Всеволод Фабричный - Самоед

• Название: Самоед
• Автор: Всеволод Фабричный
• Жанр: Современная проза

"Повесть "Самоед", как понятно из названия — автобиографична. Герой, он же автор — 27-летний алкаш, в высшем мессианском смысле панк, богопомазанный люмпен, мизантроп, планетарный некрофил и т. п. В юности он переехал с родителями в Канаду, где не захотел продолжать обучение, а устроился работать грузчиком. Из-за хронической несовместимости с прочими человеческими особями, а так же по причине некислой любови к питию на одном месте работы он подолгу не задерживался и за десять лет поменял не один склад, разгрузил не одну сотню фур с товарами народного потребления, спрессовал не один десяток кубов одежды (когда работал сортировщиком в Армии Спасения), встретил множество людей, с некоторыми из которых работал в паре, выпил с ними и "сольно" не одну тонну бухла.

Обо всём этом есть в повести — главным образом автор пишет о себе и о людях — а люди в Канаде, судя по его напарникам, не менее "весёлые", чем у нас".

(с) Леонид Зольников

---

Когда бутылка бренди попала мне в руки — в то утро я был особенно озлоблен и угнетен. День только что начинался. Все вокруг бесило настолько, что я, с яростью закидывая в компактор очередную гору непригодной (даже для Африки) обуви то и дело шипел:

— Да горите вы, сволочи, синим пламенем! Сука, блядь… Проклятая жизнь!

В такой напряженной ситуации — бутылка бренди подошла весьма кстати. Я, оглядевшись по сторонам, нет ли по близости Предателя Тони (другой Тони — у нас их было твое), сделал несколько глотков. Температура напитка была нежно горячей.

— Ничего! Выпью и горячее! — подумал я.

Все утро я прикладывался к бутылке и когда, после первого перерыва нас повели в часовню — петь религиозные песни я был готов петь что угодно и по возможности — громко.

В часовню? Да — именно туда. Я же говорил — Армия Спасения — религиозная организация. Часовня находилась внутри склада. Мы ходили туда по средам. Большая комната, выдержанная в красных тонах, мягкие стулья, святые портреты и нейтральные пейзажи невинной природы, орган на котором играла специально приходящяя по средам китаянка и полусумасшедший пастор с видом голосом классического евнуха, который в течении двадцати минут вещал нам о Спасителе.

Половину работников Армии составляли индуски и иранки. Не знаю — интересно ли им было слушать про нашего Иисуса и его чудеса, но по крайней, когда дело доходило до пения — пели они громко и с удовольствием.

Обычно я пел едва слышно, но сегодня, после уже почти приконченной бутылки — я расшалился вовсю и ревел «Amazing Grace» так сильно — что перекрывал орган. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я проникся религией. Вот в часовне–то и заметили мою нетрезвость, потому, что после нее — за мной явно стали следить.

Конечно я вел себя странно. Вопиюще странно по стандартам привыкших к ГУЛАГовской дисциплине работников. Я уже заметно шатался, закуривал возле огнеопасной зоны, где стояла краска, ацетон и разные другие легковоспламеняющиеся жидкости. Пытался оседлать детскую игрушку- лошадь.

Мне было поручено задание вычерпать ковшиком густую черную жижу, которая вытекала из мусорного компактора в специальный колодец в асфальте. Жижи этой было достаточно много. Вычерпывали ее два раза в неделю. Можете себе представить ее запах: вот кто–то, скажем, решил, что Армии Спасения необходимы консервы с тунцом. Привезенный тунец оказывается просроченным. Я выкидываю банки в компактор. При сдавливании банок стенами могучего пресса — банки разумеется лопаются. Тунцовый сок стекает на дно компактора, которое всегда чуть–чуть под наклоном и затем, как и все жидкости, попадает в колодец, смешиваясь там с другими, не менее пахучими веществами. Рассказывали случай, как один работник не выдержал и лишился чувств от вони. Остается только гадать о компонентах смеси в колодце в тот день…

Окруженный битым стеклом, и упавшим мимо компактора мусором я, на карачках, черпал ковшиком эту божью росу. Жижа, попадая в ведро, брызгала во все стороны и лицо мое покрылось мелкими точками–родиками. Меланома окончательной гнуси. В голове все еще звучала Amazing Grace. Хотелось в туалет и я, приспустив свои военные штаны, стал вычерпывать и мочиться одновременно. Какой–то шутник поставил на магнитофон кассету Вагнера. Нам разрешалось слушать кассеты и cd, которые люди сдавали для Армии, при условии, что мы потом положим их на место. Громко заиграла величественная музыка, с железных бортов компактора вспорхнули стаи Валькирий и я, вдруг отчетливо осознав чудовищную сюрреальность ситуации — зажмурил воспаленные этанолом глаза, захохотал едва слышно — нутром и долго не мог остановиться.

Тридцатидвухградусная жара и бренди сморили меня окончательно. Из склада меня вывели буквально «под белы–руки» и затолкнули в кабинет к начальнику. Опираясь на стену, я заявлял, что совершенно трезв. Мне было сурово сказано, чтобы я шел домой, аккуратно переходил улицы, дома пил много жидкости, а завтра утром являлся в этот же кабинет, где мне предстоит гораздо более серьезный разговор насчет моего поведения.

