Генрих Далидович - Юля

• Название: Юля
• Автор: Генрих Далидович
• Издательство: Юнацтва
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990

Белорусский писатель Генрих Далидович очень чуток к внутреннему миру женщины, он умеет тонко выявить всю гамму интимных чувств. Об этом красноречиво говорит повесть "Юля".

---

— Не скромничай, — не согласилась Анька. — И работала бы как–то, и в институт пробилась бы: ты же в школе, можно сказать, лучше всех училась. И была бы не Юля, а Юльяна Ивановна. Важный человек в деревне — на «вы» называли бы. Если сама о себе не подумаешь, то кто о тебе заботиться станет? Надо уметь жить…

— Лучше быть хорошим поваром, чем плохим учителем, — возразила Юля, — не хочу, чтобы дети смеялись надо мной и позже добрым словом вспомнить не могли.

Она подошла к печке, щепкой открыла дверцы, на которых порыжела побелка, поправила дрова.

— У нас паровое отопление, — сказала Анька, — Ты ведь не жила в городе, не знаешь, какая это красота — газ, горячая вода!.. Не надо этих дров, не приходится носить ведрами воду из колодца или белье на речку полоскать, поверну краник — потекло… Если бы ты видела, как вырос наш город! А Мишу моего еще повысили, большой оклад, раз в пять больше моего дали, «Волгу» выделили. Знаешь, Иван, это шофер его, на работу меня отвозит и с работы забирает.

— Хорошо тебе, — усмехнулась Юля, вспомнив, как некогда, будучи ученицей, Анька хвасталась, что у нее самое лучшее в классе платье, самые дорогие туфли или школьная сумка и письменные принадлежности.

— Миша пополнел, солидный такой стал. Если какое собрание в городе, так обязательно в президиуме сидит, — говорила Анька. — Недавно был в Ленинграде, пальто мне вот это достал, это уже пятое. Воды сырой пить не дает, говорит, яблочный или' вишневый сок покупай.

— Смотрит за тобой.

— Да не жалуюсь, как другие. Что захочу, то и получаю. Может, тебе что–нибудь надо достать?

— Спасибо, — отказалась Юля, — у меня все необходимое есть.

— Говори. Может, на такое пальто у тебя и не хватит денег, так более дешевое достану. Наденешь — все тут ахнут…

— Не надо, — снова отказалась Юля, — все это лишнее.

— Ты все такая же. Мало изменилась с тех пор, как в школу ходила.

— У каждого остается что–то свое, мало кто совсем меняется.

— Скучно тебе тут, конечно, — покачала головой гостья.

— Живу, Анька. — Юля встала, сходила в кладовку и принесла колбасы, кусок сала, нарезала его небольшими кусочками, бросила на сковороду и поставила на огонь.

— Света нет, — пожалела Анька.

— Это сегодня что–то нет, а так он всегда горит, — будто оправдывалась Юля.

— Когда ни приеду, всегда так бывает: то свет потухнет, то в магазин хлеба или сахара не привезут.

— Теперь хорошо жить стали, — сказала Юля, — все, у кого семья на хорошей работе, стараются, много получают, живут по–городскому: телевизоры, мотоциклы, холодильники, хорошую мебель имеют. Некоторые учителя, бригадиры и экскаваторщики «Жигули» да «Запорожцы» приобрели. Почти в любую хату зайди — чистенько, чего там только нет из дорогих вещей. Это не то, что было когда–то, когда мы в школу ходили.

— Все равно в деревне я теперь жить бы не стала, — перебила ее Анька.

— Ничего страшного и тут нет, — не согласилась с нею Юля.

Она присела на корточки и стала поворачивать на сковородке кусочки сала, которые уже начинали подгорать, дымиться и чернеть. Пришлось поставить сковородку на самый краешек в печке, подальше от огня.

— Ты одна приехала? — спросила Юля у гостьи.

— Одна. Мишина работа не позволяет раскатываться. Да еще он такой старательный, так прилежно работает, что и меня и детей редко видит, хоть ты заводи себе полюбовника. В отпуск в Крым поедем. Знаешь, я пятое лето подряд туда покачу…

— Мне хоть бы раз в своей жизни поглядеть те курорты, — сказала Юля.

— А ты собери сотню–другую, да и катани. С кавалером каким познакомишься. Знаешь, как они там за красивенькими охотятся?.. Ты будешь в большой цене.

— Ну их, этих кавалеров! Их и без курорта хватает.

— Вот хочу спросить: почему ты со своим разошлась? — снова начала Анька.

— Разошлась…

— Пил или бил тебя?

— Много, Анька, рассказывать, — Юля еще раз перевернула сало, лицо ее разгорелось от огня, который жег лицо и руки. — Много, да и надо ли? Не удалась наша жизнь — и все тут. Разладилась, и трудно склеить.

— Ты не переживай, — промолвила Анька, — если бросил тебя — ну и черт с ним. Выйдешь за другого, более стоящего. Что он там, шофер. Только надо в город ездить, не сидеть тут, потому что в деревне с ребенком нелегко выйти замуж, а в городе добрые люди возьмут.

