Сергей Катканов - Стоит ли об этом

• Название: Стоит ли об этом
• Автор: Сергей Катканов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015

---

Взрослые относились ко мне на удивление внимательно, я ощущал себя, чуть ли не полноправным членом команды. Наш старпом был мужик с юмором, острый на язык, любил и со мной пошутить. Больше всего запомнились его фантастические фокусы. Он, например, говорил мне; «Серёга, вон в том шкафчике ничего нет», и Серёга верил, не проверяя. «А теперь, — продолжал старпом, — подойди и загляни в него, там батон лежит». Обнаружив в шкафчике батон, я приходил в крайнюю степень изумления и восторга. И как это у дяди Толи получилось, ведь минуту назад шкафчик был пустой… Ещё старпом лихо глотал большой палец правой руки, просто душа холодела. Палец, правда, через минуту снова отрастал, но, кажется, и впрямь был уже не такой. Помню, как дядя Толя лепил мне из пластилина разные ордена и медали, подробно объясняя за какие подвиги какой награды можно удостоиться. На берегу взрослые редко уделяют столько внимания чужим детям, на берегу — свои под боком, да и на них не всегда времени не хватает. А тут — сменился с вахты, в каюте один, почему бы и не поиграть с сынишкой механика.

Куда удивительнее было внимание ко мне рулевых–мотористов и матросов. Они учились в речной пэтэухе или едва закончили её, имея от роду нет 16–17, и очень редко бывали после армии. Молодёжь, не столь давно простившаяся с детством, чаще всего, бывает высокомерна по отношению к детям, у них ещё не отпала потребность утверждать собственную взрослость. Это окончательно проходит, когда появляются собственные дети. И всё–таки неженатые «ребята», как я их называл, были ко мне довольно внимательны.

Я говорил отцу: «Я пошёл к ребятам», и направлялся в четырехместную каюту, где мне, кажется, всегда были рады. Здесь можно было посмеяться, повалять дурака, здесь весело было всегда, иногда становилось настолько весело, что старпом, отдыхавший после вахты (его каюта была соседней) стучал нам в стенку, чтобы мы, наконец, утихли. За несколько навигаций череда сменявшихся ребят промелькнула, как в калейдоскопе, а больше всех запомнился Валера.

Валера

Валера очень любил море. Он поступал в мореходное училище и, провалившись, пошёл работать на речной флот. Помню, как он говорил мне, мастерившему кораблики: «У парусного судна обводы корпуса плавные, скользящие», — и при этом сладко улыбался. Даже о девушке трудно было бы говорить нежнее и любовнее. В моём лице Валера имел благодарного слушателя. Ни у кого из старших или ровесников его «морские рассказы», конечно, не встречали таких сияющих радостью глаз, как у меня.

Самым ярким впечатлением от общения с ним были наши посиделки на тенте рядом со шлюпкой, когда он пересказывал романы Александра Грина. Как это было замечательно: вечер, шлюпка, река и серьёзный взрослый парень рассказывает мне завораживающую фантастику.

Ещё мы часто ходили с ним «на берег» в разных портах, отец доверял этому матросу и отпускал меня с ним. Валера никогда не говорил со мною с высока, мы общались словно ровесники, но он не вставал передо мною «на корточки», напротив, мне начинало казаться, что я семнадцатилетний. Вот и вся педагогика, больше ничего и не надо: дай семилетнему ребёнку почувствовать, что ему на десять лет больше и можешь, не напрягаясь, вести его куда захочешь. К счастью, этот молодой матрос вёл меня только в сияющий мир Александра Грина и в мир своей красивой мечты о мореходке.

Снежный рейс

«Лена» колола носом лёд. Всё судно было в снегу. Мы шли Кубенским озером, возвращаясь в Вологду. Дело было поздней осенью, уже ударили морозы. За нами в кильватере — ещё одна самоходка, не помню её названия. Продовольствие на судне таяло быстрее, чем снег на палубе.

Я гуляю по заснеженному металлу. Мне не холодно и не голодно, не скучно и не тоскливо. Мне здорово. Прямо на судне можно в снежки поиграть. Вдруг я вижу на бочке маленького снеговика — он из трёх шариков, как положено, очень забавный и шапочка на нём из каких–то чёрных ниток. Первая мысль: не может быть, чтобы снеговики падали с неба вместе со снегом. Я уже не маленький, я знаю, так не бывает. Значит… Ну, точно! Это мама! Она решила сделать мне сюрприз. Я бегу к маме и, запыхавшись, радостно спрашиваю у неё: «Мама, это ты сделала снеговика, да?» Мама улыбается.

Помню, как в гости к нам пришёл капитан с другой самоходки. Он протянул мне бумажный кулёк и сказал: «Передай маме гостинец». А моя мама работала поваром на «Лене». Я обрадовался, надеясь обнаружить в кульке как минимум конфеты, уж очень сладко звучало слово «гостинец». Но меня постигло жестокое разочарование, в кульке оказалась обыкновенная поваренная соль. Для мамы и правда не было подарка лучше этого: попробуй приготовить еду на всю команду, если соль кончится. Но мне–то что за радость? И вообще я не люблю солёного. Это отец всё солит так, что есть невозможно.

