Анатолий Виноградов - История молодого человека (Шатобриан и Бенжамен Констан)

• Название: История молодого человека (Шатобриан и Бенжамен Констан)
• Автор: Анатолий Виноградов
• Жанр: Публицистика

---

В год выхода первой книги Шатобриана в Лондоне в Париже произошло странное событие. Были арестованы французский коммунист Кай-Гракх Бабеф и его сторонники. Не все, конечно. На процессе выяснилось, что их организовано около двадцати тысяч. Бабефа казнили. "Заговор равных", организованный им, рассыпался и провалился в двадцать тысяч щелей подпольного Парижа. Это показалось страшным. Могло затрещать священное право собственности, буржуазия испугалась. А тут еще со всех сторон надвигались враги, вдохновляемые Англией. Чтобы парализовать английскую интригу, затеяли поход на Египет и Индию. В мае 1798 года генерала Бонапарта послали в Египет, а в Париже продолжали розыски бабефовской "Тайной директории общественного спасения". Совет пяти директоров буржуазной директории начал чистку Совета от якобинцев. По всему фронту буржуазия круто повернула направо. Ее правящая богатая верхушка тревожилась и поговаривала о необходимости диктатуры. В такой обстановке протекал 1798 год, когда во Францию внезапно вернулся популярный "герой" Бонапарт. Он явился в Директорию и потребовал себе полномочий. Незыблемый авторитет молодого генерала в армии был известен директорам. Бонапарт получил назначение комендантом города Парижа. Прошло очень много времени. Комендант оказался решительным: он перевел обе законодательные палаты из Парижа в Сен-Клу, после чего двое из пяти директоров оказались арестованными, а трое отказались от власти. Молодой генерал спешно совещался с испытанными друзьями: парижскими банкирами, разбогатевшими на армейских поставках. Поставщик военного снаряжения - Колле для неизвестных целей негласно вручает Бонапарту полмиллиона золотых франков, другие банкиры ему подражают, но только много спустя понятной становится расточительность этих толстосумов. Они сговорились с молодым генералом по своему кровному делу, они сторговались о природе власти, они шепнули ему словечко о том, что их шкуру может спасти только военная диктатура. Имея такую опору, Бонапарт разогнал Совет пятисот 18-го брюмера (9 ноября) 1799 года и потребовал от Совета старейших провозглашения Консульства, приступив к управлению Франции в качестве первого из первых трех консулов. Крупная буржуазия рукоплескала. Началось постепенное диктаторское засасывание власти, бешеное накопление золота и бешеные военные расходы. Все эти миллионные контрибуции, весь этот поток чужого золота из награбленных стран растекался на военные расходы. Поставщики французской армии, присоединяя к своим капиталам огромные интендантские платежи, получили широкую возможность сначала скупать богатейшие земли из национального фонда, а потом строить огромные предприятия фабрично-заводского типа, обзаводясь машинами, давя конкурентов, скупая сырье, разоряя десятки тысяч кустарей, ремесленных артелей, истребляя лавочки и мастерские сотен тысяч мелких предпринимателей. Мелкая буржуазия стонала. Внутри буржуазного общества шло бешеное дробление, обусловленное растущим могуществом капитала, притекшего в руки немногим.

В 1798 году Шатобриан готовил второй том своего "Опыта". До нас дошел экземпляр первого тома с пометками автора. Эти пометки для второго тома лишь много лет спустя сделались достоянием публики. Мы читаем резкие выпады Шатобриана против христианства. Учение о бессмертии души и понятия о божественном провидении названы глупостью. Это какой-то изумительный протест против своего бретонского детства, против того, чему он поклонялся всю жизнь. За подготовкой второго тома застало его письмо сестры Люсили, сообщавшей о смерти матери. Сестра писала: "Если бы ты знал, сколько горестных слез пролито нашей дорогой матушкой по поводу твоих заблуждений, может это раскрыло бы тебе глаза и заставило бы тебя бросить литературу". Как бы в ответ на это, Шатобриан писал впоследствии: "Память о моих заблуждениях доставляла моей матери в последние дни ее жизни много горьких минут; умирая, она поручила одной из моих сестер напомнить мне о религии, в которой я был воспитан. Сестра передала мне последнюю волю матери. Когда письмо дошло до меня за море, уже не было в живых и самой сестры. Эти два замогильные голоса, этот образ умершей, передавшей мне волю другой умершей, поразили меня: я сделался христианином. Признаюсь, мое обращение не было следствием какого-нибудь великого сверх естественного откровения; убеждение мое вышло из сердца; я плакал, и я уверовал".

Уверовал, но литературу не бросил даже тогда, когда из уст достоверных людей он услышал о том, что ему можно безопасно вернуться во Францию.

