Алиса Клевер - Журавль в небе

• Название: Журавль в небе
• Автор: Алиса Клевер
• Жанр: Современные любовные романы

«Я не верю в судьбу, но она настигает меня вне всякой зависимости от моей веры. Она уже расчертила поле, белые клетки и черные, расставила фигуры и даже двинула их на несколько ходов вперед, пока я продолжала беззаботно смеяться, наслаждаясь моментом — наивная, наивная. Во что можешь не верить ты?! Что смеешь сбрасывать со счетов?!.»

---

— Ты уверена, что он сможет его оценить? — спросила мама. — Впрочем, ты права. Все эти огни, подсветка Эйфелевой башни производят впечатление на кого угодно. Иллюминация всегда радует толпу.

— Спасибо, мама. Ты зарядила нас позитивом, — улыбнулась я в трубку. — Как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи? Когда операция?

— Я чувствую себя как балерина в теле продавщицы мороженого. Я не знаю, с чего все эти опасения, все эти анализы. В Москве у меня никогда не было никаких проблем.

— Ты была моложе, — осмелилась заметить я. В прошлый раз, когда мама делала подтяжку, ей совсем не понравился результат. Это было, наверное, лет семь назад. Мама готовилась к съемкам в сериале, где ей — о боже! — впервые за всю историю ее триумфального шествия по российским экранам предложили роль не просто возрастную, а совпадающую с ее реальным возрастом. Именно тогда мама решила, что пришла пора задуматься о серьезных мерах. Ее ответом природе стала пластическая хирургия.

— Ничего не изменилось.

— Значит, московские врачи не так боятся судов, — пожала плечами я. — Кстати, а зачем у тебя в сумках лежат шприцы? Ты что-то себе колешь?

— Шприцы? Ты что, рылась в моих сумках? — мамин голос странно надломился на неестественной высоте, почти на визге.

— Да, рылась, мама — ответила я удивленно. — А что, не должна была?

— Я… мне прописали… — Она, откашлявшись, пробормотала что-то неразборчивое, с названием неизвестного мне препарата, и я хотела бы принять ее ответ за чистую монету. Тем более, что поначалу и сама предположила нечто подобное. Видимо, какие-то витамины. Но сейчас вдруг поняла, что моя мама зачем-то сочла нужным соврать мне, и это было слишком очевидно, чтобы отбросить в сторону. Она врала, и не собиралась говорить правду. Почему? Зачем?

— Мама, месье Робен сказал, что тебе не стоит делать эту операцию, — я так долго не решалась произнести это вслух, что теперь ждала чего-то ужасного. Ядерного взрыва. Крика. Проклятий. Определенно, я накрутила себя куда больше, чем следует. Мама помолчала, а затем, уже спокойным, обычным голосом заявила, что это не тот вопрос, который будет решать месье Робен. И что он не имел никакого права обсуждать это со мной.

— Как же так, мама? Я же — твоя дочь.

— Что еще он сказал? — сухо переспросила она.

— Сказал, чтобы я поговорила с тобой. Чтобы отговорила тебя, — я уже жалела, что начала этот разговор по телефону, но для меня вообще сложно быть несогласной с мамой. А переубедить ее в чем-то и вовсе кажется невыполнимой задачей. Так уж строились наши отношения. Мама всегда была звездой, а я, стоя в тени, где-то в укромном уголке, очарованно смотрела на то, как она сияет… Иллюминация так нравится толпе. Если бы я могла, отдала бы свою молодость маме, потому что ей она была явно нужнее, чем мне. Жизненно необходима. Но этого я не могла.

— Поговорим позже, — бросила она, явно подразумевая не тот момент, когда мы доберемся до номера, а скорее какое-то отдаленное будущее, которое возможно, но на деле не наступит никогда. Я упустила свой шанс на этот разговор, раскрыв все свои козыри еще до того, как началась игра. Мама будет оперироваться, а я — стоять за дверями операционной и беспомощно дергаться, представляя себе разные ужасы. Я даже не буду знать, что именно произойдет не так. Она никогда мне не скажет. Андре тоже не скажет — врачебная тайна.

— Эй, ты как? — я вздрогнула и посмотрела на Сережу, как на незнакомца. Он вынул из моих рук телефон, и я почувствовала себя безумно усталой. — Что она сказала?

— Ты можешь переночевать.

— Это я понял, — усмехнулся Сережа. — Что за шприцы? Ты расстроена? Что-то не так?

— Да нет, все нормально, — отмахнулась я, ухватившись за единственную успокаивающую мысль, что если уж операцию совсем нельзя будет делать, французы непременно откажутся, и даже обаяния моей матери не хватит, чтобы заставить их.

— Ты уверена?

— Да, я… Да.

