Валентин Аккуратов - Лед и пепел

• Название: Лед и пепел
• Автор: Валентин Аккуратов
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

---

Остров выполнил свое первое назначение, он был трамплином, с которого советские летчики завоевали полюс, а сейчас это самая северная метеорологическая станция.

Много катастроф и трагедий разыгралось на этой удивительной земле, хранящей обломки кораблей с американскими и итальянскими названиями, остатки погребенных подо льдом хижин, нарт, шлюпок, экспедиционного снаряжения. У самого берега могила с покосившимся крестом. На нем короткая надпись: «Сигурд Майер. 1904 год». Кто он, этот безвестный Сигурд Майер, отдавший свою жизнь во имя науки? Какая страна, какой народ послал его сюда?

В 1937 году мы тщетно пытались найти могилу легендарного Георгия Седова, похороненного на мысе Аук его верными спутниками Пустошным и Линником. Все засыпал тысячетонный обвал льда и базальта. Нет могилы Седова — первого русского человека, пытавшегося покорить полюс.

Пять суток просидели мы на Рудольфе. Ураганная пурга обрушилась на остров. Ветер доходил до сорока метров в секунду. Жили на куполе, в маленьком, ушедшем в лед. балке. От него по натянутому тросу ползали, сменяя друг друга, к самолету и делали все, чтобы ветер не сломал и не унес его. К счастью, ураган из врага превратился в нашего друга — засыпал шасси, почти до фюзеляжа.

Тринадцатого марта к вечеру ураган прошел. Начался «аврал. Ветер и тридцатиградусный мороз так спрессовали сугробы, что железная лопата с трудом откалывала куски снега. Откопав машину, начали очищать ее от снега, забившегося внутрь. На аврал ушло пятнадцать часов работы всего экипажа и двух зимовщиков. Наконец все готово. На юге чуть брезжит рассвет. Машина перегружена до предела, но естественный аэродром Рудольфа как будто нарочно создан для взлета самых тяжелых машин. Его поверхность наклонна к океану. На полном газу мчится наша машина к двухсотметровому обрыву берега. Я считаю секунды и знаю, что мы обязательно взлетим до обрыва, но неприятное чувство помимо воли закрадывается в душу. Все напряженно смотрят вперед, на одинокий рубиновый язык костра, зажженного на краю бездны, и вот метрах в ста пятидесяти от него самолет, как бы нехотя, отрывается и тяжело повисает. Сильный ветер встряхивает машину. Внизу сквозь клочья тумана сереет океан. Хаос ледяных нагромождений. Мы идем низко: выше сплошная облачность, а наша задача — наблюдать льды. На этом участке перелета — остров Рудольфа — мыс Челюскин — нам предстоит пройти более двух тысяч километров надо льдами океана.

Первую треть этого маршрута еще никто никогда не проходил, и потому с таким напряженным интересом все всматриваются в горизонт. Грозно свисают мрачные, черные тучи. Бескрайние пространства открытой воды пенятся зелеными волнами. Машина почти касается их гребней, идет на бреющем полете, шарахаясь от выскакивающих из тумана редких айсбергов. Температура воздуха резко поднимается — признак того, что мы пересекаем теплый фронт циклона. Гофрированные крылья самолета начинают покрываться матовой коркой льда. Черевичный внимательно наблюдает за этим и, обращаясь ко мне, спрашивает:

— Что будем делать? Сильно леденеем!

Я молчу, мне нельзя упускать из вида льда. Наблюдать аа ним — наша главная задача, но и обледенение начинает принимать угрожающий характер. Уже начинает трясти винты моторов, конвульсивно вздрагивает хвост. Сильные струи смеси спирта и глицерина и перемена шага винтов только временно помогают сбросить лед. С надрывом воют моторы. Радист Саша Макаров передает по радио:

— Оборвало от тяжести льда выпускную антенну, перехожу на запасную!

Дальше раздумывать нельзя. Черевичный кивает мне, и, добавив мощность моторам, мы уходим в облака. Лед продолжает угрожающе нарастать, в машине темно. Но вот в кабинах светлеет, и мы вырываемся к яркому солнцу, низко плывущему над сплошной пеленой облачности.

Передав управление второму пилоту, Черевичный идет в штурманскую рубку. Проанализировав движение циклона, принимаем решение: через тридцать минут идти вниз и продолжать ледовую разведку. Хотя и с разрывами, все же мы будем иметь общую картину ледового покрова в этих широтах. Подходит расчетное время, и мы осторожно «ныряем» вниз.

