Станислав Дыгат - Путешествие

• Название: Путешествие
• Автор: Станислав Дыгат
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

---

А если…

Кондуктор снова закричал: «Прошу садиться!» Собственно, не закричал, а на этот раз как–то буркнул, утвердительно, но без убежденности.

Генрик поднялся на ступеньку. Викторию лихорадило, но она пыталась улыбаться. Испортил жизнь и ей и себе. Уже ничего нельзя исправить. Но разве это его вина? И вдруг перспектива путешествия, перенесения в совершенно другой мир пронизала его паническим страхом. Убежать! Соскочить, пока есть время, прямо в объятия Виктории, скрыться с ней в доме, убежать от Большого Приключения, о котором уже известно, что оно является обманом. Ничего нет. Есть только Виктория и ненасытная тоска по всему, что не Виктория. А все, что не Виктория, — обман. Отель «Полония» — это самая обыкновенная гостиница, в которой ночуют господа с усиками и с портфелями, находящиеся в служебной командировке.

Виктория сказала:

— Ну, развлекайся хорошенько.

Она улыбалась. Это «развлекайся хорошенько» укололо его в самое сердце. Это было благородно, великодушно и вместе с тем невыразимо печально.

Для всего уже слишком поздно!

Для того, чтобы уезжать, и для того, чтобы оставаться.

Можно ли было предполагать, что Янек его пригласит?

А вот сейчас он уже в Катовицах.

Далеко–далеко во мгле на фоне отеля «Полония» осталась Виктория. Серая фигурка, какой–то печальный образ из сновидения.

Генрика положили на чистую больничную койку, и он почувствовал себя очень хорошо. Чистая, удобная кровать много значит, а стоны раненых и больных не очень ему мешали. Он к этому уже привык.

Он думал о Виктории и старался припомнить смешанный запах лаванды и накрахмаленного полотна.

Когда он проснулся утром, первой его мыслью, первым ощущением было, что жизнь его стала вдруг богаче. Виктория должна сейчас прийти.

Она обещала навестить его перед отъездом в Прушков.

Но Виктория не пришла.

Вместо этого пришел доктор и сказал:

— А у вас что?

Доктор показался Генрику наглым и неприятным, и он ничего ему не ответил.

Доктор действительно был наглый и неприятный, к тому же холерик. Он покраснел, топнул ногой и закричал:

— Почему вы не отвечаете, когда я вас спрашиваю? Вы здоровы как корова, это по вас видно.

— Не говорят здоровы как корова, а говорят здоров как бык, — сказал Генрик, поднимаясь с кровати.

— Что такое? Вы смеете делать мне замечания? Я прикажу вас выкинуть вон.

«Почему я всегда попадаю в какие–то странные истории, вступаю в какие–то дурацкие конфликты с людьми, — думал Генрик. — Даже с врачом в больнице».

Но внезапно его охватила ярость. Он сражался в дни восстания, сражался геройски, в то время, когда этот докторишка скрывался от опасности в больнице, а сейчас оскорбляет его и еще издевается.

Он хотел сказать все это, но вспомнил, что не было ни одного свидетеля его героизма и что ни сейчас, ни в будущем он не сможет на это ссылаться.

Ему вдруг показалось, что именно этот распетушившийся докторишка в ответе за все его военные неудачи, и это привело его в бешенство.

— Вы осел и дерьмо, — сказал он, ибо в бешенстве не мог подобрать ничего более подходящего.

Доктор вскрикнул, и через минуту с помощью двух санитаров Генрик был выброшен из больницы, как в фильмах Чаплина героя выбрасывали из шикарных ресторанов.

«Почему, почему?» — думал Генрик, сидя на скамеечке перед больницей и все еще надеясь, что Виктория придет. — Почему со мной всегда случаются такие странные истории?»

Но, честно говоря, он был до некоторой степени доволен. Он понимал, что доставил прекрасное развлечение больным, что, наверно, вызвал у всех удивление и его еще долго будут там вспоминать.

Светило солнце, и можно было до бесконечности сидеть на этой скамеечке, без прошлого, без будущего и с очень неопределенным настоящим. Это еще не самое плохое.

Виктория не пришла.

Генрик ждал три часа. Один раз из окна выглянул докторишка и погрозил ему кулаком. Генрик ответил ему неприличным жестом.

Спустя три часа он встал и решил поехать в паровозное депо в Прушкове, где содержались повстанцы.

Ему было страшновато, но отсутствие Виктории увеличивало силу ее обаяния настолько, что он готов был подвергнуться любой опасности, лишь бы ее увидеть.

