Владимир Броневский - Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год

• Название: Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год
• Автор: Владимир Броневский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9950-0503-2

Военный писатель, генерал-майор В. Б. Броневский (1784–1835) посвятил свой труд Второй архипелагской экспедиции 1805–1835 годов под командованием адмирала Д. Н. Сенявина, целью которой было укрепление баз русского флота на Ионических островах во время войн Третьей и Четвертой антифранцузских коалиций и Русско-турецкой войны 1806–1812 годов. Этот труд считается и по сей день самим достоверным источником для изучения истории экспедиции Сенявина.

---

Решаясь одним сражением кончить кровопролитие, он стал в виду неприятеля на высотах, сделав фальшивую атаку на турецкий лагерь и отступив назад, поручил пяти тысячам отборных воинов защищать дефилеи, приказал на камнях положить красные шапочки, носимые черногорцами, и с главным корпусом в ночь сделав большой марш, обошел неприятеля в тыл и отрезал ретираду. На утро турки, обманутые огнями и шапочками, пошли к дефилеям 5000 черногорцев, подобно спартанцам в Фермопилах, дрались отчаянно, не уступили ни шагу и удерживали несколько часов стремление всей армии. В полдень митрополит, прошед непроходимыми горами, явился в тылу, спустился с гор и всей силой ударил на изумленного неприятеля. Турки дрались с остервенением. Черногорцы, защищая отечество, пренебрегая опасности, врубались в толпы их; сражения продолжалось трое суток. Неприятели гибли тысячами, не могли прорваться и разбиты были наголову. 30 000 легло на месте. Сам паша убит; обоз и богатый лагерь достались победителям. Голова паши, как знаменитейший трофей, вместе со знаменами, хранится в монастыре Цетине. Славная сия победа ужаснула турок, оградила независимость черногорцев и к свойственной им храбрости присоединила мысль о непобедимости. Следствием сего было, что пограничные округи Берда, Кучи и Пипери присоединились к Черногории.

В 1803 году Бонапарте простер виды свои на Черногорию, дабы, утвердившись в ней, держать Турцию в страхе и со временем отторгнуть от ней знатнейшую часть или нанесть ей неисцелимый удар. Как черногорцы до сих пор предлагали свои услуги всякому, кто обещал им помощь в нападении на турок; то, чтобы охранить от неволи, которую под видом помощи готовил им Бонапарте, тот же граф Ивелич, уже в чине генерал-лейтенанта, в звании доверенной особы послан был для открытия народу сего подлога и взятия нужных мер осторожности, которые и имели полный успех. По занятии провинции Катарской, Черногория вместе с оной соделалась значительным обладанием России. Главнокомандующий обеих областей, по отдаленности от отечества, хотя имел весьма малые средства, но искренняя преданность вообще всех славян помогла ему ниспровергнуть все коварные замыслы неприязненных держав. Сия преданность и похвальная самонадеянность на свое мужество утвердилась еще более победой у старой Рагузы, разбитием генерала Лористона на горе Баргарте в укрепленной батареями неприступной позиции, и наконец поражением генерала Мармонта, который с превосходной силой принужден был поспешно отступить от Кастель-Ново и, отказавшись от завоевания, думать о собственной своей безопасности.

Заключение

Народ, столь к нам близкий и столь мало известный, говоря одним с нами языком, имея ту же веру, происходя от одной крови, между тем как мы, родные его братья, стоим на знаменитой степени просвещенных наций, ведет посреди варваров дикую жизнь, и имеет те же нравы, какие предки наши имели при храбром князе Святославе.

Швейцария, местным положением столь сходствующая с Черногорией, в недрах бесплодия доставила себе счастливое довольство. Голландия, покрытая болотами, угрожаемая морем, не имея ни одной хорошей пристани, неутомимым прилежанием, соделалась центром торговли вселенной. Сибирь, под отеческим правлением, на замерзшей земле собирает богатые жатвы. Далмация, неблагоприятствуемая природой, могла усердием и гением Дандоло принять новый вид. Приморцы в судоходстве снискали свое продовольствие; другие ближние им соседи и однородцы – герцеговины, босняки и сербы, под игом угнетения, в глубоком изнурении рабства и обременений, извлекли из земледелия и торговли весь плод, которого пользу могли скрыть от беспечных своих тиранов; а черногорцы, будучи свободны и независимы, вечно стоя на страже своей вольности, не знают благосостояния, проистекающего от мудрости законов и попечительности монархов, не делают никакого усилия и не показывают никакого желания выйти из невежественного своего омрачения.

Обрабатываемые земли для черногорца не что иное, как посторонний предмет, для коего употребляет он одни физические силы; нет видов, нет улучшения, и все ограничивается простыми способами, по обычаю, соделавшимися священными. Страсть к войне потушает в нем желание приобретать богатство; довольствуясь малым, отправляя общественные должности безвозмездно, пренебрегая избыток, беззаботно провождает он жизнь в самовольной бедности. Торговля, умножающая земные произведения, также ему неизвестна, кроме не значущих мен в Катаро; набеги и грабежи составляют все сношения с изобильными провинциями, его окружающими. Сие отчуждение не от того происходит, чтобы душевные его способности были ограничены; напротив, он имеет проницательность, весьма здравый рассудок и удивительную смышленость и переимчивость; истина сия доказывается примерами тех, кои служат в российской армии и бывают в чужих землях: они оказывают способность к изучению языков и наук, а более склонность ко всем ремеслам и в короткое время делаются другими людьми; но успехи их бесполезны для отечества, ибо вообще они туда более не возвращаются. По своей беспечности народ сей, беспрестанно употребляя во зло благодеяния Провидения, не постигает наклонности своего разума, даже не зная способностей своих, старается отделить их от души и упрямо пребывает в прежнем невежестве.

Мечтания философов о независимости могут в семейственной жизни черногорцев найти образ счастливой свободы, но друг человечества всегда откроет в том беспорядок своеволия, где право сильного и неумолимое мщение заменяют все законы; он пожелает в сердце, да освободятся они от бесчисленных бедствий войны, им и соседям их равно пагубной, и да оставят жизнь, толико противную достоинству человека.

Под властью мудрых законов мощные руки черногорцев отвратятся от грабежей, посвятятся возделыванию земли; жатвы их будут обильнее, нерасчищенные леса, необработанные вершины горы могут искусством рук превратиться в тучные для многочисленных стад паствы; размножатся яблони, груши, гранаты, миндаль и прочие плодоносные деревья, растущие на сей заброшенной земле, так сказать, сами собой; от фиговых и шелковичных дерев получат они еще большие выгоды; наконец виноград на почве каменистой покроет промежутки скал их и увеличит их стяжание и удовольствия жизни.

Известно, что в XII столетии вся шерсть Боснии и Сербии привозилась чрез Черногорию в залив Катарский, откуда на судах отправлялась в Венецию. Не прошло еще одного века, как Босния и Герцеговина имели постоянное сообщение с Кастель-Ново чрез Ризано. Албания, для избежания опасностей мореплавания в зимнее и военное время, часто покушалась провозить свои товары чрез землю черногорцев; сим сократился бы путь, и караваны освободились бы от обид и притеснений; но, опасаясь могущества турок, они отвергнули все такого рода предложения. Рагуза и Катаро, сии две близкие им гавани, кажутся помещенными среди Адриатики, чтобы служить убежищем в бурном море и соделаться средоточием торговли турецких областей с Италией. Пропуская товары чрез свою область, они могли бы восстановить древние, потерянные ими отрасли торговли. Сим способом, приняв более миролюбивые правила, укротив строптивый нрав свой, черногорец узрел бы в короткое время процветающими земледелие и торговлю и познал бы все искусства, кои проистекают из сих двух источников всеобщего благосостояния. Упражнение в оных, открывая способности воображения, доставило бы ему наслаждение чистейшими удовольствиями и украсило бы его существование. Словом, сблизив их с соседственными народами, возможно было бы обратить ум их на другие предметы, дать им другое направление, внушить новые мысли и, тем побудив к новым соображениям, показать путь к изобилию, к стяжанию богатств.

Никакой народ не имел столько надобности в преобразовании своего правления и своих нравов; но каким способом произведется сия спасительная перемена? Можно ли надеяться, чтоб убежденный благосостоянием других просвещенных народов, стал он домогаться славы подражать им? Глаза его закрыты от света, душа, подобно умирающему, коего жестокость болезни делает нечувствительным к страданию, не может воспламениться тем благородным соревнованием, которое замышляет и приводят к концу дела великие. Настоящий митрополит имеет всю доблесть и способность внушить в них столь прекрасную решимость; но он царствует над народом, погруженным во мрак невежества, которое, возвышая его познания и утверждая власть, кажется, не побуждает его к сему подвигу, а всего вероятнее, он не имеет довольно сил предпринять столь важное преобразование. Оное может только быть творением того государя, коего имя находится в величайшем уважении у сего гордого, кичливого народа, того, которого подвиги познаменовываются единым благотворением к подданным, владычеством его счастливым!