Ирина Красногорская - Похождения Стахия

• Название: Похождения Стахия
• Автор: Ирина Красногорская
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0941-1, 978-5-4444-7477-8

Исторический роман о любви простого рязанского парня Стахия Медведева к будущей российской императрице Анне Иоанновне. Он служил у нее телохранителем, когда она была царевной, а позднее – герцогиней Курляндской. Выполняя личное поручение герцогини, Медведев сопровождал из Митавы в Париж графа Морица Саксонского, а после возвращения на родину «стал свидетелем первого полета человека на воздушном шаре…»

---

Дом подьячего стоял у самой кручи. Новый дом, добротный, украшенный затейливее остальных: окна в белых кружевах резьбы, какие-то зверюшки на водосточных трубах, жестяной кот на печной трубе. Водились денежки у подьячего.

«Видно, и впрямь подьячий любит принос горячий. Подьячий и со смерти за труды просит», – вспомнил волонтер нелицеприятные для нового знакомца пословицы и постучал в калитку. Чтобы стук звучал громче, была на калитке подкова и висел на цепочке фигурный молоточек.

Открыл сам хозяин. Воскликнул удивленно:

– О, Стахий! Не ждал тебя так скоро. Но ты кстати. Впрочем, в моем доме ты всегда будешь кстати. – Взял гостя за руку и ввел во двор.

– Я записку твою обнаружил и надумал лично…

– О, какие пустяки! Стоило ли так беспокоиться, идти в такую даль из-за нескольких слов благодарности. Но за тугу свою, друг мой, ты будешь вознагражден. Да! Я, знаешь ли, нынче подхожу к завершению. Твое пособничество не будет лишним. Если, конечно, ты не опасаешься трудиться в воскресенье.

Волонтер столько раз грешил, что труд в воскресный день грехом не считал, но говорить об этом не стал, лишь покачал головой.

Подьячий за руку вел его дальше вглубь двора, чистого, ухоженного, нарядного. Цветник у дома на немецкий манер, с узорами из толченого кирпича и угля. Посыпанные песком дорожки на зеленой коротенькой траве. Такая трава в желтых звездочках цветов обычно растет по берегам прудов и речушек, и ее усердно загаживают гуси. Здесь же ни один не оставил следа. Порядок! Полный порядок!

Этот порядок смутил волонтера окончательно. Он ожидал, что уклад жизни подьячего мало отличается от его собственного. Пусть подьячий не в пример ему богат, но такой же, думал, как и он человек безалаберный. Ну кто из людей основательных возмечтает оторваться от земли!

С тоской представил волонтер, что придется ему, такому неухоженному, ступить в гостиную. А там наверняка гербы, ковры, зеркала от пола до потолка и непременный клавесин. От всего этого он отвык, да и сравнение мягких стульев со своими расшатанными скамьями не принесло бы ему радости. К счастью, подьячий в дом не повел, крикнул только, когда приблизились к крыльцу:

– Мария Акимовна, гость у нас! Ты хоть капот накинь, – и пояснил доверительно: – Жена. Ходит, понимаешь, всеми днями в одной рубашке. Совсем опустилась. Говорит, одеваться не для кого. Я для нее никто – привыкла, а гостей у нас не бывает, почти.

Поведение супруги подьячего волонтера не удивило: Анна тоже одно время не утруждала себя одеванием. Бродила по замку в одном исподнем или в нем же валялась на истертой до дыр медвежьей шкуре. И присутствие многочисленной прислуги разного пола ее не смущало. Скучала, сильно скучала. Волонтер отметил, что и подьячего собственная одежда мало волнует. Штаны на нем да простая рубаха, как на простом мужике. Но не простой он мужик. Ох, не простой! Но и не помещик.

Среди мужей ученых волонтеру не приходилось бывать, однако он решительно отнес подьячего к их числу.

– Ну теперь час будет прихорашиваться, – заметил подьячий с усмешкой.

«Э-эх, не та я персона, чтобы время на меня тратить», – мысленно пожалел волонтер Марию Акимовну и на всякий случай принюхался, вроде ничем дурным от него не пахло.

– А ты как нельзя кстати, – продолжал подьячий. Они остановились на площадке у каретного сарая. – Впрочем, я это уже говорил.

– Не вертись под ногами! – одернул он парнишку лет двенадцати-тринадцати. Тот неотступно следовал за ними от калитки. Когда подьячий неожиданно остановился, парнишка нечаянно налетел на него. Едва с ног не сбил.

– Сын или племянник? – спросил волонтер из вежливости.

– А ну кыш! – отогнал подьячий мальчишку. Мальчишка отошел шага на три, навострил уши. – Писаренок из приказной избы. Толковый пострел, но плут ужасный. Помогает мне в моих опытах. Знаешь, много ведь черной работы. Мастер по дыму. Дым-то, коим шары надуваются, должен быть особым. Степашка додумался к дровам падаль всякую прибавлять. Мальчишек посадских собирать ее подрядил.

«Так вот почему у полицмейстера настроение все не улучшается», – смекнул волонтер.