- А как же этот адский Конвент приказал перелить все колокола на пушки? - спрашивал Шатобриан боязливо.

- Это давно прошло. Сейчас тридцать шесть тысяч приходов во Франции благополучно отправляют обедни.

- А как же первый консул?

- О, он совсем не против религии!

- Не могу ли я издать в Париже "Опыт о революциях"?

- Нет, революции кончились, возьмите какую-нибудь другую тему.

Весною 1800 года Шатобриан вернулся во Францию. Он не узнавал страшного Парижа. Не было красных фригийских колпаков, не было "голов на пиках, с которых капала кровь на серую бумагу по столам Конвента", где сотни дымящих свечей и факелов освещали возбужденные лица и бросали огромные тени жестикулирующих ораторов. Шатобриан пригляделся. Первый консул в ответ на малейшее сопротивление буржуазии ставил перед ними призрак якобинского террора. Шатобриан понял общее разочарование революцией. Запуганная буржуазия, разгромленная аристократия, потихоньку и робко возвращавшаяся в сожженные гнезда, общее утомление встретили его в Париже. Он понял настроение, оно вполне соответствовало его собственному, он смело выпустил свою новую книгу, первое реакционное произведение Франции, "Гений христианства", включающее два эпизодических романа - "Атала" и "Ренэ".

18 апреля 1802 года пение церковных гимнов в Париже возвестило католической Франции заключение конкордата, то есть соглашения с римским папой, об'являющее католичество господствующей религией. Земли, отобранные у церкви, остались, однако, "собственностью нации", и высшее духовенство решено было назначить правительством Франции. Священники переходили на жалованье, но папа был хорошим хозяином, он знал, что если "потерянная овца", Франция, вернется в его пастырское стадо, то уж он найдет ножницы, которыми эту овцу постричь. В день конкордата черносотенный "Монитер" напечатал статью о выходе в свет шатобриановского "Духа христианства". Смешное совпадение: бывший республиканский безбожный генерал и бретонский аристократ из армии принцев в этот день подали друг другу руку.

Перейдем к произведениям Шатобриана. Их успех был громаден. Такой успех об'ясняется, во-первых, той религиозной тенденцией, которая ладилась с господствовавшим общественным направлением; во-вторых, тем общим меланхолическим, сантиментальным тоном, который слышался во всей поэме и также соответствовал настроению публики. Многочисленные тирады романа о суете всего земного, о превратностях человеческой жизни согласовались с думами и мечтами общества нервнорасстроенного, запуганного революцией, расставшегося со своими прежними идеалами. Вместе с тем новые образы, которыми щедро сыпал Шатобриан, чарующие картины северо-американской природы, которые он рисовал по собственным впечатлениям, а не по книжкам, немало содействовали успеху произведения. Конечно, оно не могло бы понравиться трезвым головам средины XVIII в., привыкшим к логической простоте и отчетливости.

Стоит только сравнить картины природы, которые создает Шатобриан, с изображением природы у писателей XVIII века. Когда истый человек XVIII столетия принимался за такое дело, он делал это по-своему, добросовестно, справлялся по книгам, прибегал к зоология и ботанике, старался приплести рассуждения о законе тяжести, говорил обо всем логично и изящно по-салонному; в результате получалась длинная, скучная материя, растянутая на нескольких сотнях страниц, изложенная в правильных выглаженных стихах. Образов, типов, впечатлений не было: поэма походила на сухой географический инвентарь, на какую-то официальную опись имуществ природы, на реестр климатических и метеорологических явлений. Если в поэме встречалась надобность в действующем лице, например, в пастушке, то его заставляли говорить правильной, цивилизованной, приличной речью и рассуждать, например, о громе и молнии так, как об этом пишется в энциклопедии. Пустяков не любили вообще и, даже изображая жизнь, изгоняли из своих картин все те мелочи и пустяки, которыми жизнь так богата, и которые подчас характеризуют ее ярче, чем все рассудительные поступки древних и новых мудрецов. И вот выходила книга; вольнодумцы похваливали поэму и замечали, что автор человек весьма неглупый и со вкусом.

У Шатобриана - напротив; в описаниях встречаются сплошь да рядом несообразности, но зато все проникнуто страстью, огнем, движением. Мы встречаем у него местный колорит - величайшую редкость в XVIII веке; у него есть чутье к другим формам жизни, к другим представлениям и нравам. Правда, нужно заметить, что сами герои поэмы - Шактас и Атала - не похожи на дикарей: это настоящие европейцы последних годов XVIII века по своей цивилизованности и мечтательности, но все-таки это не бледные, отвлеченные