Анастасия Вербицкая - Дух времени

• Название: Дух времени
• Автор: Анастасия Вербицкая
• Жанр: Проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0207-5

Первый роман А. Вербицкой, принесший ей известность. Любовный многоугольник в жизни главного героя А. Тобольцева выводит на страницы романа целую галерею женщин. Различные жизненные идеалы, темпераменты героев делают роман интересным для широкого круга читателей, а узнаваемые исторические ситуации — любопытным для специалистов.

---

— Мне говорили… Может, подписка?

— Соберу, соберу… Вы не беспокойтесь! У меня среди купцов есть знакомства. Нагреем их… Только вот раньше покажем барышень хорошему доктору. Куда он их пошлет?

— Их, знаете, одних нельзя оставить. Совсем неприспособленные обе, точно дети… Уход бы нужен.

— Не беспокойтесь! У меня нянюшка живет. Чистый клад…

— Вы женаты?

— Помилуй Бог! — Тобольцев засмеялся так заразительно, что и у студента лицо расплылось в улыбке. — Я еще жизнью дорожу… По мне что женился, что удавился — одна цена… Стой, Сергей!.. Честь имею кланяться!.. Милости просим всегда. И поболтать и по делу…

— А вас когда застать можно?

Брови Тобольцева дрогнули, и он как-то беспомощно развел руками.

— Вот уж, знаете… Меня обыкновенно ловят в обеденный час… Так от пяти до шести… Но обещать не могу…

Иванцов рассмеялся совсем уж весело и добродушно.

— Вот удача, значит, что встретились на похоронах! Мне дали ваш адрес. У вас сейчас там Шебуев живет…

— Кто-с? — встрепенулся Тобольцев.

Студент покраснел и понизил голос.

— Да вот тот самый… Из Киева… Вы же знаете? Дня три назад, как приехал. Нелегальный…

— А! Да!.. да!.. да!.. Так теперь его фамилия Шебуев? — задумчиво спросил Тобольцев. Вдруг глаза его заиграли опять. — Вы, пожалуйста, на меня не удивляйтесь… Ко мне столькие приходят, ночуют, живут… Все чудесный народ… Но для меня… Nomina sunt odiosa…[26]

Оба расхохотались.

— Так я их сейчас привезу, — уже совсем доверчиво сказал студент. — Боюсь только вот прислуги вашей…

— Полноте… Что вы? Моя нянюшка — человек привычный. Скажите прямо: от Андрея Кириллыча… А я к пяти сам буду, с доктором, может быть… Вот вам на всякий случай моя карточка. До свидания!

Тяжелая дверь парадного подъезда поглотила статную фигуру.

Студент, улыбаясь бессознательно, шел по мокрой панели, под сеявшим дождем, и ему казалось, что он давно знает этого обаятельного человека. И он думал: «Ну, можно ли падать духом, когда тут, рядом, среди нас, есть такие люди?!»

II

Тобольцев не обманул и в пять часов приехал. Доктора он не застал, но оставил ему письмо.

Ему отворила нанюшка, Анфиса Ниловна, сгорбленная старушка с крошечным личиком, темным как у иконы, вся в черном, в «головке»[27]… Она укоризненно поглядела на своего беспутного любимца, а он виновато улыбнулся ей, вешая пальто. Из столовой неслись звон ножей, громкий смех и женские голоса.

— Мало того, что на всех диванах у тебя проходимцы спят, — зашамкала нянюшка, — всю квартиру запакостили… Двух девок привезли. Неужто тут ночевать будут? Ты бы маменьку посовестился огорчать. Неравно приедет завтра… Страмота!

Тобольцев нетерпеливо взъерошил кудри, но сдержался и ласково потрепал старушку по плечу.

— Нянечка, милая… Вы нам лучше о самоварчике позаботьтесь своевременно. А насчет маменьки не беспокойтесь! Я к ней сам загляну после обедни. Устройте барышень в моей спальне…

— Вот те раз!.. Ты-то где будешь?

— Не ваша печаль, миленькая… Не пропаду, Бог даст! А вот тут одна больная есть…

— Б-о-л-ь-н-а-я?.. Что твоя корова одна-то… Ишь, ишь как ржут! Нешто такие бывают больные?

Из столовой долетел взрыв раскатистого женского смеха.

Тобольцев обнял шею старушки.

— Да, нянечка… И очень даже больная. Коли доктор (он скоро будет) велит за сиделкой послать, вы того студента направьте… Знаете, черный такой?

— Который в столовой дрыхнет? — тоном ниже спросила няня, прижимаясь морщинистой щекой к его руке.

— Нет… Тот, который в кабинете, на кушетке, Дмитриев… Наш с вами земляк…

— A-а!.. Знаю!.. Сразу-то всех не разберешь… Ровно постоялый двор у нас-то с тобою…

— И вообще, нянечка, я на вас полагаюсь во всем… С дворником мы столкуемся… А вы уж приласкайте барышень… Они обе бездомные, сироты, хуже детей малых…

— Ну, ну, ладно!.. Что уж там! — забормотала старуха, растроганная не столько словами Тобольцева, сколько голосом его.

