досуга. Охранники даже честнее них, не лезут с ласками. Вон, вползли вслед за лысым и наставили на меня дула. Я поискал своего белобрысого друга. Вот он, голубчик… Коньюктивитное око заклеено белым, второе смотри предельно внимательно, за двоих.

Роберт Игоревич громко пожевал губами и даже, кажется, всхлипнул.

— Рассказывайте! — приказал я.

— Что, что рассказывать?

— Все, что не рассказали до сих пор. Ведь я знаю о себе только то, что убил этого седого негра. Согласитесь, маловато, чтобы обрести внутреннее равновесие… Кто мои родители, покажите мне мои детские фотографии… С папой и мамой. Где я учился? Был ли женат? Где мои дети?

— Какие дети?! — застонал он, — вы еще очень и очень молоды.

— Тогда, фотографии.

— Вы, конечно, кинетесь в подозрения, но поймите сами, при вашей профессии не должно оставлять никаких следов, ни на месте преступления, ни в собственном прошлом. Думается мне, вы сами уничтожили все эти альбомы. А родители ваши нам неизвестны. Только вы сами можете себе помочь и только одним способом — вспомнить все. Рассказанная нами биография, даже если бы мы ее знали, вам мало поможет. Слова они есть слова, слова, слова…