Роман Лерони - Не говорите с луной

• Название: Не говорите с луной
• Автор: Роман Лерони
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

Таджикско-афганская граница. Жаркая весна 1993 года. Молодой офицер, старший лейтенант, прибывает на новое место службы — командовать ротой усиления на пограничной заставе. 24 часа из его жизни. 24 часа испытания воли. 24 часа проверки офицерского профессионализма. 24 часа, в которых будет время и на отчаяние, и на мужество, на находчивость и скорбь. Служи, офицер, с честью!

---

— А смысл? Ты разрешил?

— Позвольте, Александр Николаевич, — это был начальник заставы.

— Слушаю Вас, Виталий Семёнович.

— Открыть огонь по зайцам разрешил я Кабаеву. У нас давно не было свежего мяса, ну, и я решил, что жаркое из зайчатины на ужин будет кстати.

— Что же от зайцев–то осталось?! — изумился Александр.

— Всё осталось, товарищ старший лейтенант, — ответил рядовой. — Я бил его в нос. Голова отлетала, а тушка падала. Я уже их освежевал.

— Сколько же ты патронов извёл, Кабаев.

— Мало. Семь.

— Молодец, Кабаев. Молодец, но без восклицательного знака. Стрелок ты знатный, опытный. Но почему не почистил оружие? Вы здесь с утра, так? А вдруг на базу напали бы бандиты, и у тебя заклинил автомат? Что бы ты тогда делал, Кабаев? Погибал, как герой?

— Виноват, товарищ старший лейтенант.

— Да, Кабаев, теперь ты виноват. Костюк, старшина?

— Я, товарищ командир.

— Кабаеву нужен наряд вне очереди.

— Будет, товарищ командир.

— Есть «наряд вне очереди», товарищ старший лейтенант. Можно сегодня, на кухню? Я помогу Крошке зайцев приготовить…

— Разрешаю решить этот вопрос со старшиной, Кабаев, а он мне потом доложит.

Рядом с Кабаевым сидел боец в маскировочных штанах, одной майке и в разгрузке. Когда глаза Левченко остановились на нём, тот поспешил укрыть лицо за полями своей панамы и подсунул глубже под себя стопы, обутые в сбитые до дыр на подошвах полусапоги. В дыры проглядывали грязные набитые мозоли.

— Рядовой Арсуфьев? Я ошибся, боец? — обратился Левченко к нему.

— Откуда знаете меня, товарищ старший лейтенант? — испуганно возмутился рядовой. — У меня оружие чистое. Я не стрелял!

— А как давно ты стрелял вообще?

— Ночью. Сегодня ночью.

— Подъём по тревоге был, — пояснил Сазонов. — Нас сегодня обстреляли неизвестные из автоматического оружия.

— И как успехи, Арсуфьев?

— Не знаю. Они стреляли. Я стрелял. Потом они пропали, а мы пошли спать. Обычное дело, товарищ старший лейтенант!

Рядовой окинул взглядом своих товарищей, ища поддержки. Солдаты согласно закивали. Александр поймал себя на мысли, что не может ещё осознать этой обыденности и естественности, с которой говорили о боях его подчинённые. Для них это стало жизнью, некими вешками, которые ежедневно размеряли их настоящее существование. Почти каждую ночь к ним, пулями о камни, стучалась смерть, и, отпугнув её слепыми, наугад, навскидку очередями, они отправлялись спать. Для них это было обычным делом в столь молодые годы. Он был не многим старше их, более образован, тренирован, но слаб и беззащитен перед этими злыми, простреленными ночами, которые ждали его уже сегодня. И завтра, и послезавтра… И во всём этом была одна вопиющая несправедливость! Он не имел права бояться, выказывать страх, и, тем более, паниковать, так как был их командиром, который так удачно и правильно завоевал их авторитет. Не слишком ли рано он это сделал, хотя и поступил так, как учили его опытные, грамотные преподаватели в военном училище. Его долго учили воевать, встречать войну, жить в ней, но со всем этим багажом он был сейчас каким–то недоношенным, недоразвитым. Не солдаты зависели от него, а он от них. И отступать было некуда.

Минут за пятнадцать он познакомился с большей частью личного состава Первого взвода своей роты. Здесь были только те, кто выехал из заставы, чтобы пополнить запасы на базе и встретить своего нового командира. Остальные были заняты на службе, неся боевое дежурство на позициях или выполняя работы в нарядах.

— Товарищи, бойцы, — сказал он в завершении, — мы обязательно познакомимся ближе. Я посмотрю на то, что вы умеете делать, вы узнаете, что собой представляю я. Не считайте это признанием — мне нечего скрывать. Говорю, как есть: у меня нет боевого опыта, и обретать его буду у вас. Сомневаюсь, что я смогу чему–либо научить вас, особенно тех, кто отслужил здесь весь срок. Могу обещать лишь одно: всё, чему вы научите меня, я передам следующим, кто придёт после вас. Выживали и побеждали вы — выживать и побеждать будут они. Я хороший ученик — можете не сомневаться, но обучение во многом зависит и от преподавателей. От качества несения вами службы, выполнения вами своих обязанностей будет зависеть и моё обучение. Я не гордый, и матюг в мою сторону, хороший пинок, принимаю как положено, если это сделано по делу или за дело. В иных случаях на пощаду и снисходительность не рассчитывайте.

