Марта Шрейн - Эрика

• Название: Эрика
• Автор: Марта Шрейн
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002

Историю Эрика, главной героини, одноименного романа Марты Шрейн, можно назватъ историей современой Золушки, если толъко в сказках возможен такой трагизм и накал страстей.

Главные герои романа — князь Гедеминов, Аделина и ее дотчь Эрика — люди во многом совершенно исключительные: красивые, сильные, умные, умеющие с достоинством переносить удары судьбы, которых на их долю выпало немало. Но трудно сказатъ, как могла бы сложитъся судьба Аделины и Эрики, если бы они не встретили "рыцаря на все времена" — князя Гедеминова, который не только стал для них ангелом-хранителем, но и помог обрести подлинное счастье и любовь.

---

— Все равно мне стыдно быть немкой, — ответила Эрика.

— Значит, тебе все здесь нравится? — перевел на другое разговор Гедеминов.

— Конечно — подтвердила Эрика.

— Ну, а если бы я все время ходил на собрания и делал так называемую общественную работу, постоянно говорил о войне, о революции, о белых и красных, о комсомоле и так далее, хватило бы мне времени делать такие вещи? Ведь все, что человек производит, даже для себя, остается на земле, а разговоры улетучиваются, а случается еще и вредят. Ну а ты, твое назначение какое, здесь, на земле, ты знаешь?

— Не знаю. Я хочу выучиться и замуж выйти…

— Это хорошо, только твое назначение на земле — быть прекрасной женщиной. А это ко многому обязывает. Своим видом, манерами, красотой наконец, ты можешь радовать окружающих, даже совсем незнакомых людей. И создавать им невольно хорошее настроение, вдохновлять их. Цепочкой пойдет это настроение от одного к другому, и общество станет лучше и добрее. Что касается лицемерия, как ты сказала на днях, то в этом ты права. Но оно оправданно изначально. Мы живем в обществе, которое изменчиво, как погода. Ты же не надеваешь в жару пальто и не считаешь лицемерием весной поменять одежду? Шекспир сказал: «Мир — театр, и все мы в нем актеры». Все люди на земле постоянно с утра до вечера исполняют роли в зависимости от требования великого режиссера — Времени и, конечно, в зависимости от обстоятельств. Иногда мы не хотим выполнять роль, которую нам навязывает общество. Тогда оно нас отталкивает, не принимает. Вот ты, например, не стоишь с работницами фабрики, которые обсуждают своих подруг и нецензурно выражаются. И потому ты им не нужна, они отторгли тебя. А одиночество ужасно, не правда ли?

— Конечно! — живо сказала Эрика. — Я никого не понимаю. Это так сложно…

— Вот поэтому люди делятся на определенные слои, и каждый прибивается к своим, где ему и интересно, и не одиноко. А кто, например, тебя принудил иметь другое имя и искаженную фамилию?

— Ну, это в детском доме…

— Это следствие, а причина? Война? Откуда тебе знать, кто войну затеял? Общество обвинило твою маму и на долгие годы разлучило вас. Значит, ни ты, ни мама не виноваты, а расплачиваетесь за несовершенство системы, которая позволяет наказывать невиновных, устраивать гонения по национальному признаку. Ведь ты не хочешь, чтобы другие знали о твоем немецком происхождении или принадлежности к аристократам? Правильно? Тебя будут преследовать на бытовом уровне. А мы — твоя семья, и у нас ты в безопасности, даже когда совсем откровенна, никто не посмеется и не накажет за мысли, которые бродят в твоей красивой головке. За другими дверями, если ты будешь такой же откровенной, тебе голову снимут с плеч. Я нарочно не дал твоей матери объясниться с тобой. Запомни, Эрика, навсегда: лучше будь милой дурочкой, но не влезай в политику, потому что всякий строй видоизменяется. То, что тебе засчитано в заслугу при одном строе, при другом может тебе сильно повредить. А все остальное объяснит тебе твоя мама. — Гедеминов внимательно смотрел на падчерицу. Поняла ли она хоть что–нибудь? Затем перевел разговор на другую тему. — Напиши отцу, пригласи его к нам. Я хотел бы возобновить знакомство с ним. Он прекрасный человек. И тоже не по своей вине, имея ученую степень, прошел через такие страдания. Ну, иди к матери, готовьтесь к праздникам, — отпустил Гедеминов Эрику.

* * *

Рождественский бал. Сердце Эрики прыгало от радости. Он все приближался, этот бал, его устроят сразу после Нового года. Ей хотелось хоть с кем–то поделиться, потому что без этого на душе не было полного праздника. В канун Нового года мать сказала: «Ты можешь сегодня здесь переночевать. Сейчас Александр Павлович принесет елку, и мы будем наряжать ее». Альберт услышал это и обрадовался. Новая сестричка ему нравилась. Он сказал: «Когда вырасту, женюсь на Эрике». Его никто не поправлял, что на сестрах не женятся, и Эрике это понравилось. Вырастет — сам поймет.