– Помимо того, этого плута подрядил воевода за мной следить и все ему доносить.

– Да не доношу я! – плаксиво перебил Степашка.

– Так воевода знает о твоих… о твоем намерении?

– А как же! Я же денег у него на прожект просил. Не дал! Теперь вот разоряюсь помаленьку. Того и гляди, по миру пойду или попаду в застенок.

– Ну-ну! – усомнился волонтер.

– Да ничего хитрого! Воейков мне это сам предрек. Сказал, что церковники посчитают мою затею неугодной Богу и владыка не даст своего благословения, это-де не Яворский.

– Он, видать, стращал тебя таким образом? – изумился волонтер. – Или запамятовал воевода: митрополит Рязанский и Муромский, президент Святейшего Правительствующего синода не щадил еретиков никогда. Слыхал ли ты о московских еретиках, о деле Тверитинова? – и, не дожидаясь ответа, принялся рассказывать:

– Тверитинов выступал против поклонения иконам и кресту. Против почитания святых и еще там против чего-то. Так вот, архиерейский собор под председательством Яворского предал еретиков анафеме. У Тверитинова были сообщники. Так, одного из них, особенно яростного, приговорили к сожжению на Красной площади. Он изрубил образа, потому его заставили сперва держать десницу над огнем. Потом толкнули в костер. Только заступничество самого царя-батюшки спасло Тверитинова и остальных от смерти. Таким вот благодушным был покойный Яворский. Конечно, он мог измениться, пока я пребывал в Курляндии, и похоронили в Переяславле благостного старца.

Подьячий слушал, не перебивая. Бездумно ковырял башмаком песок дорожки – обнажился влажный суглинок. Плоха, неурожайна была земля на Скоморошьей горе. Мальчишка, Стефан Боголепов, давно потерял к их разговору интерес, отошел в сторону и смотрел в небо. Там в лучах солнца блестками сверкали стремительные голуби.

– А что, нынешний митрополит еще беспощаднее?

– Ты упустил одну подробность, – сказал подьячий тихо, – потому что не был на Красной площади тогда. Еретика этого, Фомой его звали, не сломил и огонь. Он не отказался от своих убеждений. Что касается Яворского, то мне довелось как-то читать его вирши. Он завещал свои рукописи Рязанской епархии. Меня поразило речение: «Что такое титулы, если не дым, ветер, тень и пузырь, который, надувшись, несется над пространным полем». Мысль сама по себе удивительнейшая для человека, достигшего вершины власти. За ней трагедия незаурядной личности, муки, не меньшие, чем у несчастного Фомы, которого Яворский отправил на костер. Да одного ли Фому! Пусть муки не телесные, а душевные. Но как знать нам, к счастью, не испытавшим ни тех ни других, что страшнее.

– А как чудесно выражена эта мысль! Каким великолепным рядом сравнений украшена! Послушай только: «…дым, ветер, тень и пузырь…». Для сравнения он мог взять, скажем, воду – она быстротечна, изменчива, или тот же песок, – подьячий опять ковырнул до глины дорожку, – но Яворский предпочел летучие и не смог соблюсти их однородности: дым, ветер и пузырь. Почему пузырь? Да потому, что этот властный и жестокий человек мечтал о выси. Но не знал, как ее достигнуть, и стал строить свою Вавилонскую башню из титулов. А надо было просто надуть пузырь…

Говорил подьячий возбужденно. Размахивал и вертел руками, жестикулировал, что не принято у русских при разговоре. Пару раз наступил волонтеру на ногу и не заметил этого. Тот с запоздалым опасением подумал, что связался с душевнобольным и пора ретироваться.

– Нынешний митрополит стихов не пишет, – грустно заключил подьячий свой страстный монолог.

– Он знает о твоих опытах? – осторожно осведомился волонтер.

– Как же! О них весь Переяславль знает, – гордо заявил подьячий.

– Так уж и весь, – ухмыльнулся волонтер, не утерпел, – я вот не знал.

– Теперь знаешь и ты. Митрополит оставляет меня в покое, поскольку не верит в успех моего предприятия. Но думаю, прав воевода, в случае удачи по головке меня не погладят. И к костру я готов. – Последнюю фразу он произнес удивительно спокойно и тут же крикнул бесшабашно: – А вот и моя Марья Акимовна!

По дорожке ступала, плыла ни дать ни взять придворная дама. Таких великолепных дам волонтер не видел в Переяславле. Огромным лазурным колокольцем колыхались необъятные фижмы. Скрывали от нескромных взглядов фигуру дамы от ступней до талии. Распускающимся бутоном топорщился жесткий даже на взгляд корсаж. Открывал верхнюю половину груди и все, что выше. На верхней кромке корсажа трепыхалась огромная алая роза. Струились по лазурному шелку дорогие кружева, струились по розовым плечам тугие локоны. Дама глядела себе под ноги и поигрывала веером. Мужчины поспешили ей навстречу.

– Душа моя, позволь рекомендовать тебе моего друга, – сладко сказал подьячий и слегка подтолкнул волонтера вперед.