Александр Грог - Время своих войн 3-4

• Название: Время своих войн 3-4
• Автор: Александр Грог
• Жанр: Современная проза

Историю человечества можно проследить на истории денег. Категория денег приобрела философскую, этическую и религиозную нагрузку, банковское ремесло превратилось в культуру. Как случилось, что презренное, осуждаемое всеми религиями ростовщичество стало диктовать законы и нормы поведения?

© Copyright Грог Александр ([email protected])

---

Семья–клан являющаяся организатором двух мировых войн, начала с того, что братья Рокфеллеры (все четыре), расписанные отцом по мировым угодьям, женились на своих родных сестрах, чтобы не делить богатство, и преумножить выродков.

Здоровые нации не занимаются подобным скрещиванием. Выбитые в войнах пассионари, пусть не в прежнем качестве, но восстанавливаются через два–три поколения, а если с идеологическим подогревом, то и раньше — как раз к той войне, на которой должны погибнуть.

За все разом браться — ничего не сделать. Седой, Извилина и Георгий умеют планировать. Умеют и, распределив, сами работать, не чураясь никакой, даже самой грязной. Крови бояться?.. Когда своей готов щедро плеснуть, чего чужой расстраиваться?

Являясь людьми выживания — сильными людьми, людьми действия, а не заламывания рук, хватаний за голову и причитаний — в цинизме своем (цинизм в данном случае — крайняя форма реализма), готовы были проталкивать к спасению лишь сильных, а отнюдь не слабых, как это навязывает мораль.

Новую мораль создают слабые, и не иначе как для собственной безопасности, они прилагают к продвижению ее невероятные усилия, именно мораль они выбирают предметом выживания, и эта мораль позволяет им оставаться за спиной сильных. Слабые плодят слабых, сильные тоже плодят слабых, когда принимают их мораль. Слабость никогда не прикладывает усилий в сторону, чтобы стать сильными, слабость — это форма защиты. Сильные поднимаются в атаку и погибают первыми, слабость остается лежать на земле, дожидаясь — чем дело кончится. Слабость оперирует тем, что у нее, как у всякой слабости, множество талантов, которых не развить туповатым и недалеким «сильным». Их мораль не стоит на месте, она развивается, втягивая в себя все категории, с жаром доказывая, что педерасты изначально, «по факту своего рождения», талантливее остальных, и приводит множество причин, по которому мир должен повиниться перед ними и предоставить … не замечая, что те же самые аргументы приводились по отношению к евреям, и мир уже перестает понимать, что выращивает.

Бренд — беззащитный, веками отторгаемый обществом педераст, тонко–чувствующий и ранимый, по иронии судьбы на какой–то момент перестал отличаться от бренда еврея, слился с ним. Бренды способны переноситься и на государства. Маленький беззащитный Израиль в непонимающем его агрессивном и враждебном окружении. Но и многотысячные слеты–парады педерастов всего мира как в Израиле, так и в Нью — Йорке (его филиале и штаб квартире) уже не могут считаться случайными. Все переплелось, все взаимосвязано, все используется по схеме и не один раз, но мир отчего–то больше не в состоянии видеть, сталкиваясь, он уже не блюет — привык.

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

«Нет никакого сомнения в том, что движение абстрактного экспрессионизма в США субсидировалось ЦРУ — интенсивно, но окольными путями (анонимными пожертвованиями некоторым галереям, выставлявшим абстракционистов), без ведома самих художников. ЦРУ не создавало этого движения: организация просто–напросто решила, что абстрактный экспрессионизм — самое мощное оружие против социалистического реализма в идеологической войне…»

/Би — Би-Си/

(конец вводных)

----

— И кем?

— По уставу Русской Правды.

— Это что? Секта такая новая?

— Старая, — говорит Георгий и еще раз повторяет, разделяя и четко выговаривая слова: — Очень Старая Русская Правда. Только вот, устав недавно обновляли. Частично…

— Чего хотите? — спрашивает усталый мужчина в выцветшем галстуке, поглядывая на дверь, понимая, что секта — это уже серьезно, на них убеждения не действуют, невозможно подкупить, едва ли возможно перевербовать, внедрить кого–то, кроме как рядовым членом, которым во всех эти сектах, так уж сложилось, конечных целей не видать как собственных ушей — все они расходный материал, а выше уже нереально — во всякой секте все давно поделено, расписано штатное расписание, а всякого претендующего просвечивают таким рентгеном, проверяют так долго, так пристально, что…

— Что хотите–то?

— Многого не надо. Право на смену части учителей по вашему району.

— А директоров? — обеспокоивается мужчина, понимая, что вряд ли имеет дело с авантюристами — не те манеры, а у того, что чуточку прихрамывает и пока молчит, за плечами, как минимум, два «высших» — явно не дутых, как большинство сегодняшних, когда красивые дипломы печатаются на ксероксе.

— Директора — ваши, — успокаивает Георгий. — Завучей — да, но опять же, подберем из уже имеющихся местных кадров.

— Каких учителей думаете менять?

— Как каких? — удивляется Сергей — Извилина. — Истории, русского языка, литературы…

— Гуманитарных, то есть? — делает у себя отметку мужчина в галстуке.

— А мы и есть — гуманитарии! — заявляет Георгий.

— Да, — подтверждает Сергей — Извилина. — Приедут сплошь гуманные кадры, жильем не беспокойтесь, квартиры куплены или сняты. Менять будем только этот педсостав. Но в первую очередь учителей физкультуры. Обязательной Физической Культуры…

Не добавляя, что под это потребуется утроить количество часов под этот предмет, да и рассматривать его как два параллельных — физическое здоровье и культуру.

— Только вот насчет вашего сектантства, — мнется мужчина. — Хотелось бы как–то обойтись без религии в школах — в смысле, чтобы она не расходилась, меня под это обязательно сожрут — стоит хоть одной заметке в местной газетенке появиться. А ведь закажут!

— Копают? — делано сочувствует Георгий.

— Под кого сейчас не копают! У нас ведь безработица.

— Даже у вас? — удивляется Извилина, недоумевая, что такое коснулось аппарата, который всегда сидел незыблимо, вечно, как поросшая мхом скала.

— Школы закрываются, учеников недобор, учителей сокращаем, а под это, говорят, и Районо потребуют сократить.

— Сектам в школе быть! — категорически рубит Извилина. — Но под такими названиями и смыслом как: «Помоги ветерану», «Познай родной край», «Клуб следопытов по США»… Годится?

Мужчина с шумом выдыхает воздух.

— Ух! А под это дело у вас, случаем, спонсоров не найдется?

— Мы сами и спонсор и донорский пункт, — честно говорит Извилина.

— Хм… А хирургия? — помолчав, вдруг, спрашивает мужчина в галстуке. — Можете? Если, вдруг, понадобится…

О задающем вопросы больше узнаешь, чем о том, кто на эти вопросы отвечает. Извилина скучнеет.

— Нам больше по нраву щадящая, — говорит он, переходя на язык полунамеков. — С местной анестезией.

— Места у нас замечательные!

— И люди?

— Люди тоже, но без некоторых места стали бы еще более замечательными.

— Тогда надо с самого верха начинать, — говорит Георгий.

— Областного?

Видно, что у заведующего дух захватывает от возможных перспектив.

Сергей неопределенно улыбается, зная, что те его мысли, где он едва ли не всерьез подумывает о будущих, о «планетарных», едва ли ко времени. Пока же… Пока это маленькая подножка тем, кто когда–то воскликнув: «Мы украдем ваших детей!», привел этот долгосрочный план в действие. Действительно, а ведь украли… Едва ли не всех. Сначала у «себя». Постепенно, шаг за шагом, меняя поле игры и правила, раскинули сеть на весь мир.

Еще Сергей думает, что надо бы и в самом деле составить устав некой «русской правды» — вставить в него мысли, что обнаружил в записях Михея и еще из тех удивительных, древних, вроде «Воинского Требника», которые тот сохранил и отчасти переиначил.

— Почему бы и нет? — говорит свое привычное «почему–бы–нет» Извилина и, не обращая внимания, что мужчина ошибочно принимает это на свой счет, углубляется в собственное — тонет в мыслях.

Библия тоже начиналась со свитков. Чем не Евангелие? «Благая весть» — не так ли? Пусть будет «Евангелие от Михея»… Места самые тому подходящие. Чем не Русская Мекка? Здесь до сих пор веруют, что Христос — что бы он на самом деле ни был, чей бы ни был, кому бы не служил, а «не осудит». Одновременно как бы условие ему выставляют — не осудит, по той причине — это если только правду про него говорят — что «всепрощающ он». Ну, а ежели врут, то понятно врут и про все остальное — чего жалеть тогда? Тем боле, по Правде — общей и собственной — надо молиться, как прежде, в первую очередь Солнцу, его встречать и привечать, первый луч, тот, который проникает через тайную дыру в избу. Так извечно — столетиями… Пробку вынуть, луч на лицо себе поймать и приласкаться… Перво–наперво — Солнце, а остальное уже по новым обычаям, хоть Христа, хоть китайского Мао — лишь бы отстали. Солнце не в обиде, ему не до этих мелочей — оно, рано или поздно, все покроет… Живи и радуйся пока оно ни ближе, ни дальше, а сохраняет порядок вещей.