Виталий Шенталинский - Статиръ

• Название: Статиръ
• Автор: Виталий Шенталинский
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007

---

Все злобились на него, особенно же коллеги, завистливые жрецы: когда невежи над отцом Потапом надсмехались, собратья его величались и будто на крыльях носились, не пресекая нападки, а при споре не помогали, становились немы и безгласны. Многие, ненавиствуя, и порога сияющего храма Похвалы Богородицы не переступали, встретив же где отца Потапа, притворно оказывали почтение, только из страха перед его патроном. Ярились и хозяева солеварен — конкуренты Строгановых, в коих метал громы и молнии отец Потап за то, что выжимают все соки из своих рабов и хотят на их горбах в рай въехать, пока те в условиях «геенны огненной» «земную глубину провертывают». Роптали богатеи:

— Старец Потап, живя праздно, позорит нас, из тщеславия пишет книгу, по своему своеволию и нам в укоризну. А не довольно ли и кроме него святые отцы написали?

Все восстали против новоявленного пророка и обличителя, а защитник был один. Один — но всесильный. Поговаривали, правда, что не без задней мысли молодой Строганов безумному попу язык развязал, а с дальним прицелом — уязвить, опорочить своих соперников, разорить их и прибрать себе их хозяйство, пустить по миру с протянутой рукой.

А отец Потап будто в колокол гремел:

«Скорчена душа наша, если смотрит только на земное, а о небесном и Божественном не помышляет…

Как хамелеон изменяется из цвета в цвет, кроме белого, так и мир сей переходит от одной злобы к другой, но не делается добродетельным. Ибо и ныне, в наши плачевные времена, в нашей российской стороне немало беспокойства и огорчений воздвиг сатана. Посмотрите, как умножились ныне беззакония в роде христианском. А у нас сколько зол: грабительство, клятвопреступление, суд неправедный, объядение, пьянство, блудонеистовство, лихоимства, насилия, воровство, кощунство, слова смехотворные и другие бесчисленные злобы. Хоть мы и не клянемся идолам, но греху всячески служим».

Ну что тут скажешь — настоящий демократ, социалист объявился в уральской глуши за сто лет до провозвестника свободы Радищева. Как медведь в лесной берлоге, среди зимы очнулся и заревел. Вот ведь что возвестил местному люду в пресветлый день Рождества Христова:

О человек, познай свое достоинство!

Диссидент какой–то, правозащитник, предтеча Солженицына и Сахарова, за три века до них, может быть, первым на Руси возгласил:

О человек, познай свое достоинство!

Хоть пиши светящимися буквами на глухой кремлевской стене нашей казенной государственности, на всю страну транслируй и хором учи–повторяй для вразумления и затвержения, троекратно, как полагается:

О человек, познай свое достоинство!

Уже подумывали уязвленные пермяки, как укоротить язык самодельному Златоусту, захлопнуть рот, затворить уста. Неужто некому крикнуть государево заветное «Слово и дело!»? Давно полагалось отцу Потапу за его «Слово» — «Дело», в Приказе тайных дел, в царском застенке!

«Слово и дело!» — не что иное, как родимый, привычный нашему человеку донос, заявление властям о чьем–то преступлении. По этому возгласу хватали царевы слуги того, кто кричал, а следом волокли и того, на кого крик, поскольку он уже был «в слове», под ответом, подпадал под обвинение. И оба, доносчик и оговоренный, подвергались перекрестным допросам «с пристрастием», то есть с пытками, пока не докажут, кто прав. Каждый подданный под страхом смерти обязан был доносить об умыслах против власти.

Этот общественный институт — политический сыск — замечен на Руси еще в ХIV веке, но наверняка существовал изначально, только под другим названием и с вариациями. И действовал всегда эффективно, поскольку методы тайных канцелярий всех времен и народов, как то: инквизиций, гестапо, НКВД и прочее — испытаны долгим опытом, разнообразны и почти безотказны. Не скажешь «подлинную» правду при избиении длинниками — хлыстами, так скажешь «подноготную» — когда ногти сдирать начнут…

Или не знал всего этого отец Потап, не боялся? Еще как боялся и знал. Чуял грозу, что собиралась над его головой, и даже остерегал себя:

«Иные безумцы за вино готовы продать свою душу! Как? Пьяницы идут под присягу и показывают ложно, в пользу лукавых людей».

Но ничего он не мог поделать, пока не кончит книгу. Высшая сила его вела.

