Владимир Некрасов - На крыльях победы

• Название: На крыльях победы
• Автор: Владимир Некрасов
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

В 1938 году в Хабаровский аэроклуб поступили ученики четвертой школы братья Некрасовы — Александр и Владимир. Вскоре, продолжая учиться в клубе, они начали работать на заводе «Энергомаш».

В 1940 году братья расстались с родным заводом и городом и выехали в школу летчиков-истребителей. А еще через два года на фронтах Великой Отечественной войны они вели ожесточенные бои с гитлеровскими воздушными пиратами.

В одной из схваток, когда на стороне врага был значительный перевес — десять фашистских истребителей напали на двух советских, младший брат, Александр, сбив немецкого аса, сам погиб смертью храбрых. Владимир Некрасов мстил ненавистному врагу и за смерть брата, и за то горе, что принесли гитлеровцы на советскую землю.

В годы войны Владимир Некрасов выполнил более двухсот пятидесяти боевых заданий, участвовал в семидесяти шести воздушных боях, в которых лично сбил двадцать один фашистский самолет и тринадцать — в группе с товарищами. Партия и правительство высоко оценили мужество и героизм братьев: Александр был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени, который сейчас хранится у родителей, Владимиру Петровичу шесть раз вручались ордена и три раза — медали, а затем было присвоено звание Героя Советского Союза.

Сейчас В. П. Некрасов живет и работает в Хабаровске. О своем участии в войне, о многочисленных сражениях, о боевых товарищах он рассказывает в этой книге.

Впервые книга вышла в Хабаровском издательстве в I960 году. Она была хорошо встречена: автор и издательство получили много благодарных отзывов. Настоящее издание (несколько исправленное и дополненное) осуществляется по просьбе читателей.

Литературная запись писателя А. А. ВАХОВА

---

Проходит пятнадцать минут полета — и на курсе город. Вернее, его силуэт — город весь затянут пеленой дыма. Чем ближе мы подходим к Павлограду, тем выше поднимается дым. Вот он уже на высоте почти тысячи восьмисот метров. В городе полыхают пожарища.

Когда в стороне от самолетов стали неожиданно появляться белые и черные клубы, я не сразу понял, в чем дело. Только позднее мелькнула догадка: «Зенитки!»

Разрывы снарядов все приближались и вдруг стали перед нами плотной стеной. В шлемофоне слышу приказы, команды, работу наземных радиостанций. Кто-то предупреждает, что в воздухе находится восемь «мессершмиттов». Я оглядываюсь, но чужих самолетов не вижу. Где же они бродят? В наушниках резкий противный свист — это немцы глушат работу наших самолетных радиостанций. А зенитки бьют все точнее. Разрывов шрапнелей так много, что, кажется, машине негде пройти. Фашисты ведут заградительный огонь, но наши штурмовики ныряют между взрывами и скрываются в густом дыму, висящем над городом. Мы с Сашей точно на невидимом буксире следуем за ними. Теперь расстояние между нами и землей быстро сокращается, и мы попадаем в полосу работы легкой зенитной артиллерии. Вокруг нас воздух прошивают трассы малокалиберных снарядов, разрывы становятся почти сплошными. Мы настигаем свою группу штурмовиков — и тут происходит досадная нелепость: один из стрелков на штурмовике потерял нас в дыму и, когда мы вынырнули, принял нас за противника и открыл по нашим машинам огонь.

«Срежет!» — пронеслась тревожная мысль, и я покачал ему крыльями.

Стрелок, очевидно, увидел свою ошибку и прекратил огонь. Представляю его самочувствие! Потом выяснилось, что это был молодой стрелок, только впервые, как и мы, вылетевший на боевую операцию. А мы с Сашей вели себя необдуманно — «горбатые» не любили, когда кто-нибудь заходил им в хвост.

Штурмовики снова скрылись в дыму. Они теперь были низко над городом. Мы оторвались от них. Мой и Сашин самолеты вырвались из дыма. Я увидел под собой железнодорожную станцию, серебристые нити путей, составы, дымящие паровозы и похожие на какие-то фантастические огненно-черные цветы разрывы бомб и реактивных снарядов. Это работали наши «горбатые».

Сколько стояло эшелонов и с каким грузом, я не успел рассмотреть. У меня еще не хватало навыка, и к тому же я боялся потерять группу, отстать от нее. Сделав второй заход над станцией, я увидел выходивших из атаки «горбатых». И невольно меня охватило восхищение: штурмовики уходили змейкой на бреющем полете.

Наши это самолеты или нет? Сомнение усилил Саша. Он спросил по радио:

— Вовка, а наши ли это «горбатые»?

Я в тревоге запросил командира группы, но он не слышал меня. Тогда я решился на крайнее — проверить зрительно — и приблизился к самолетам. Тут же облегченно перевел дыхание: на бортах номера «горбатых» нашей части, но не тех, которых я должен был прикрывать. Где же мои? Возможно, они подвергаются нападению немецких истребителей. И тут слышу по радио:

— Маленькие (так звали штурмовики нас, истребителей, за небольшой размер самолетов), идите домой!

Я не мог понять, где нахожусь. Только оглянувшись, нашел стену дыма, поднимающуюся над городом.

Взяли курс на аэродром. Подлетая к нему, услышал голос Саши:

— Вовка, это не наш аэродром!

Что за черт! Кажется, действительно не наш! Но я же вел самолет точно по курсу! Тут я увидел кукурузное поле и в нем самолеты. Наш, наш! Ругнул про себя Сашку за панику и пошел на посадку...

На стоянке нас встретили техники, механики, летчики, поздравляли с боевым крещением, спрашивали, где еще четверка. Я не успел признаться, что точно не знаю, как послышался гул и мы увидели идущих к аэродрому «горбатых». У меня отлегло от сердца. Значит, все живы!