— А кто такой месье Робен? — спросил Сережа невинным тоном. Я вздрогнула и, кажется, побледнела. Пробормотала что-то о врачах, о клинике, и мой голос звучал так же неестественно, как и мамин, когда она врала мне. Но Сережа ничего не заметил. Он был сыт, доволен жизнью и тем, что ему не придется тратить деньги за номер. — Врач так врач, отлично. Пойдем гулять по твоему Парижу. Посмотрим на башню, потолкаемся среди парижан, возвращающихся домой с работы. Когда ты затекаешь вместе с толпой в метро, это почти то же самое, что и Москва. Нет? Не думаешь?

Сережа оживлен и расслаблен, и этим вечером мы снова почти становимся тем, чем и были всего неделю назад — влюбленной парой. Мы целуемся, сидя на лавочке недалеко от Лувра, и это больше не кажется ни странным, ни противоестественным. Мы с моим парнем. Он рассказывает мне о том, что его переводят в другой отдел, что, когда мы вернемся в Москву, он будет зарабатывать больше. Что можно поехать на ноябрьские в Таиланд. Или сэкономить и купить машину. Он давно хочет купить машину. Он научит меня водить.

— Что думаешь? — спрашивает он, и я отвечаю, улыбаясь, что да, можно подумать, Таиланд нам не так уж и нужен, верно?

— Вот это правильно, — одобрительно кивает он и обнимает меня за плечи. Это приятно, гулять, обнимаясь, со своим парнем. Разве нет? И все остальное — тоже нормальные мечты нормальной пары. Все будет хорошо — когда мы вернемся в Москву. Мы пересекаем маленькую улицу и заходим в отель. Швейцар открывает перед нами двери, и мы заходим в лобби, продолжая смеяться над тем, каким взглядом он одарил нас. Мы совсем не подходим этому отелю, — как алюминиевая кружка — тщательно сервированному столу в английском посольстве. Или во французском ресторане. Улыбаясь, мы проходим мимо барной стойки, идем к лифтам. Сережа держит в свободной руке длинный багет в бумажной упаковке, который мы купили «на потом». Но верхушка багета уже съедена. Да, мы варвары. Мы кормили голубей. Лифт подъезжает, его двери открываются. Я оборачиваюсь, сама не зная, что именно привлекло мое внимание. Что-то смутно знакомое, фигура, воспоминание или, может быть, запах свежесваренного кофе, который заказал один из посетителей.

Андре пьет не кофе, он пьет чай. Андре сидит, забросив ногу на ногу, в его руках газета, на низком столике напротив его диванчика — две белые чашки и пустая тарелка. Он сидит на том же месте, где и в прошлый раз. Воспоминание обжигает. Звонок в номер, где я рыдала, оплакивая несуществующее будущее. Он ждал меня внизу. Он ждет меня и сейчас. Андре.

— Ты в порядке? — Сережа стоит в лифте и ждет меня. Я стою, развернувшись вполоборота, загипнотизированная темным медом, обескураживающим взглядом этих пронзительных глаз. Зачем он пришел? Чего он хочет? Устроить скандал? Он ревнует? Хочет поговорить, навредить мне или сделать больно? Заставить мучиться в неизвестности? Он любит это, да, я знаю. Но вот проблема — я тоже это люблю. Как люблю все то, что он делает со мной. Да, я в порядке, — отвечаю я, делаю шаг и спокойно жду, когда двери лифта сомкнутся и скроют от меня такое красивое напряженное лицо Андре. Он сидит без движения, но это неподвижность тигра перед прыжком. В лифте Сережа пытается меня поцеловать.

* * *

Андре Робен, спокойный, такой обманчиво сдержанный, что ты делаешь в лобби моего отеля? Впрочем, у меня нет никакого права называть это место своим. Я оказалась здесь случайно, но откуда же тогда это ощущение подлинности? Чем больше я запутываюсь, тем более правильным кажется мне мое положение. Я хочу ясности, хочу спуститься вниз и спросить Андре, что он делает в лобби моего отеля. Но я хожу из угла в угол, не находя себе места. Возможно, он уже ушел. От этой мысли мне становится почти физически больно. Может быть, он хотел убедиться сам, посмотрев на нас поближе. Может быть, из того окна ему было плохо видно. Я сжимаю кулаки и говорю себе, что было бы лучше, если бы он ушел.

— Что ты мельтешишь? — раздражается мама. — Лучше пойди, принеси мне чемодан. У меня такое чувство, что меня всю истыкали ужасными тупыми иглами. Посмотри, какие у меня синяки.

— Действительно! — восклицаю я, с недоумением разглядывая красивые, подвижные мамины руки. Актриса может рассказать целую историю одним взмахом руки. Синяки большие, яркие, они следуют один за другим, вылезая из-под повязки. Именно в этот момент все становится особенно реальным. Моя мама приехала сюда, чтобы лечь под нож хирурга. Это может быть опасно. В любом случае, это будет больно. Андре, сидит ли он еще там, внизу? Я совсем не знаю его, я только знаю, каким он бывает любовником. Но прославился он тем, как замечательно режет людей. За это ему платят большие деньги. Я не думала об этом раньше, а теперь, когда этот факт предстал передо мной во всей своей пугающей определенности, мне становится страшно.