«Ибо не опочила мысль моя, пока я трудился в писании книги сей; во время молитвы и святого служения рыскал ум мой и сограждал речи к сочинению словес. О домовном же правиле не радел, на дело сие спеша…»

И все мучительней душили предчувствия и страхи. О том — никому, лишь в молитвах пресвятой Деве Марии:

«Призри на мою немощь, мати Всемилостливого Бога. Разжигаются вражий шум и неистовства, кои хотят меня низринуть в ров погибели. Окрыли меня крылами материнских своих щедрот в день отлучения бедной моей и окаянной души от скверного тела. И избавь меня от лютых испытателей, что ждут похитить душу мою, как псы голодные, и низвести ее в ров геенский».

Августа 20 дня 1684 года он поставил точку. И молился:

«Прими, Милостливый, сию книгу на украсу дома Твоего. Дай рабам Твоим за истинного и бодрого стража и за непостыдного спутника до вечной жизни. Дай за руководство заблудшим, за свечу ясную во тьме греха и неведения живущим…

Прими, Господи мой, малое зерно пшенично, изросшее в иссохшем колосе ума моего. Сотвори его в мире вкорениться, умножь и рассей по лицу всея Российской державы и во всех верных, где прославляется имя Твое… Аминь».

Поставил точку. Исполнил труд, завещанный от Бога. А имя свое не вписал, оставил в тайне. Почему?

По старой традиции? Древнерусская литература, как правило, анонимна, это не собрание солистов, а скорее хор, и ценность каждого голоса не в том, что он выделяется среди других, а в том, что органически вплетен в единую, великую полифонию. Авторы не подписывали свои книги, как и иконы, из смирения: ведь Слово — это Бог, а ты — лишь искра в Божьем огне, откуда явился, туда и перейдешь.

И правда, есть в авторском самоутверждении нечто варварское, вроде надписей на храмах и дворцах: «Здесь были Вова и Люся». Бог и так все знает и помнит. Не самовыражение через слова важно, но приобщение к миру больших величин — через Слово, а это не столько отпечаток твоей неповторимости, сколько слияние с божественной тайной, попытка угадать замысел Бога о тебе и воплотить его.

Или все проще, и не мог автор «Статира» поставить свое имя по холопскому положению, ведь все, что он делал, принадлежало Господину?

Что же стало дальше с отцом Потапом? А дальше — ничего… Пропал, исчез. Не нашел я больше никаких известий о нем, сколько ни листал, ни перечитывал папку с бумагами богослова Павла Терентьевича Алексеева.

Ничего не оставалось, как позвонить хранительнице его памяти:

— Лариса Владимировна, а что же случилось дальше с автором «Статира»?

— Вижу, вы все прочитали до конца, — весело отвечала она. — Будет продолжение, вы заслужили.

И она привезла еще одну папку с бумагами Алексеева, тоже заботливо перевязанную выцветшим платочком. В ней была вторая, тайная и неожиданная судьба автора «Статира».

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ИЛЬКИ-АТАМАНА

Вживаясь в биографию своего героя, Алексеев обнаружил загадочный провал: несколько лет жизни Потапа Игольнишникова, до поступления его в Пыскорский монастырь, выпадают почти бесследно, между тем как дальше он говорит о себе подробно и охотно. Упорный богослов отметил целый ряд темных и путаных мест в тексте «Статира», умолчаний, намеков и явных хитростей и пришел к выводу, что автор что–то скрывает о себе, заметает следы прошлого.

В самом деле, о чем говорит такое откровение отца Потапа в его молитве Богу, перед которым он не смеет притворяться и лгать:

«Я же, окаянный и злонравный, ленивый раб и непотребный, был воли Твоей преступник и стольких даров Твоих возгордитель. Обезумел в юности моей, воссвирепел в гордости, взыграл, как бессловесный жеребец, не имея обращения, узды страха Твоего. Вскочил в погибельные стремнины, отошел на сторону, беззакония творя, вдался в работу врагу и тамо погубил сыновство Твое и одежду духовную скверной измарал и данный мне талант скрыл в темноте злого сердца моего и прельщен был сладостью мира сего. И так умножил беззакония, что превзошли главу мою…

Но благодатью Своей, Господи мой, Ты не оставил меня во зле вконец погибнуть, нашел меня, заблудшего, обрел, погибшего, возвратил, отбегшего, и через реку беззаконий моих, как мертвого, перевез… Прими, пресвятый Боже, из глубины воздохновение мое о злах моих, в юности содеянных. Если и грешен есть, но дело рук Твоих и на Тебя всю надежду возлагаю».

Или такое, из предисловия к читателю:

«Ох, горе себе помышляя! Зрю стадо Христово не на пажити духовной мною пасомо, но по стремнинам всякого беззакония волком душегубителем расхищаемо. Ведаешь ли ты, о окаянный человече, как сиих погибших овец от тебя Христос взыщет? Я в уныние впал и в отчаянье себя поверг, — не ведаю, что творю. И тогда восставила меня Божия десница, и блажий глас Владыки моего пробудил меня…»