— А вот и он! — раздались веселые возгласы. За столом, прекрасно сервированным, уже доедали жаркое.

— Извини, Андрей Кириллыч, никак супу не осталось? — хмуро заметила нянюшка.

— Честь имею представиться!.. Очень рад, — говорил хозяин, ласково глядя в загоревшиеся личики курсисток… «Которая же из них больная?»

Одна — высокая породистая полная блондинка с стрижеными вьющимися волосами, с сильным грудным голосом («корова»), поражала своей жизнерадостностью Казалось, позади были не годы заключения и лишений всевозможного рода, а спорт, выезды, сытая жизнь генеральской дочки. Другая — маленькая, черненькая, с лицом довольно вульгарным, если б не темные глаза, мечтательно, почти вдохновенно глядевшие куда-то… казалось, мимо того, с кем она говорила.

«Вот эта самая», — догадался Тобольцев. Только у истерички могло быть такое необычное одухотворенное выражение. Сердце его сжалось, когда он подумал, сколько вынесло уже на своих хрупких плечах это обреченное создание, беспомощное, безвольное и безвредное, как дитя.

За столом, кроме них, сидела еще целая компания. Шебуев в блузе, подпоясанный ремешком, с лицом ярославского мужичка, лукаво-добродушным, но с горячими, смелыми глазами, которые ярко загорались, когда что-нибудь задевало его в споре. И тогда это «неинтеллигентное» лицо поразительно менялось и захватывало нравственной мощью. Дмитриев — студент первого курса, живший у Тобольцева, потому что у него не было родных и ему некуда было деться. Он приехал сюда прямо из Красноярска, списавшись с земляками-студентами, и жил здесь уже второй месяц, в ожидании заработка. Он был широкий в кости, цветущий и наивный. Шебуева занимала эта наивность, и они все время пикировались.

Иванцов, привезший барышень, сидел тут же и жадно глядел на Шебуева. «Ведь, вот, подите ж! — думал он. — Хоть бы что ему!.. Шутит с девицами, уписывает тетерку, дразнит студента… А что ждет его завтра?..» Но он был страшно рад этой встрече и рассчитывал вызвать Шебуева на интимный разговор наедине.

— У вас больной вид. Отчего вы так бледны? — спросил Тобольцев Иванцова.

— Из тюрьмы выпущен. Полгода сидел в одиночке.

Шебуев оглянулся на студента, и глаза его сверкнули.

Через четверть часа они уже говорили, как свои.

На хозяйском месте сидел Чернов, актер, оставшийся без ангажемента. Прошлый год он явился к Тобольцеву после месяца голодовки, да так и остался у него.

«Истеричка» еще дичилась немного Тобольцева и чужих людей, но генеральская дочка Таня (как она всем рекомендовалась) чувствовала себя здесь так, словно пять лет была знакома с этой компанией. Нашлись общие знакомые среди «сидевших», разговоры лились рекой, пока не приехал доктор.

Черненькая учительница — Нина — не сводила глаз с Тобольцева, не проронила ни одного слова. Шел горячий спор. Шебуев с нетерпимостью социалиста-революционера нападал на Ницше, Оскара Уайльда, на эстетов и индивидуалистов, на созданное ими новое течение мыслей[28], растлевающее молодежь… Он так и сказал «растлевающее»…

Тобольцев страстно возражал. В этом новом веянии он видел зарю освобождения для личности, видел протест.

— Вся ваша литература, — говорил Шебуев, — все ваше искусство безнравственно или ничтожно. Нет идейности ни в чем… А только поиски «настроений и красоты». Верите ли, Тобольцев? До того мне опостылело это слово «красота», что, ей-Богу, кто мне о ней заговорит!.. — И он добродушно расхохотался.

— Что такое безнравственно?! — возражал Тобольцев. — Книги есть талантливые и бездарные. И картины тоже… Художник не должен иметь этических симпатий. Искусство не имеет практических задач[29]. Да… да… Это я вам возражаю словами Оскара Уайльда, которого вы отрицаете, а я признаю… Талантливое произведение есть дело жизни художника, его вклад, его бессмертие… И кто смеет его судить за то, что, творя, он остается самим собою? Разве это не все, что требуется от большого человека?

Шебуев страстно кинулся в спор. Он вспоминал Писарева[30], он цитировал Толстого.

Иванцов достал литографированный листок и предложил прочесть его вслух. Это была запрещенная тогда цензурой статья Обнинского[31] «ограбленные слова»… Иванцов прочел ее, волнуясь… «Нет возвышенных целей, нет общественных интересов, нет широких задач»…

Но Тобольцев остался равнодушен.

— Эти «ограбленные слова», — сказал он, — напоминают мне «забытые слова» Щедрина…[32] Но отчего их забыли? Не оттого ли, что иссякла их творческая сила? Не оттого ли, что исчезла их руководящая роль?.. Жизнь не стоит на месте. И новая жизнь требует новых слов… Да, старые тракты заросли, но возобновлять их не надо. По ним проедут все те же тройки… Пролагайте новые пути в неизведанные страны!.. В этом вся прелесть жизни!