Юрий Ефименко - Маленькая повесть о двоих

• Название: Маленькая повесть о двоих
• Автор: Юрий Ефименко
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Юрий Васильевич Ефименко родился в 1943◦г. в Приморье. Среднюю школу закончил в Хабаровске, там же работал на заводе «Дальдизель». Служил в армии. Был корреспондентом Хабаровского краевого радио. В 1972◦г. закончил факультет журналистики МГУ, а позже — и его аспирантуру.

Участник зонального совещания молодых писателей Восточной Сибири и Дальнего Востока в Иркутске (1974). Автор книги «Несговорчивые люди», вышедшей в Хабаровском книжном издательстве в 1980◦г.

---

—◦Ну, за столом…◦— сухо и недовольно молвил директор.

—◦Стоп!◦— сказал по-режиссерски решительно главреж.◦— Стоп! Стоп!.. Тут есть нечто! И мне это нравится! А ведь — ощущаете ли?◦— мальчик желает продолжить мать, чтобы она не умирала. Если он заменит ее — она оживет. На сцене снова ее фамилия и плоть. Нет, это чудесно, как хотите, а мне симпатично, за пределами воображения! Индивидуальность! Личностные качества проявляются!

—◦Ничего нет, ни одной пьесы,◦— напомнил о себе просто режиссер.◦— Мне довелось видеть у маяковцев — в театре имени Маяковского,◦— прибавил он для Изгарева,◦— «Медею» с Козыревой, и она провела один раз через сцену своих детей, естественно Ясона. Как овец. По-моему, вообще…

Но в этот момент его перебили, позвав в бухгалтерию, святая святых среди служб в храмах искусства. И он вскочил и выбыл так резво, что не успел попрощаться с Изгаревым. А у директора заурчал телефон с белым рядом клавиш внизу, вызов был, без сомнения, ответственный, потому что директорский палец нажал на эту клавишу очень бархатно, и тут же директор перестал присутствовать, припав к трубке. Главреж облегченно вздохнул и с радостным расстройством развел руками, ничего не сказав.

О чем говорить, если ничего нет.

Ничего нет? Изгарев ходил взад-вперед по всей комнате. Ничего нет — напишу сам! На ничего нет — суд есть. Есть, а?◦— Он остановился перед портретом.

А театр, от вешалки и до главного пожарника, все в нем уже крутятся и здравствуют так, как будто и не было никогда среди них чудной, нежной, межгалактически хорошенькой актрисы Изгаревой. Ну, конечно, конечно, это же нормально.

…И все же дежурству пришел конец. Без четверти полночь. Изгарев расслабленно посидел с минуту. В мыслях, кроме вялой элегии, ничего. Он позвонил вниз и спросил, есть ли машина, выключил настольную лампу, выбрался из-за стола. В туалете посмотрелся в зеркало. Какая выжатая физиономия! В темном переулке драпанул бы от такого. Наклонился к крану и набрал в ладони холодной воды, погрузил лицо. Немного отпустило. И возвращаясь в кабинет по вымершему давно коридору, он вспомнил о сыне. В садике карантин, и всю неделю у Витьки не прекращается свобода. Где ходит, что ест — только бог и соседи знают.

Перед подъездом Изгарев посмотрел на окна — в гостиной не вполне темно. Телевизор. А пора бы спать, какой ты ни беспризорник!

Витька сидел перед экраном, почти уткнувшись в телевизор. Там появлялись и гасли нерусские титры, а за ними красивая женщина в длинном белом платье уходила в темноту, за прозрачные колонны декорации. Конец передачи.

—◦Кто это?◦— спросил Изгарев.

—◦Ани,◦— Витька сидел со сжатыми кулаками на коленях, пылающий странным для ребенка, к тому же самого обыкновенного, пламенем вдохновения, голубоватым от экранного света.

—◦Кто-кто?

—◦Ани, Ани!

—◦Постой, ты сердишься, а я знать не знаю ее.

—◦Она поет. Из Польши.

—◦Анна Герман?

—◦Правильно — Ани. Ты забыл ее? Она с машиной в катастрофе была, в аварии, долго-долго лечилась, а потом все равно вышла на сцену и стала петь.

—◦Что ей еще оставалось делать,◦— сказал Изгарев, выключая телевизор, где начались новости, последняя, торопливая сводка.

—◦Где обедал сегодня?

— У Димы.

—◦Хорошо кормят?

—◦Да, как у Саши и Вадика. А ты все забыл про Ани?

—◦Честное слово.

—◦Ну мама рассказывала…

Изгарев спохватился и припомнил. Да-да, однажды, и не слишком давно, ТВ показало фильм о Герман. И он не видел его, засидевшись на однодневном съезде работников городского коммунального хозяйства. В тот же вечер о ней пересказала очаровательнейшая актриса Изгарева.

Витька возился рядом с игрушками, а он-то уже отбывал в тихий безкоммунальный сон. Кресло, покрытое мехом, поощряло. И ее слова проникали не все, как дождь сквозь прохудившуюся крышу, о которых наслышался за день на всю жизнь. Однако, удивительное дело, из слов сложилось точное и ясное воспоминание. Трогательная актриса Изгарева восклицала, что не смогла бы ни за что так: все заново! «Выжить — и снова на сцену! Какая необыкновенная женщина! Какая настоящая сила! И вот она пошла, к залу, камера за кулисами едет вслед за нею. Трудные, неуверенные шаги. Перед самым последним остановилась и придержала кулису. Прикрылась. Страшно, миленькие мои мужчины, ей же страшно было! А я — заплачу сейчас. Никогда бы не смогла, как она! Я бы и прилипла к той кулисе. Ох и славная женщина! И как хорошо ее поляки зовут — Ани».

