Виктор Зиновьев - Нижний горизонт

• Название: Нижний горизонт
• Автор: Виктор Зиновьев
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

Виктор Григорьевич Зиновьев родился в 1954 году. После окончания уральского государственного университета работал в районной газете Магаданской области, в настоящее время — корреспондент Магаданского областного радио. Автор двух книг — «Теплый ветер с сопок» (Магаданское книжное издательство, 1983 г.) и «Коляй — колымская душа» («Современник», 1986 г.). Участник VIII Всесоюзного совещания молодых писателей.

Герои Виктора Зиновьева — рабочие люди, преобразующие суровый Колымский край, каждый со своей судьбой.

---

— Ну, автомат у нас по другой причине стоит, — махнул рукой директор. — Ты же знаешь, бумага для него неделю отлеживаться должна, а мы вынуждены с рулона печатать. Бумаги в стране не хватает, вот в чем беда.

— И не будет хватать, — сказала Лена, — пока мы топором рулоны с «афишкой» разрубаем. Вы же видели, сколько в отходы идет, когда под формат подгоняешь!

— Пробовал я газолинщикам ручной размотник заказать, а они, знаешь, какую цену заломили? — директор подпер щеку рукой, но потом спохватился. — Ты лучше мне вот что скажи — почему пыталась сорвать изготовление, как их… наставления мы в прошлый раз печатали… инструкций для газолинового завода?

— Сорвать? Наоборот, предложила тираж в один прием напечатать. Это же нечестно, вместо одного заказа на шесть тысяч заставлять оформлять два по четыре тысячи…

— Да для них эти заказы — копейка в море, они миллионы на ветер пускают! Это же не мне выгодно — нам, типографии, государству! Не выполнить план реализации — значит украсть продукцию, деньги у государства!

— Из одного кармана красть нельзя — он к нам ближе, а из другого можно? Газолиновый завод тоже на государство работает…

Директор вскочил из-за стола и начал ходить по комнате.

— Давай, Маркелова, отвечать не за государство — об этом и повыше нас есть кому позаботиться, — а за свое дело. Ты что, против плана?

— Нет, — сказала Лена. — Я против того, чтобы ради плана приучать людей к нечестности. Они ведь не цифры, все видят.

Директор прекрасно все понимал и без нее — Лена по глазам видела. Это только в кино приходит к начальнику рабочий, открывает ему на правду глаза, и тот сразу становится добрым и справедливым. Сколько лет она в типографии работает И сколько директор? Притом первого попавшегося на такую должность не поставят.

Наверное, директор не столько с ней спорил, сколько с собой. Бумаги нет, потому что дерево идет не на бумагу, а на бруски вместо марзанов. Газолиновый завод выпускает мало сырья для марзанов, потому что тратит деньги на ненужные инструкции. Смешно, конечно, обвинять во всех этих бедах маленькую типографию. Но ведь таких типографий и газолиновых заводов по стране тысячи — представить себя начальником их всех нам скромность не позволяет? Черт с ней, со скромностью, зато польза какая бы была!

Как бы в ответ на ее мысли директор сказал:

— Все это, Лена, я и без тебя знаю. И как вы на руках свинец из гартоплавки носите, вижу, и что в наборном цехе вентиляции нет, и что склад новый надо. Я на коленях в Казани валялся, просил тысяч десять на реконструкцию — ноль! Ругают меня еще почище, чем ты, на каждом исполкоме — и попробуй докажи, что если в прошлом году всему району на пятилетку вперед бланков наштамповал, в нынешнем их никто заказывать не будет. А ведь типография работать должна, люди семьи кормить должны, газета выходить обязана? И тут еще ты…

— Рашид Олегович, почему бы вам об этом на собрании не сказать? Когда люди думают, что так будет всегда, они привыкают к…

— Покажи мне границы Татарии! — перебил директор и ткнул пальцем себе за спину.

— Это же политическая карта, — сказала Лена, — здесь все республики красного цвета.

— Во-от, — учительским тоном сказал директор, — если нарисовать все на одном листе, получится хаос. Жаловаться, что нам краску не шлют, шрифты не заменяют, валики износились? Тогда рабочие все «марашки» на оборудование сваливать начнут. Сказать, что для экономии бумаги нам надо за сокращение заказов, а не за перевыполнение бороться? Не все же еще сознательные, Лена!

— Зря так думаете, Рашид Олегович, — сказала Лена. — Ну что Паневич только деньги интересуют… и то, четверо детей. А вот вчера ко мне подошла уборщица Рая и пожаловалась, что ее в соревнование не включили. А ведь она на повременке и знает, что премии за победу не получит.

— Почему тебе пожаловалась, а не председателю месткома?

— Видно, побоялась, что та ее письменно, в трех экземплярах, составлять заявление заставит.

— Напрасно ты иронизируешь, Маркелова, — сказал директор. — Суховата Анна Андреевна, зато аккуратна. Знаешь, какой хаос у нас в кассе взаимопомощи до нее творился? А банкеты эти за профсоюзный счет? Главное — честность, а остальное приложится!

Лена сама понимала, что честность — основное в человеке. Не для начальства, не для окружающих честность, а для себя — когда никто не видит. Можно и четверть рулона «афишки» списать — инструкция позволяет, и план реализации вдвое перекрыть — за это похвалят даже. Да ведь себя-то всякими фразами не обманешь, и не может быть, чтобы директор думал по-другому. Почему же они спорят? Одно ясно, своему руководству все это директор сказать не хочет. А может —. боится?

Посидели еще, директор спросил, долго ли она собирается работать в типографии, и Лена ушла. Острый разговор вышел. На проблемы она ему глаза не открывала, нет — Лена хотела, чтобы директор, наконец, перестал бояться рабочих. Разве они не знают, откуда на реконструкцию или на новый станок деньги пойдут? Пусть и он знает, что рабочие это прекрасно понимают. Не у всех из них десятилетнее образование, но сердцем-то каждый за государство стоит!

А в коридоре ее встретила Сычева.

— Лена, — сказала она, — ты что, уже читала постановление райисполкома? А откуда же так хорошо о наших недостатках знаешь? Вы так громко говорили за стенкой…

— Нет, Анна Андреевна, — ответила Лена, — постановление мне никто не давал читать. Если бы я прочитала — молчала, иначе было бы неблагородно.

День у Лены прошел неплохо, и домой она шла с легкой душой. Она заметила закономерность — чем лучше день на работе пройдет, тем сильнее домой спешишь. Настроение не омрачало даже письмо отца, лежащее в кармане. Обычно, когда она получала «весточку», в душе закипала обида — как он может читать нравоучения, когда сам… Вот и снова пишет:

«…ты поймешь меня и на многое взглянешь по-другому. Последние годы я жил с твоей матерью только из-за тебя, а когда ты достигла совершеннолетия, в этом отпала необходимость. Безусловно, есть и моя вина в том, что мы с ней не смогли до конца жизни остаться друг для друга любимыми. Когда-то у нас были общие интересы, общая жизнь — мы встретились под Вроцлавом, когда я был совсем мальчишкой, и прошагали рядом до самой Эльбы. А потом, видно, стала сказываться разница в возрасте… Человек ведь существо не только «социо-», но и «био-», а мы так привыкли к непогрешимости всего «интеллектуального», что порой стыдимся самых простых, но необходимых потребностей. Честное партийное, если бы я знал, что мать не переживет нашей разлуки, я бы не уходил.

И уж совсем, Лена, тебе не нужно злиться на Тамару — в ту пору я ее еще не знал. На днях я уезжаю в далекую командировку, а ты обязательно напиши ей письмо, а еще лучше — приезжай в гости, она будет очень рада, я рассказывал ей о тебе. Привезти тебе сувенир? Что-нибудь экзотическое?

Обязательно напиши или поезжай к Тамаре, познакомишься со своей маленькой сестренкой. А я, наверное, в командировку отбываю уже в последний раз…»

Много Лена и без отцовского письма понимала, но что могла ему ответить? Ничего. Пока, по крайней мере.

По дороге Лена забежала в магазин и купила ленту. В танцевальном кружке готовили кадриль — платья из цветастого ситца с отрезной спинкой заказали в ателье, юбки в мелкую сборку в Доме культуры есть, а вот кружев нет нигде. Без этой прозаичной мелочи может пропасть весь «поэтический» труд. Возможно, для отделки рукавов вместо кружев подойдет лента — ведь нужно что-то придумывать, с неба готовые платья сами не посыплются.

Лена любила русскую, народную, задорную кадриль. Честно признаться, сначала она танцевать не любила. А когда соприкоснулась с людьми, для которых эта «беготня» полна содержания… Каждый танец ведь изображает часть жизни человека. Если перепляс вприсядку — значит соревнование — кто быстрее на коне проскачет; танец «Ленок» — по названию видно, работа со льном; в «Утушке» — девушки хотят быть похожими на красивую, с плавными движениями птицу. Причем в «Утушке» не просто подражание, а чувства и желания людей, потому и «ходы» в ней очень сложные — «припадания», «гребенки», «восьмерки» — некоторые насчитывают до ста двадцати тактов. И в кадрили — поклоны, полупоклоны, «воротца», «шаг с паузой» — простой люд хотя бы в танце хотел быть похожим на «благородных» господ. Но тут же «присядка» и «перескоки» — фабричные ребята считали, что только лихой дракой можно завоевать любовь подружки. И не один так считал, а многие, ведь почти все рабочие тогда были неграмотными. Потом, правда, эти же самые лихачи и неграмотные ребята так ахнули «Интернационалом» по дворянским домам… А дальше в кадрили «закрутки», «дробь с платочком», комические ухаживания — русский человек нигде не обойдется без подковырки.