Я не вернулся.

Мотыль

Мотыль, трубочник, коретра, мучные черви: это удивительные существа. С раннего детства я увлекался аквариумными рыбками. Чтобы существовать в стенах аквариума — рыбкам необходим корм. И не только сухой. Мотыль самый лучший из них. Сейчас я вдыхаю нейтральный квартирный воздух и память наполняет ноздри запахом мотыля, свернувшегося в клубок в баночке из–под детского пюре. Острый дух несвежей крови плюс немного чего–то канализационного. Мои баночки с рыбьим кормом стояли в холодильнике и каждое утро я проделывал приятный ритуал, который заключался в том, что мне надо было свинтить ржавые крышечки и нюхнуть содержимое каждой из баночек. После этого, обезумевшим от нетерпения рыбам подавался их завтрак.

Мотыль всегда достоточно хорошо сохранялся, а вот с трубочником иногда случались казусы — плотный комок червей похожий на бледно–розового морского ежа мог в одно утро стать слизисто–белым и начать издавать миазмы забитой раковины. Прозрачная, легкая и библейски непорочная коретра с черными перчиками глаз не имела почти никакого запаха, но все равно нюхалась мною на всякий случай.

Каждого ребенка доводят вопросами — кем он хочет стать когда вырастет. Иногда родственники и знакомые, еще не спросив, уже знают ответ потому что давно успели внушить мальчику или девочке какая профессия будет ими выбрана. Мне например было внушено, что я хочу стать врачом–травматологом и что у меня для этого есть все задатки. Будущее было более менее определено и оставалось только лишь блестяще окончить школу, поступить в медицинский институт и затем меня ожидала бы безбедная жизнь, уважение всех планеты, белый халат, иглодержатели, скальпели фиксаторы переломов шейки бедра, йод, благодарные вопли больных и много коробок конфет «Ассорти»

(«Ну, что вы! Какие глупости! Ну положите на стол…»)

Не буду кривить душой — медицина интересовала меня в детстве. Интересует и сейчас. Много было прочитано книг, много ненужных названий отложилось в памяти и до сих пор вращается в ее недрах.

Но все равно… То, чем увлекается ребенок в детстве не обязательно отразится на его мечтах о профессии…Кем же я хотел стать? И почему я это скрывал и не сообщал никому? А вот почему:

Я хотел стать:

А) Алкоголиком–продавцом мотыля и трубочника в зоомагазине на Кузнецком Мосту

Б) Алкоголиком, который раздает банные номерки в Калитниковских Банях

В) Алкоголиком–грузчиком в продуктовом магазине г. Солнцево Московской Области.

Мечта под буквой «В» все таки исполнилась — я стал алкоголиком и грузчиком. Не будем придираться — хрен с этим Солнцевским магазином: я бывал грузчиком в гораздо более интересных местах.

Но все же… Если бы все, что я желал — исполнилось…. Как бы это выглядело? Позвольте подставить кое–какие декорации….

А) День Рождения Гитлера

Действующие лица:

Сева — продавец живого корма для рыбок

Дмитрий — его друг

Маленький, душный отдел живого корма в зоомагазине на Кузнецком Мосту. Очень жарко. Оглушительно трещат птицы. Из соседних отделов раздается кашель покупателей и возбужденно–просящий крик какого–то мальчика:

«Мне вот ту — побольше! Покрупней! Самца! Самца!» и истерически злой голос продавщицы:

«Ну как я могу тебе тут выбрать!»

Сева, покачиваясь, стоит за прилавком. Лицо его вспотело, синий, рабочий фартук чем–то измазан. Перед ним — два железных подноса. В одном — мотыль, в другом — трубочник. Также на прилавке присутствуют весы, кипа газет для заворачивания живого корма и небольшой, алюминиевый ковшик, которым он зачерпывает определенное количество граммов червей в зависимости от желания покупателей.

В данный момент в отделе никого нет и Сева, с внезапной быстротой, достает из кармана штанов маленькую бутылку. Делает по рептильи–хищный глоток, прячет бутылку, какое–то время держит жидкость во рту, надув щеки, и затем с неземной мукой на лице проглатывает.

В отдел входит шестнадцатилетний Дмитрий. Он одет в балахон какой–то панк группы, кеды и черные старые джинсы. На рукавах балахона прицеплено несколько булавок. Глаза его нахальны и приветливы.

Дмитрий — (протягивая руку) — Здорово! Ну че: не отпиздили тебя вчера гопы?

Сева — (пожимая руку) Да нет, я ж те говорю: когда я бухой — мне никто ничего не сделает… Ну было там на остановке человек пять… Ну и че? Они на меня даже не смотрели… А ты че тут делаешь?

Дмитрий — Да я к корешу приехал. У него надо гитару забрать. Он тут близко к Детскому Миру живет.

Сева — Слушай, а че вчера тот мужик в подъезд вышел? Это сосед твой?