— Да не спешу я второй раз замуж. — Юля помолчала. — Снова выйти замуж — это не пальто сменить. И полюбить надо, и чтобы он тебя полюбил, и чтобы ребенку отцом мог стать. Тут уже не только о себе думаешь.

— Эти дети сдерживают нас… — Анька умолкла, видно было, чего–то не договорила, что–то утаила свое, секретное, — Да, тут ты, может, и права: жизнь непростая, непросто дается. Сначала думаешь: должно быть вот так, а оно потом иначе поворачивается…

«Наверное, не любит она своего пожилого мужа, — подумала Юля, женским сердцем почувствовав это из хитроватых Анькиных слов. — Может, она и правда не раз подумывала о любовнике?..»

Внезапно вспыхнуло, ослепило женщин электричество. Юля и Анька на минуту закрыли глаза, потом, когда глаза привыкли к свету, взглянули друг на друга.

Анька выглядела хорошо — молодо, свежо. Она была полной, но стройной, в коричневой шерстяной юбке и дорогой белой блузке. Лицо и шея у нее гладкие, без морщинок, щеки были старательно припудрены и от того казались розовыми.

— Ты постарела, Юлька, — удивилась и как будто обрадовалась этому Анька. — Я моложе выгляжу.

— Что поделаешь. — Юля сняла с огня и поставила на припечке сковородку, от которой валил синий дым, взяла чистую тарелку и переложила на нее поджаренную колбасу с салом.

— Гляди больше за собой, — посоветовала Анька, — купи крем от веснушек, смазывай им лицо, сделай на лице маску из свежих огурцов и полежи…

— Некогда мне с масками лежать, — усмехнулась Юля, — весна наступает, надо картошку сажать, а там лето подойдет — сено, ягоды…

Зашевелился на печи Петька, сверкнул глазенками из–за трубы на гостью. Взглянул и спрятался.

— Ой, какой мурзатенький! — удивилась Анька, достала из кармана плитку шоколада, подошла к печке и дала Петьке.

Тот забился в угол, даже не дотронулся до гостинца, лежавшего с краю на печи.

— Ой, какой стеснительный! Пропадешь, если будешь таким… Бери скорее, а то растает, — Анька пододвинула к нему ближе шоколад.

— Что надо сказать тете? — пристыдила сына Юля.

— Спасибо, — несмело пробормотал Петька.

— А мои хлопцы смелые, — вернувшись к столу, сказала Анька и начала с увлечением рассказывать про своих сыновей, потом, когда уже выпивали, заговорила о своих коллегах по работе, осуждала их.

Уходя домой, она пригласила Юлю завтра прийти в отцову хату.

— Иди, сынок, помоемся на ночь, а то слышал, как тетя смеялась над нами, — сказала Юля сыну, когда закипела вода в чугунке, сняла почти сонного Петьку с печи, поставила его в корыто.

Налила в него заранее приготовленной в ведре теплой воды, раздела и посадила сына, ополаскивая его, намылила голову, уши. Сын все еще боялся мыла, боялся, чтоб оно не попало в глаза, хныкал, тер кулачками глаза, просил смыть с лица мыльную пену. Юля успокаивала его, купала и вспоминала то, что нагудела в уши только что Анька — хвалилась своей легкой жизнью, поучала, как можно и нужно жить Юле, как жить лучше. По ее словам выходило, что прежде всего надо думать о себе, выйти замуж «хорошо и выгодно, чтоб жить припеваючи, а остальное все уладится, все будет, не со своим, так с другим…».

Юля сейчас опять подумала, что Анька и вправду, наверное, имеет любовника, изменяет своему старательному мужу, который много, прилежно работает, но мало глядит за нею и за семьей, потому что очень уж странным был ее рассказ о своей жизни.

— Если бы ты, сынок, не копался в песке, не лез в грязную воду, — не переставая думать о гостье, говорила сыну Юля, — так всегда был бы чистенький и мне меньше было бы забот. А то ты совсем не слушаешься меня и бабушки, все по–своему делаешь.

Терла сыну согнутую спину, шею, черноволосую голову, и ей казалось, что перед нею сидит муж — сложением Петька все отцовы капельки подобрал. И ходит так же, опустив голову и цепляя ногу за ногу, ставя их носками внутрь, так же искривляет туфли: одинаково исподлобья поглядывает на других: задумавшись, любит грызть ногти.

— Какой ты худенький, сынок! — посокрушалась Юля, сняла с печки нагретую простыню, завернула в нее, как маленького, Петьку и понесла на кровать, вытерла его, надела майку, сорвав с нее магазинный ярлычок, трусики. Укрыла одеялом, поцеловала мальчика в лобик: — Спи, — минуту постояла, любуясь пригоженьким сыном, подумала, как ей порой бывает трудно, нехорошо, и сын всегда утешит ее, успокоит. Уже то, что он живет, растет и умнеет, как бы каждый день напоминает Юле: не горюй, не плачь о своей неудачной жизни, о том, кого ты потеряла или что тебя потеряли — тебе надо жить. Жить ради сына, ради его счастья, и потому, думая о нем, думай о себе. Юля радовалась, что почувствовала, поняла сердцем смысл, значение слов: каждая мать живет не для себя, а для своих детей.