У депо он тоже прождал три часа. Он ни у кого не мог ничего узнать, люди здесь были нервные, раздраженные и подозрительные. Наконец какая–то веснушчатая и пухленькая санитарка сказала, что знает Викторию и что Виктория сегодня не приходила. Где Виктория живет, она не знает.

Генрик ежедневно спрашивал о Виктории и повсюду ее искал.

Это его и погубило.

«Раз в жизни встретил девушку, которую мог бы полюбить, — думал ой с отчаянием и тоской. — Раз в жизни. Она блеснула и исчезла. Я, верно, не встречу ее никогда. Никогда не сможет мне понравиться никакая другая. Я остался вдовцом своей мечты».

Он чувствовал себя, как герой в исполнении Жана Габена, что носит в себе тайну прошлого. Тайну трагических событий, которые навсегда перечеркнули возможность счастья. Это, кстати, имело и свою хорошую сторону, так как позволяло ему не обращать внимания на беспрерывные облавы и преследования.

Виктория стала символом. Символом всего самого прекрасного, самого трогательного и необыкновенного в жизни. Он уже не помнил, как она выглядит, но это не имело значения. Обаяние ее образа возрастало с каждым днем, его питала вся неуспокоенная тоска Генрика. Он был убежден, что никогда в жизни не взглянет ни на одну женщину, ни к одной женщине не прикоснется. В мире нет женщин. Была только одна. Проклятая судьба показала ее лишь на мгновение, желая наказать его, чтобы превратить его тоску и желание в орудия пытки.

После войны Генрик решил закончить факультет истории искусств, на котором когда–то занимался. Мир казался ему прекрасным, полным неограниченных возможностей. Генрик мечтал найти свое место в жизни, быть нужным миру и людям. Он все еще помогал своему приятелю торговать конфетами, но это было существование временное и далекое от его мечтаний, от которого следовало как можно скорее отказаться.

Приятель часто повторял Генрику:

— Ты слушай меня и не будь растяпой.

Но Генрик знал, что он растяпа, и хотел быть растяпой. Именно в том смысле, в каком это понимал его приятель.

Он постоянно носил в сердце образ Викторин — самое прекрасное, самое драгоценное и самое удивительное свое сокровище. Однажды, идя по Краковскому предместью, он встретил ее. Ока шла, просто шла, задумавшись. В руке у нее была сетка с яйцами и булками. В другой руке она держала портфель.

Генрик шел за ней и никак не мог поверить, что это действительно она. Он утратил ощущение ее реального существования, и эта внезапная встреча вывела его из равновесия. Он боялся подойти, боялся перевоплощения духа в материю.

Вдруг Виктория оступилась и тихо чертыхнулась. Это подтвердило ее реальное существование. Даже то, как она оступилась, Генрику показалось очаровательным и растрогало его. Он подошел и сказал:

— Вы бросили своего ребенка на произвол судьбы, не вернулись к нему.

Виктория остановилась, издала легкий возглас и удивленно заморгала глазами. Лицо ее выражало полнейшую растерянность, но Генрику оно казалось олицетворением трагического пафоса, изобразить который не смогла бы сама Грета Гарбо. Он смотрел на нее, а она, продолжая моргать, смотрела на него. Это длилось довольно долго, и Генрик почувствовал какое–то замешательство.

— Вы меня не узнаете? — спросил он.

— А, это вы, — сказала Виктория. Она перестала моргать и как–то неопределенно улыбнулась. — Вы так

меня напугали.

— Неужели я такой страшный? — сказал Генрик, и его охватило отчаяние от того, что он говорит такие банальности.

Но Виктории это очень понравилось. Она громко засмеялась и прикрыла рот тыльной стороной руки.

— Страшный? Нет, почему же? Совсем не страшный. Только я испугалась, что ни с того ни с сего кто–то меня задел.

— Разрешите? — сказал Генрик.

Он взял у нее из рук портфель и сетку. Виктория не хотела отдавать вещи, и некоторое время они тянули их каждый в свою сторону. Наконец она уступила.

— Разрешите, и вас провожу, — сказал Генрик, — такого еще не бывало, чтобы женщина, идя со мной, несла тяжесть.

Он снова пришел в отчаяние от своей глупости и банальности, но Виктория и этим была восхищена.

— Гм, джентльменство заслуживает уважения в наши дни, — сказала она, кокетливо наклонив голову — Так что же с вами произошло с того времени, как… с того времени…

— С того времени, — подхватил Генрик, — как вы бросили своего ребенка на произвол судьбы?. Да?

Виктория засмеялась.

— Ах, какой вы забавный. Помню, помню, вы что–то такое говорили, когда мы расставались, а потом я скоро попала в облаву и меня увезли в Германию на работы.