Елку принес Эдуард, весь заснеженный, а Александр Павлович привел огромного волкодава. Он подвел его к каждому члену семьи, спокойно говоря: «Свой, свои». Дал ему мяса и, постелив у двери, коротко сказал: «Место, Пилот. Лежать». Собака послушно легла у двери на место.

— Он теперь член семьи, надеется на полное взаимопонимание и уважение, — объяснял Александр Павлович, показывая на собаку. Потом они с Эдуардом устанавливали елку, а Адель с детьми готовилась украшать ее. Наступал 1956 год.

В общежитии тоже готовились к встречи Нового года.

— А мы на квартире решили собраться, десять человек, — сказала Вера, когда Эрика пришла в общежитие. — А где ты будешь? Кое–кто очень интересуется тобой.

— Кто? — спросила Эрика, заранее зная, о ком идет речь.

— Женя. Пойдешь с нами?

— Хорошо, — согласилась Эрика. Ей очень хотелось отметить Новый год с ровесниками. И она сказала об этом матери. Адель задумалась и ничего не ответила. Впрочем, Эрика сама все решила — с мамой она будет Рождество отмечать.

А Лена, узнав, где Эрика собирается провести Новый год, предупредила ее:

— Смотри, не пей — опьянеешь — и Веру не слушай. Ей все равно теперь.

Пришла Инна, вся в снегу и позвала Эрику к себе домой:

— Я тебе платье свое новое покажу, буду в нем на вечере в конторе. Но у меня нет туфель. Ты мне дашь какие–нибудь из своих, которые тебе не очень жалко?

— Я приду и туфли принесу — пообещала Эрика.

— Ты ей дашь свои туфли на новогодний вечер? — спросила Лена, когда Инна ушла.

— Дам. У нас один размер ноги. А у меня четыре пары. Она же моя подруга, почти сестра, — ответила Эрика.

— А мне твои туфли будут велики, — вздохнула Лена.

Снова прибежала возбужденная Вера и напомнила:

— Эрика, не забудь. Празднуем Новый год у нашей работницы. Вот адрес, не опоздай. Будет только семь пар, все свои. Уже водки и шампанского купили и даже поросенка. Знаешь, как весело у нас будет! Ребята гитару принесут. Ой! Чуть не забыла! Римма велела тебя предупредить, что сегодня комсомольское собрание и ты должна быть обязательно. Итоги за год подводить будут.

В коммунистический союз молодежи, комсомол, Эрику приняли еще в детском доме. Это было очень почетно. Ей нравилось выполнять какие–то поручения, нравилось, что она на виду, что ее хвалят. Но здесь, на фабрике, она не понимала, зачем ей там быть и что толку от ее присутствия в комсомоле. Особенно после разговора с Александром Павловичем. Правда, быть исключенной означало сразу исключение из училища. Поэтому, хоть и нехотя, но Эрика на комсомольское собрание пошла. К своему удивлению, она увидела на стене листок, в котором была повестка собрания. И вторым пунктом стояло: «О моральном облике Ирины Рен». Эрика удивленно смотрела на листок. Кровь прилила к голове. «Это Римма мне мстит за Женю, — подумала она и решила: — Нарочно пойду с ним на Новогодний праздник. Я знаю, меня будут ругать за то, что я сблизилась с бывшими заключенными. Ну и пусть!»

* * *

Торжественное предновогоднее собрание открыла Римма. За стол президиума пригласили Инну, еще одного молодого паренька и секретаря партийной организации фабрики Попова. Инна, польщенная, заняла свое место рядом с ним в президиуме. Кто–то, сидевший сзади Эрики, шепнул ей:

— Посмотри, они все похожи.

— Кто? — так же шепотом спросила Эрика.

— Ну парторг, его племянница Римма и эта выскочка Инна Безымянная.

— Так Римма племянница парторга, а Инна случайно похожа, — ответила Эрика.

Она сидела в напряжении и думала: «Лучше бы меня обсуждали первым вопросом. Я бы тогда сразу домой ушла». Но вначале слово предоставили Попову, и он долго читал свой доклад о комсомольцах, совершавших у него на глазах подвиги во время войны, о рабочем классе, об уничтоженном навсегда старом режиме, и закончил тем, что сказал о дворянском сословии, которому пришлось растворится в рабочем классе, и о том, что многие из них работают здесь, на фабрике. Потом поздравил молодежь с Новым годом.

Эрика задумалась. И вдруг услышала свою фамилию.

— Ирина, выйди и встань перед всеми, лицом к собранию, — сказала Римма.

Эрика вышла и посмотрела в зал. Она покраснела. Ей было стыдно стоять под обстрелом сотен глаз. «Что они обо мне могут подумать? Что придумала Римма?» — в смятении думала она.

Ей ставилось в вину отрыв от комсомольского коллектива, общение с бывшими заключенными, которые морально ее растлевали, и то, что она не ночует последнее время в общежитии и ведет аморальный образ жизни. Эрика побледнела:

— Какой я образ веду? Ты видела? — в упор спросила она Римму.

— Ну, это все знают, — убежденно сказала Римма и торжественно посмотрела в зал: — Кто еще может сказать что–то по поводу поведения Рен?

Зал молчал. Не вставая с места, заговорил Попов: