Мара Будовская - Вечер в Муристане

• Название: Вечер в Муристане
• Автор: Мара Будовская
• Жанр: Проза

---

— Синьор Паолино, я сделал запрос во все авиакомпании. Фелишия не бывала в Европе уже несколько лет. Получается, что по телевизору на разных фестивалях мы видели Катю?

— Думаю, да.

— Я прошу вас явиться завтра ко мне в префектуру для дачи показаний. А сейчас идите домой, отдохните.

Дино не собирался отдыхать. Не то, чтобы он не устал. Устал. Но от этой усталости уже не отдохнешь вовек.

Паппарино смотрел телевизор. Чуть ли не первой новостью шел репортаж о том, что слухи о смерти Фелишии Фурдак сильно преувеличены. Показали Массимо Скорпи, он сделал заявление о последнем повороте следствия.

— Идиот! — крикнул паппарино. — А если преступник хотел убить Фурдак, но ошибся? Теперь он продолжит свое грязное дело.

— Папа, Катя умерла! Ее больше нет, понимаешь?

— Сынок, я тебе и говорю, что убить хотели Фурдак. Кому нужна была эта Катя, кроме тебя?

К вечеру Массимо Скорпи выяснил, как покойная дубль-Фурдак провела последние дни. К ней приезжали двое мужчин, русский и американец. Русский купил у американца прокатную копию какого–то русского фильма. Он же и рассказал об этом комиссару по телефону. Еще он рассказал, что провел с псевдо-Фурдак несколько ночей. И прекрасно понимал, что спит с Катей, а не с Фелишией. Общались они, естественно, по–русски. Американец, муж настоящей Фурдак, тоже не мог перепутать Катю — Клон со своей женой. Тем более, что Катя походила на нынешнюю Фурдак так же, как Дориан Грей на собственный портрет. Фелишия, оказывается, злоупотребляла алкоголем и сильно подурнела за последние годы. Карьеру модели она оставила. Муж ее признался, что она не только в Европу старается не ездить, но и вообще из дому не кажет глаз. Больше всего на свете она боится папарацци.

Массимо сидел в кафетерии на Корсо Джаккомо Маттеотти, неподалеку от Виа Монте Наполеоне, пил капуччино и ел рогалики. Напротив, в кинотеатре «Аполло» давали фильм «Маэстро и Маргарита». Тот самый, который купил русский у американца при посредничестве Кати — Клон. Сеанс начинался через полчаса, у него было время еще на чашку капуччино. Наступил уже час, когда модные магазины закрываются, а шопоголички всего мира выходят продемонстрировать накупленное за день добро. За столиком наискосок пили горячий шоколад русские девчонки. Пятеро или шестеро. Девчонки все время прыгали и менялись местами, никак было не сосчитать. Массимо вспомнил Катю — Клон, совсем недавно точно такую девчонку, разве чуть покрасивее. Русскую девчонку, приехавшую в Милано попытать счастья. А он, Массимо, ее не уберег.

Фильм шел по–русски, с итальянскими титрами. Девчонки (в конце концов, их оказалось всего пятеро) сидели неподалеку от Массимо. Фильм, конечно, необычный. Святая католическая церковь даже хотела его запретить к просмотру. Еще бы — дьявол рассказывает евангельскую историю, и вовсе не такую красивую, какая была принята каноном. Странно, что фильм запретили в безбожном СССР. Хотя, этот фильм не только против евангельских мифов, но и против КГБ. Здорово сделано, что все кагебешники там на одно лицо, и римский Афраний точно с такой рожей. За девяносто минут фильма Массимо изучил это лицо досконально. А выходя из кинотеатра и вновь машинально пересчитывая русских девушек, вдруг вспомнил, что это лицо было знакомо ему и раньше, до фильма. Это же Цури, израильский инструктор по антитеррористическим мероприятиям, который обучал их в рамках переподготовки после одиннадцатого сентября. Странно, как же он ухитрился сыграть в этом фильме? Во–первых, он не русский, а израильтянин. А во–вторых, в семьдесят девятом ему было максимум лет пятнадцать.

Сентябрь 2006 года

Война, благодарение Всевышнему, закончилась. Гая вне себя от счастья — ее герой вернулся с поля битвы. Сегодня она устраивает вечеринку в ресторане по этому поводу. Я не пойду. Я сегодня пойду в кино.

Мой фильм докатился до нашей страны. В большой прокат его запускать боятся, но несколько недель его будут крутить в тель–авивской Синематеке. Я доволен. Это единственное место, где можно посмотреть фильм без всеобщего хряпанья поп–корном. К этой дряни, от которой хочется пить и плеваться, потому что неразорвавшиеся снаряды прилипают к нёбу и к основанию языка, приучили весь мир американцы. А в Синематеке все чин–чинарем, еда только в буфете. Зрители приходят сюда смотреть кино, а не целоваться или жрать. Мы идем с Булгаковедом и Бумчиком. Булгаковед переживает. Я уже привык к тому, что мое дитя отняли, и оно не носит даже моего отчества. Мне это не впервой. А вот Булгаковеду, соавтору сценария, это больно. При этом денег, которые я хотел ему перевести, он не взял. Я положил их на отдельный счет и завещал его им с женой. Бумчик же деньги взял с радостью. И собственное соавторство его не волнует. Все, надо выходить. Допишу вечером, после сеанса.

День победы

Гая стояла на балконе ресторана и досматривала закат. Море, отблестев оранжевым, уже серело. Стоянка ресторана заполнялась машинами, гости поднимались по лестнице, ведущей на ресторанный балкон, здоровались с ней, рассаживались. Натаниэля все не было. Изабелла разозлилась на нее за то, что отговорила Нати собраться, как всегда, у папаши Якопо на травке. Но на этот раз она, Гая, сделала по–своему.

Она заметила, как разбирая солдатский огромный рюкзачище, который раньше в армии называли «чимидан», а сейчас — «кидбэг», он скорым движением упрятал в ящик стола коробочку, обитую красным бархатом. Поэтому сегодня будет ее заслуженная победа, к которой она шла долгие годы. И не будет Катерины, проклятия последних лет, подруги его русского детства.

В самые тяжелые дни войны, сидя у телевизора и внимая новостям, она постоянно спрашивала себя, а что если Нати не вернется? И поняла, что испытает огромное облегчение. Удивилась этой мысли, отогнала ее, но не изгнала вовсе. Поэтому с жестокой мечтательностью представляла себе, как сегодня Нати подарит ей кольцо и сделает предложение, а она отвергнет его при всем честном народе. Она даже придумала фразу: «Не хочу, чтобы ты продолжал портить мне жизнь. Достаточно с меня, что ты испоганил мне молодость». Понимала, что не решится на это, но помечтать–то можно?

Вот подъехал и «Вольво» папаши Ломброзо. Вышли Изабелла с Ионатаном, Якопо повозился в машине и тоже вышел. Изабелла, загорелая, в белом воздушном платье — вечная невеста, ей бы в шоферы Бориса Левитина, ступила несколько шажков по щелястому деревянному настилу и внезапно остановилась. Достала из изящной сумочки крошечный попискивающий мобильник, открыла его, ответила. Как была, в белом платье, села на усыпанный песком настил. Ломброзо подскочил к ней, вынул из ладони мобильник, поговорил, взял Ионатана за руку, потащил за собой вверх по ступеням.

Гая ощутила, как в диафрагму кто–то бьет теннисными мячиками. Так было, когда бабушка умерла, когда старшего брата ранило в Газе, когда с ней самой случился выкидыш на гастролях в Японии.

— Звонили из Тель — Ашомера. — сказал запыхавшийся Якопо. — Нати разбился на машине. Сейчас его оперируют. Мы с Беллой поедем, а ты тут сверни вечер и пригляди, пожалуйста, за малым.

Он сунул в ее руку руку сына, вовсе не маленького, уже пятнадцатилетнего. Тот было рыпнулся: «Я с вами!», но у Якопо не забалуешь. Так и остался он, рука в руке с Гаей. Гая даже не подумала о том, что ее самое тоже не берут с собой в больницу, как мальчишку Ионатана. Она думала о своей вине.

Гости поняли, что праздновать нечего, тихо поели и разошлись. Гая принялась названивать супругам Ломброзо, но они отключили мобильники. Тогда она отвезла мальчишку к своей матери. Та расстроилась, или сделала вид, что расстроена. Мальчику предложила ужин, постель и компьютер. Ионатан вцепился в ноутбук и принялся искать сообщение об аварии в последних новостях. Гая помыкалась в гостиной, а затем, сказав матери, что едет в больницу, вышла из дома.

Тель — Авив всегда был ей другом, утешителем, исполнителем желаний. Бывало, еще во время учебы в академии, после посещения музыкальной библиотеки на площади Бялика, она загадывала желание, бросая монетку в фонтан. Обычно никто туда никаких монеток не бросал, это стало ее собственным суеверным ритуалом. Вот и сейчас она отправилась туда, на маленькую уютную площадь, с которой когда–то было видно море. Бросив не одну монетку, а целую горсть — за выздоровление Натаниэля и ради очищения от чувства вины, она пошла, куда глаза глядят. Переулками вышла на Дизенгоф, оттуда, переждав минут пять у светофора, — на улицу Каплана, а там ей взбрело свернуть направо, на Леонардо да Винчи, и она оказалась у Синематеки. Там она увидела афишу фильма «Мастер и Маргарита». Прочтя аннотацию на афише подробнее, она поняла, что Михаэль — просто обманщик. Это был старый русский фильм, который решили уничтожить. Было написано, что его чудом вывез из Советского Союза один оператор–эмигрант. Наверное, это был Авраам! Непонятно, с какой радости Михаэль так гордо всем его показывал, как собственное творение.