Я направился к приземлившемуся самолету капитана Егорова. Оказалось, что и он тоже в дыму потерял штурмовиков, крутился над станцией и не заметил, как «горбатые» вышли из боя.

Оставшись наедине с братом, мы долго и подробно обсуждали наш первый боевой полет и пришли к горькому выводу, что мы «рябчики» и «птенцы», которым еще учиться и учиться. Мы признались в этом капитану Егорову. Он понял наше состояние и сказал:

— Не сразу Москва строилась. Наблюдайте, думайте, учитесь.

Да, только так! Надо быть внимательным, изучать опыт товарищей, больше думать, иначе можно скоро стать добычей фашистов. Нужно овладевать военно-летным искусством, если ты действительно хочешь мстить врагу и выполнить свой долг перед Родиной.

Мечты о лихих воздушных схватках, которыми жили не только мы с братом, уступили место трезвым размышлениям и поступкам. Здесь, на фронте, началась новая учеба, но учеба, где каждый урок проходил под обстрелом фашистских зениток и атак немецких асов.

Однако это не пугало и не смущало. Нами владело то великое чувство, которое так помогало всем советским людям в годы войны: мы сражались за правое дело.

В эти дни мы не раз вспоминали слова великого Суворова о том, что надо воевать не числом, а уменьем. К этому вынуждала и сама обстановка: уже с третьего дня нам приходилось делать по пять-шесть боевых вылетов, а иногда и больше.

Пока наши полеты были без потерь. Но война есть война, и вскоре в одном воздушном бою погиб Николай Коченев. Капитан Егоров и Павел Конгресско вступили в неравный бой и были подбиты. На искалеченных самолетах они приземлились на нашей территории и пришли на аэродром, неся парашюты и радиостанции.

Вскоре к нам, еще малоопытным летчикам, были присланы боевые, давно участвующие в войне пилоты — младший лейтенант Сергей Панов, Алексей Ремизов старший лейтенант Александр Колдунов. Они начали летать с нами, и в боевых схватках передавали нам свое искусство уничтожения врага.

Двадцатое сентября. Этот день — новая ступень в моей жизни. Рано утром мы поднялись в воздух и взяли курс на передний край, чтобы прикрыть наши наземные войска, начавшие передвижение. Идем на высоте двух тысяч метров. Чем ближе фронт, тем сильнее шумы в наушниках: обрывки команд, переговоры, свист, грохот, электроразряды. Передний край хорошо виден с высоты. Он отмечен пожарами, фонтанами взрывов снарядов нашей и немецкой артиллерии.

Шли восьмеркой. Но у самого переднего края я пересчитал самолеты и с удивлением увидел, что их значительно больше. Откуда другие? Чьи они? Я как-то не сразу обратил внимание на черные, с тонким профилем машины, которые замешались среди наших. Я шел за Колдуновым и думал, что он все видит и знает и поэтому мне нечего беспокоиться. Но тут Колдунов вошел в крутой вираж, а я до боли в глазах, стремясь не отстать от него, тянул на себя ручку управления. И вдруг понял, что идет воздушный бой и я нахожусь почти в его центре!

Вот передний самолет, за которым погнался Колдунов, резко накренился на левое крыло и на его фюзеляже открылся черный крест, обведенный белой каймой. Такой же крест был и на крыле. Фашист! Меня точно обожгло. А самолет густо задымил и пошел к земле. Потом он вспыхнул, как факел. Когда Саша Колдунов открыл по нему огонь, когда он его сбил, — я пропустил. Я был зол на себя. Но раздумывать об этом было некогда — наперерез Колдунову шла пара черных самолетов. «Да это же «мессеры», — мгновенно понял я и сразу же сообщил по радио ведущему:

— «Мессеры» слева выше!

А сам развернул самолет навстречу фашистам. Колдунов резко довернул влево, и мы оказались с ним на одной линии. Немцы неожиданно взмыли вверх и на большой скорости пронеслись над нами. Я успел заметить, что на них обрушились сверху два наших «яка». В это время Колдунов вошел в крутой вираж, я за ним, но чуть ниже, хотя это и давалось мне с большим трудом. Я видел только самолет ведущего, а остальное словно было закрыто какой-то мутной пленкой.

Наши самолеты вновь лезут вверх, и я вижу, что за нашими «яками» гонятся четыре «мессера». «Яки» уходят под нас. Колдунов открывает огонь по одному фашисту, я беру в прицел другой вражеский самолет, нажимаю на кнопки пушки и пулемета. Мои трассы тянутся к «мессерам», но пролетают то выше, то ниже их. Я никак не могу попасть в фашиста.

Колдунов выходит из атаки и, набирая высоту, пристраивается к паре «яков», я следую за ним. Выше нас вижу еще четыре «яка». Но где же противник? Он куда-то исчез. Сердце мое бешено бьется, и мне кажется, что его стук заглушает и работу мотора, и шум в наушниках. Я весь покрыт потом. Но в душе поднимается что-то торжествующее, радостное: я стрелял по фашистам, я вел с ними бой!

Вражеские машины больше не появлялись. Мы вернулись на свой аэродром и, возбужденные только что пережитым, стали разбирать наш бой. Никто из нас его не видел полностью, каждый участвовал лишь в каком-то эпизоде. И вот теперь, рассказывая о своих впечатлениях, мы помогали составлять общую картину. А Колдунов так умело сложил наши наблюдения, что нам все стало ясно и понятно. Тут же Колдунов очень тактично указал на наши ошибки и просчеты и подсказал, как надо было бы действовать. Вполне заслуженно Колдунов стал нашим боевым учителем, и мы начали не только следовать его советам, но и вообще подражать ему во всем...