Дарья Плещеева - Береговая стража

• Название: Береговая стража
• Автор: Дарья Плещеева
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0978-7, 978-5-4444-7445-7

В XVIII веке балетная труппа Большого Каменного театра в Санкт-Петербурге жила так же, как и в наше время: интриги, ссоры из-за ролей, любовные встречи молодых танцовщиков. Но в амурный треугольник вмешалась смерть. Красавица-дансерка Глафира, в которую был безнадежно влюблен фигурант Санька, была найдена мертвой за кулисами, среди декораций, а рядом с ней лежала маска, в которой накануне Санька изображал «адский призрак». На помощь ни в чем не повинному танцовщику приходит влюбленная в него молодая артистка, которую прозвали Федькой. Она видит только один способ помочь любимому: заплатить лжесвидетелям, чтобы отвести от него беду. Но на это нужны деньги. А тут еще Санька неожиданно влюбляется в одну из богатейших красавиц столицы…

---

Больше о том, чтобы пригласить к себе на жительство Катерину Петровну с Марфинькой, речи уже не было.

Лиза собрала вокруг себя компаньонок, велела чтице взять «Повесть об аглицком милорде Георге», и приятный домашний вечер начался. Сама хозяйка работала аграмант для отделки каминного экрана, девки шили постельное белье, и она присматривала, ровны ли швы и нет ли морщин на заложенном рубце. Француженка куаферша мадам Боннет мастерила себе ночную сорочку.

Чтица передавала голосом все ужасы повести и всю галантность ее героев — мало беспокоясь о несообразностях сюжета. Лиза слушала и не слышала — она мысленно была на Итальянской улице. Квартиру Катерины Петровны она знала, слуг ее тоже — и думала, как возможно туда проникнуть незаметно и кто из слуг может быть подкуплен.

Она догадывалась, что те же мысли бродят в голове у супруга, и что он через час-другой будет нуждаться в помощи.

Помощь была оказана за ужином.

— Ты, душа моя, варенья бери побольше, — сказала Лиза. — Для тебя ж варила, старалась. Надо бы, кстати, послать хоть полдюжины горшочков сестрице твоей — Марфинька жить не может без малинового варенья. Никому другому его и не дают, разве что гостям, а все — ей. Так у них уж кончается.

Николай Петрович, набиравший ложкой именно этого варенья, резко поднял голову, взгляды встретились.

— Ты полагаешь, теперь очередь Марфиньки? — спрашивал один.

— О чем это ты, светик? — отвечал другой.

Глава шестая

Санька сидел во флигеле и ломал голову — кто из береговой стражи был посредником между Глафирой и обожателем? (Слова «любовник» он даже мысленно произносить не желал.)

Эти мысли оказались спасительны — как любое дело для того, чья душа скорбит. Она, когда ощущает боль, тут же пытается натянуть на себя броню, и мало беспокоится о морали. Опьянение — отменная защита, это всем мужчинам известно, но есть еще одна: если бы в те минуты, когда Санька безутешно рыдал на морозе у театральной стены, некий ехидный дух перенес его в спальню Анюты Платовой, он ринулся бы в амурное сражение с такой отвагой, какой ранее за собой не знал…

Но сейчас, сидя в доме таинственного покровителя, он мог только рассуждать, и рассуждать злобно — Санька искал врага! Все, что он мог теперь сделать для Глафиры, — это покарать его. Иного способа проявить любовь более не имелось.

Петрушка, Трофим, Бориска, Сенька, Семен-питух… Да и не просто посредником, мастером тайно записочки передавать, а еще и продажным — если верны домыслы Келлера и Никитина.

Петрушка ленив — но он охотно возьмется исполнять сию комиссию за малые деньги. Трофим видит, что скоро придется уходить из береговой стражи, и подкапливает денежки — чтобы на первых порах с голоду не помереть. Он? Бориска — придурковатый. Стало быть, его можно вычеркнуть из списка? Сенька в малых деньгах не нуждается. Но ежели его о чем-то таком попросит купчиха — выполнит без размышлений. Он, красавчик, размышляет крайне редко. А купчиха — не дура, просто завела себе прелестную утеху, беря в том пример с некой особы высокопоставленной — такой, что во всей России выше нет. Ее Величество полагает, что имеет право, трудясь целыми днями, ночью получить гостинец по вкусу. И купчиха так же полагает. Она могла дать Сеньке поручение, выполняя чью-то просьбу — мало ли у нее знакомцев. Когда женщина, овдовев, сама возглавляет дело, то знакомцев вмиг образуется множество.

Семен-питух находится под каблуком у фигурантки Анисьи. То есть ему приходится думать, где бы взять денег на водку. Вот, пожалуй, самый подозрительный из береговой стражи — Глафира ценила его способность ставить танцы и порой с ним беседовала о своих выходах и сольных ариях, ни от кого не таясь. Так что он мог передавать записочки, ни в ком не вызывая подозрений.

Пятеро товарищей, каждый из которых — сам за себя, а прочим — недоброжелатель. И все вместе они ополчились на Румянцева, потому что обвинить в убийстве — это всем пакостям пакость, а не то что туфли к полу приколотить. Знали бы они, что из-за туфлей получилась вся катавасия, — то-то бы порадовались…

Санька подумал, что надо бы встретиться с Бянкиной и рассказать ей про подозрения. Федька для девицы неглупа; может, что-то заметила? Да и не мешало бы предупредить ее, что нашелся благодетель, который взял на себя заботу о фигуранте Румянцеве. А то она бог весть что натворит, опять вся береговая стража будет язвить и ехидничать.

Забота Саньке понравилась — его поместили в теплую комнату, выдали чистое исподнее, снабдили журналами, чтобы не скучал, покормили обедом с хорошим вином. Поздно вечером прибежал Жан.

— Успел побывать в типографии! — похвастался он. — Да из гранок сыскал лишь первую! Вот…

Узкий мятый бумажный лист содержал такие строки:

«Песня гласит: неверного извиняют, но никогда нескромного; и женщины не преминули примолвить, что песня говорит справедливо: но справедливо ли говорят оне сами? Вот что рассмотреть надобно.

Неверный не устоивает в своем обещании; ибо он клялся любить вечно. Первая обида. Неверный обманывает часто двух женщин вдруг. Вторая обида, но более простительная. Напоследок неверный оставляет часто женщину в недеятельности, или лишает ее некоторой части любовных выгод. Третья обида из всех несноснейшая…»

Как Саньке ни было скверно, однако он рассмеялся. Фривольность безымянного автора понравилась — ведь женщины желают любовных выгод, обретаемых в постели, не менее мужчин, только притворяются, будто к ним безразличны. Наконец хоть кто-то правду сказал!

— Какой живой слог! — сказал Жан. — Вот что надобно перенять. Слог, который при чтении не требует усилий. И выучиться вовремя вставлять простонародные выражения — вот как тут.

Он отнял у Саньки листок и указал на строчку: «ибо любовник нелепой простофили редко хвастать покушается».

— Что за журнал такой? — спросил Санька.

— «Лекарство от скуки и забот», выпускает господин Туманский. Мы все для него пишем. Но у меня вскорости будет свой журнал!

Санька понял, что напоролся на хвастуна, и решил это пресечь.

— Но вы же пишете оперы, которые вот-вот поставят у нас в театре, пишете трагедии, играете на скрипке. Еще и журнал впридачу? Не много ли?

— А иначе нельзя, — сказал Жан. — Коли хочешь добиться славы, нужно делать все! А я добьюсь! Оперы мои произведут фурор! И журнал также! А знаете, почему?

— Понятия не имею.

— Потому что я не бичую безымянные пороки!

Это было сказано с такой великолепной гордостью, что Санька даже растерялся. Самому ему и в голову бы не взошло бичевать пороки.

— То есть как?

— А так, что в журналах наших бичуют порок безликий — взять хотя бы скупость. Пишут: скупость-де смешна, скупец нелеп, да прибавляют басенку про придуманного чудака. Будет ли от того польза? Журналы у нас в государстве печатаются уже лет сорок — довольно времени, чтобы исправить нравы, а все напрасно! Знаете, сударь, почему?

Отродясь Санька не беспокоился об исправлении нравов в Российской империи. Его мир был величиной с театр — а дурные нравы есть необходимая принадлежность, или ты с этим смиряешься, или ищи себе другое место. Потому он в ответ на вопрос пожал плечами.

А Жан разволновался, стал ходить по комнатке, размахивая руками:

— Потому, что наши господа сочинители боялись писать о людях, в которых угнездились пороки! Вот ежели бы кто-то написал о скупости: сделалось нам известно, будто некий скупец до того дошел, что слуг кормить перестал, так что они на улице побираются и видеть их можно всякий день у ворот Гостиного двора, — так тут бы все признали известное в столице лицо, и оно бы устыдилось! Наши журналы ни в ком не вызывают стыда — вот в чем беда, сударь! А должны!

Тут оратор сшиб со стола подсвечник, но нагибаться за ним не стал.

— Мой журнал, который мы готовим, как раз и будет о столичных грешниках, которые сами себя узнают. Имен называть не станем — да оно и не надобно, публика догадается! Воображаете, сколько у моей «почты» будет подписчиков?

— Почты?

— Ну да, мы уже придумали название — «Кабалистическая почта». Ее будут бояться, как огня! Помните, был журнал «Адская почта»?

Санька кивнул, хотя не помнил.

— Журнал сей хоть и нападал на «Всякую всячину», однако был весьма умеренный — известных лиц не касался, разве что господ литераторов, ну да это — так, развлечение нашего круга, а не борьба с пороками. А знаете, чем он был хорош?

— Понятия не имею.

Журналы Саньке были мало интересны. Они время от времени проникали и в театр, и обнаруживались на столах в уборных береговой стражи, вперемешку с дырявыми чулками, банками румян, порванными подвязками, пуговицами, коробками пудры и прочей дребеденью. Попадались смешные или фривольные, читать которые в двадцать лет приятно, однако названий их Санька отродясь не знал — береговая стража довольно быстро раздирала их, пуская страницы на папильотки и заворачивание всяких мелочей.