—◦Да, Витька, рассказывала… Это концерт был?

—◦Хороший. И еще один певец пел.

—◦Понравилось? Голос у нее особенный.

—◦Папа, знаешь, какой голос,◦— он помучился немного, видимо, мысль не умещалась в известных ему словах,◦— он похожий на солнце сегодня. Совсем такой!

Изгарев поднапрягся, но на этот раз память отменно отказала — не нашлось никаких следов сегодняшнего солнца.

—◦Согласен. Только ты подолгу не смотри телевизор. «В мире животных», мультфильмы — само собой. И «Клуб кинопутешествий» разрешаю, ну и «Кинопанораму» можно. А без нужды ящик не включай, бездельником станешь, а это скучно.

—◦Я не включал.

—◦А кто же?

—◦Гость приехал.

—◦А где он?

—◦А он спит.

—◦На месте?

—◦Да, в моей комнате. Я все показал. А он ноги не помыл.

—◦Ну пусть спит. И тебе пора.

—◦Иду,◦— поднялся Витька.

—◦Как его зовут?

—◦Не знаю. Незнакомый.

—◦И откуда?

—◦Из Магадана.

—◦Ну ладно. Покойной ночи… Ближе гостя не нашлось,◦— зевнул Изгарев и отправился на кухню приготовить кофе. В Магадане никогда не был, никого не знал.

Потом он сел писать. Пьеса изо дня в день раскрывалась перед ним, страница за страницей, как анфилады дворца. Они чередовались с галереями и залами. В сущности, планировка их была ему известна, но так трудно найти нужную и единственную дверь в их множественности и достаточной запутанности. В очень поздний час глубокой ночи он заметил, что вместо анфилад начал той дело забредать в чуланы, а то и вовсе — в сараи.

Тогда Изгарев подошел к окну, распахнул — и сразу обняло травозакатьем. Обычно ранний октябрь первыми трогает травы. Утром, наверное, быть заморозку, а трава вовсе не бесчувственная и безголосая — в последнюю ночь нежно и торжественно допевает свою, травью лебединую песнь.

Анна Герман — как много может быть в голосе света и тепла! И ее голос схож с осенним солнцем, потому что сегодня оно светило прозрачно, а грело приветливо.

Ему вспомнилось отчетливо сейчас, среди ночи,◦— от запахов. Будто среди них был и солнечный аромат. Аромат солнца? Зимою оно всего лишь светит, весною — греет, летом просто жарит, а теперь, осенью, извлекает из всего, что растет, прощальные и самые тонкие запахи. И потому — пахнет осеннее солнце.

После этого открытия Изгарев немедленно вернулся к пьесе и написал еще несколько страниц, решительно распахнув новую дверь и наполнив неожиданно обнаруженную отличную комнату осенним солнцем и грустной нежностью осени. На весь текст ни одного восклицательного знака. Герои разговаривали тихо и вежливо. Осень обязательно требует уважения.

А гость принялся храпеть.

Портрет смотрел на корпение Изгарева, на листы бумаги, разложенные по столу и разбросанные рядом на полу, и собирался с радостным удивлением рассмеяться.

Закончив, Изгарев с беспокойством подумал, что вчера и позавчера встречался с актрисой реже и встречи стали беднее, чем неделю назад, штрих за штрихом ускользали, блекли. И он уже не мог почувствовать ее всю, будто живую, как умел еще недавно. До чего скверно!

А из этого беспокойства родилось подозрение — он схватил написанное, спешно перечитал. Так и есть! Кроме осенне-солнечных страниц, все заляпано чужими словами, чужими чувствами, чужими мыслями из разговоров и встреч, засорено множеством мелких переживаний, оседавших и накопленных с утра. Всем этим ядовитым бандитством текучки. Нет, так писать нельзя!

Он скомкал листы и поколебался — не запихать ли в рот храпящему гостю? И сунул в карман плаща, чтобы выкинуть завтра в первую попавшуюся урну и больше никогда не видеть, не знать этих уродцев, испачканных строк.

Пьеса успешно не получалась.

В пьесе жили, главным образом, двое. Он, не очень пожилой молодой человек, рассудочный, но добрый, приметил юную девушку, двадцати одного года. В прошлом у него жена, мирный развод, несколько рухнувших воздушных замков, ни рубля долгов и сын, начавший ходить в школу. Она — вся в поисках себя и своего значительного будущего. У них назревает неплохой роман.

А между ними, хуже сотни самых черных кошек, пробегают у каждого свои друзья, соседи по всяким сферам жизни и пострашнее — собственные слабости: сегодня она ничего, соображает, он девственно глуп, завтра у него отличные мысли — она божественнейшая идиотка, вся всуете. Вполне урбанистический роман. Впрочем, в том-то и дело, что роман не состоялся. Ей бы понять — ни за что нельзя хорошим людям расставаться из-за пустяков, ни за что нельзя отпускать от себя хорошего человека, потому что тебе надо в магазины бежать, потом к бабушке зайти, подругу навестить. А ему потерпеливее бы быть.