Солдаты молчали, переглядываясь. Тишина слоилась над ними, придавливаемая сверху знойным полднем. Стало слишком жарко. Перестали петь птицы. Молчание затянулось. Он терпеливо и неподвижно ждал их слова.

— Пора за дело, товарищ старший лейтенант, — сказал Зинатулин, крепкий, широкоплечий татарин, на коротких кривоватых ногах. — Мы за вами будем смотреть, как за родным отцом. Не переживайте.

Александр облегчённо вздохнул.

— Спасибо. Раз за дело — значит за дело. Пять минут перекура, затем экипажи к машинам — я осмотрю их вместе с вами. Остальным проверить оружие, снаряжение. Выступаем через двадцать минут. — Он посмотрел на часы. — Ровно в тринадцать ноль–ноль. Свободны!

Он подошёл к сидящему на прежнем месте Сазонову, предлагая тому руку, чтобы помочь подняться.

— Толково ты их! — сказал Виталий, поднимаясь. — Я заслушался. Этому тебя учили?

— Да, Виталий Семёнович. А тебя?

— Вроде нет, — задумался он. — Или я плохо учился.

— Как–нибудь на досуге расскажу пару нужных вещей.

— С меня пирожок!

— Два!

— По рукам!

— Товарищ командир! — Это был старшина Костюк.

— Слушаю тебя, Костюк.

— Я насчёт перекура. У нас курева уже месяц нет.

— Извини меня, старшина. Я не знал. Позови ко мне Залобова.

Пришёл Залобов. По всему было видно, что ему стало хуже. Отёк на лице залепил правый глаз, надул щеку и пошёл на горло.

— Товарищ старший лейтенант, ефрейтор Залобов…

— Не надо, Залобов. Ты как?

— Терпимо.

— Молодец, потерпи ещё немного.

— Да…

По всему было видно, что солдат терпел сильную боль. Единственный открытый глаз пялился на свет кровавой мукой.

— Ты получал на складе бригады сигареты?

— Да, «Полёт».

— Выдай нашим бойцам по две пачки…

— По пачке, — поспешил вставить начальник заставы. — По пачке. Надо экономить. Потом ходят и мучаются. Едва кизяк не курят.

— Пусть будет по пачке, Залобов. Всем выдай: и курящим, и не курящим.

— Понял.

— И сам это не делай. У тебя есть отделение! Командуй.

— Есть!

Солдат ушёл. Смотря ему вслед, Александр произнёс:

— Плохо дело с нашим Залобовым. У нас на заставе есть кто–нибудь, кто сможет ему помочь?

— Санитар, — пожал плечами Сазонов. — Но он максимум, что может сделать, так банки поставить, горчичники налепить или компресс на горло.

— А у дружественных таджиков?

— Никого.

— Думаю, что если запросить помощь по радио, и оставить ефрейтора здесь…

— И пары дней не протянет.

— Вот и я о том, Виталик.

— Б…ть!

Левченко посмотрел на бронетехнику.

— Слушай, начальник. Какая из этих консервных банок самая мягкая на ход?

— Командирская бэха. Четыреста вторая.

— Промедол есть?

Командир заставы поднял бровь.

— Ты думаешь, что так серьёзно?

— Ты сам не видишь?

— Да, вижу, — тяжело вздохнул Сазонов. — У меня два тюбика.

— У меня четыре. Есть ещё эритромицин. Дам ему пару таблеток и вколем тюбик. Кинем его на «четыреста вторую» и повезём. Я буду рядом с механиком — вдруг чего, подменю. А ты сядешь с Залобовым. Если вырубится — будешь смотреть, чтобы не сбросило с брони. Ехать будем на максимуме. Если не вырубится — вколешь ещё одну.

— Выдержит ли? Заморыш он какой–то.

— Надеюсь, что да. Колоть будешь лишь в крайнем случае. Надо, чтобы у нас был запас тюбиков на заставе. Думаю, что зуб надо будет выковырять своими силами.

— Ты это делал?

— Нет, но видел, что происходит, если ничего не делать.

Александр с досады сплюнул.

— Б…ть, но почему так везёт?

Он пошёл к технике. Солдаты ещё курили, а он уже проверял работоспособность «бэх» и «бэтэра». С проблемами оказалась именно «четыреста вторая». Невозможно было запустить двигатель. Давление воздуха в пусковой системе было нулевым, поэтому «прикуривали» от «гитары» (воздушнаяя система) «сто семьдесят второго». Механиком на «четыреста второй» был как раз рядовой Зинатулин.

— Чего ж ты так за машиной смотришь плохо, боец Зинатулин? — сокрушался Левченко, после того, как завели броню. — Почему не определил и не устранил неисправность?

— Виноват, товарищ старший лейтенант.

— Виноват, ё… твою мать! Давно она так?

— Я сливал воду из воздушной системы. Накопилось много. Продувал, потом собрал, а воздуха нет. Пока едем — есть, а заглушил — через пять минут пусто.