Попугайчик

Чужой капитан пьёт в рубке чай. Он интересный, этот капитан пришёл, со своим стаканом в подстаканнике. И ложечка у него была своя, и понятно, почему со своей пришёл — у нас на «Лене» такой нет, это точно. Ах, что это была за ложечка — с разноцветным эмалевым попугайчиком вместо ручки. Такая ложечка — вот это был бы мне гостинец, а не кулёк соли.

Много лет я хотел иметь ложечку с разноцветным попугайчиком, и сейчас, подходя в магазине к прилавку, я невольно смотрю на ложки, нет ли того «попугайчика». Спустя три десятка лет, я спокойно отдал бы за «попугайчика» чайный сервиз. Сервиз… Я отдал бы полжизни за то чтобы вновь ощутить пронзительную романтику снежного рейса. Но сегодня поздно. Я никогда уже не смогу испытать на заснеженном судне искренней радости, присущей только детям.

Мы храним у себя иные маленькие вещицы. Один взгляд на них пробуждает такие чувства, которые уже не могут возникнуть в нас «просто так». Или мы ищем эти вещицы… ищем себя…

Речной волк

Ребёнку не место на грузовом судне. Меня просто не с кем было оставить на берегу. Я прекрасно знал, что нахожусь на судне «на нелегальном положении». Когда к «Лене» приближался какой–нибудь маленький катер, я бежал в каюту прятаться, не дожидаясь распоряжения взрослых. Вышколен был. На катере могла быть инспекция или даже таинственный и страшный «речной регистр». Последнего я никогда не видел в глаза, но речной регистр для меня был тем же, чем для других детей «бука», «бяка» и «дяденька милиционер». На судне действительно опасно. В мире воды и механизмов постоянно рискуют и взрослые, но им так положено, а ребёнок…

А ребёнок прекрасно знал систему запретов, которые ему и в голову не приходило нарушить. Например, нельзя было ходить в носовую часть судна. Откровенно говоря, я не видел никакой опасности в том, чтобы пройтись без сопровождения вдоль лееров по метровой полосе палубе. Но я твердо стоял «на букве» своего «детского устава».

И всё–таки возникали совершенно неожиданные ситуации, которые невозможно было предусмотреть ни какими предварительными запретами. Ситуации, ставившие меня на грань смертельной опасности.

«Лена» шла рейсом из Устья — Кубенского в Москву. Везли большие кипы фанеры. Трюмы стояли открытые. Верхние кипы лежали свободно, не впритык, и между ними образовались причудливые ходы–лабиринты, вполне достаточные для того, чтобы ребёнку через них пролезть. И я, конечно, часами не выходил из этого городка лабиринтов. Меня там не было видно, и взрослые не всегда знали, где я нахожусь.

Однажды я, никем не замеченный, ползал по своим ходам и услышал, что закрывают крышку трюма. Выскочил наверх — крышка уже летела на меня. Она двигалась по маленьким рельсам на подшипниках: огромная, многотонная. Сдвинуть её с места могли бы только шестеро здоровых мужиков, причём, разогнав эту «броню», они уже сами не могли её остановить, пока огромный стальной массив не ударялся о свою «мертвую точку».

Крышка, летела на меня… В запасе я имел несколько секунд, которых, впрочем, было вполне достаточно, чтобы соскочить на палубу, а трюм был носовой. Но вдруг я увидел, что палуба на носу окрашена. Не мог же я прыгнуть прямо на свежую краску (как будто перспектива быть насмерть раздавленным казалась предпочтительнее). Я растерялся и упустил отпущенные мне судьбой секунды.

В этот момент я услышал очень спокойный и тихий голос отца: «Серёжа, ложись». Так же тихо я лёг на фанеру, крышка с грохотом надо мной пролетела, полностью закрыв трюм. Но в темноте я оставался лишь секунды, крышку тут же откатили обратно, отец бросился ко мне…

Позднее он говорил: «Если бы я громко крикнул, чтобы ты ложился, ты бы мог ещё больше растеряться, оцепенеть и тогда конец». Но сколько выдержки и самообладания потребовалось ему, чтобы спокойным, ровным голосом произнести эти слова, которые должны были спасти жизнь сына. Что пережил он за эти не более чем 20 секунд…

Ещё раз я был на волосок от смерти, когда «Лена» тащила плоты, а я с кем–то из взрослых загорал на брёвнах. В плоту была прорезана прямоугольная дыра, возле которой я вертелся и, не знаю уж, отчего потеряв равновесие, кулькнулся в воду. Судно было на ходу, всплывая в том же месте, где упал я уже должен был иметь над головой плот, потому что дыра должна была за пару секунд сместиться. Но я вынырнул мгновенно, ухватившиесь руками за край дыры и даже не успев испугаться.