На высоте двухсот метров облачность кончается. Под нами тяжелый многолетний лед, покрытый толстым слоем снега. Видимость отличная. Зелено–голубые гряды торосов, как гигантские змеи, беспорядочно ползут во все стороны. Изредка чернеют узкие разводья чистой воды, пересекают наш курс. Веду корабль и наблюдаю за льдами, нанося их условными знаками на путевую карту. На основе этой карты буду составлять «ледовое донесение», и оно уйдет в Москву и Ленинград. Там из подобных донесений будет составлена общая карта ледовой обстановки Арктики на навигацию 1941 года. Там — главный штаб, мы разведчики. От точности наших донесений зависят действия штаба — когда начинать навигацию, где и какие поставить ледоколы, сколько караванов и каких отправить из Мурманска во Владивосток и из Владивостока в Мурманск.

Наш гидролог Черниговский льды с высоты полета наблюдает впервые, Либин тоже. Передаю им свой опыт ледовой разведки. Рассказываю и показываю, как определить возраст льда, его толщину, торосистость, заснеженность, направление дрейфа; «ученики» быстро схватываю! главное и с увлечением ведут наблюдение.

За навигационными расчетами время летит незаметно. С навигацией сложно. Здесь уже большое магнитное склонение и малая сила горизонтальной составляющей, а потому так неуверенно работают магнитные компасы. Стрелки компасов «гуляют» от 25° до 40°. Солнце закрыто облаками, обещанные радиомаяки бездействуют. Но вот верхняя облачность кончается. Пеленги солнца показывают, что мы на курсе.

По моим расчетам, скоро должен показаться остров Шмидта, единственный ориентир на маршруте. Низкий Просвечивающий туман над океаном, а впереди характерная форма облачности уже сигнализирует о приближении земли. Под нами опять чистая вода. Это тоже признак суши. Сильный ветер гонит пенящуюся волну. Тонкий, еле уловимый штрих рассекает далекую облачность. Я показываю на облака пилотам.

— Земля!

— Остров Шмидта. Миль сорок!

Чуть справа, впереди, величественно наплывает высокий ледяной остров. Он подтверждает точность нашего полета. Расчеты верны. Подходим ближе. Остров закутан плотной пеленой тумана, и издали его не отличишь от облака. Открыт остров экспедицией ледокола «Садко» в 1935 году. Сквозь разрывы тумана видно, как сильный ветер несет снежные пелены по глянцевитой поверхности трехсотметрового купола, сбрасывая их в дымящиеся черные полыньи у берега. Остров позади. Теперь мы идем на северо–восток, оставляя к югу мыс Арктический на Северной Земле. В тяжелом дрейфующем льду много разводий, и по ним длинной вереницей сказочных кораблей уходят куда–то на север, еще в неисследованные просторы Арктики, айсберги, чтобы много месяцев спустя через пролив Фрама выйти в Атлантический океан и навсегда исчезнуть в его теплых водах. Айсберги, сколько же их здесь! Породили их ледники Северной Земли, которые с более чем тысячеметровой высоты медленно сползают в океан.

Широта — 83°00′, долгота 95°00′ восточная — точка поворота! Даю курс на мыс Челюскин. Циклон остался позади, в океане. Под нами простирается уже море Лаптевых. Здесь прекрасная погода. Такого чистого, прозрачного, «звенящего» воздуха, такого яркого солнца нет нигде — ни в Крыму, ни на Кавказе, ни в Термезе! Всеми цветами радуги сияют ледяные поля!

Наша оранжевая звездокрылая птица стремительно мчится вперед, пересекая незримые параллели. Справа в зыбком мареве — ледяные массивы гор Северной Земли. Остров Октябрьской революции, остров Комсомолец, остров Большевик, остров Пионер — все открыты и нанесены на карту в наше славное время, советскими людьми. Этот архипелаг пока мертв и пустынен. Только маленькая одинокая зимовка приютилась на острове Октябрьской революции.

Вскоре впереди, как легкое радужное облако, засеребрилась земля. Ее призрачные формы постепенно приобретают четкие контуры. Теперь ни у кого нет сомнений, что это земля. Далеко на юг уходят цепи пирамидальных заснеженных гор, а от них на север, к морю, вытянулась пологим скатом долина. У самого берега на снегу резко выделяются черные прямоугольники домиков и высокие мачты радиостанции.

— Мыс Челюскина назван в честь первооткрывателя — капитан–лейтенанта Семена Ивановича Челюскина, участника Камчатской экспедиции тысяча семьсот сорок первого года. Самая северная точка Азии! — тоном гида объявляю я, и самолет плавно идет на предпосадочный круг.

— Где аэродром?! Ты видишь, Валентин? — кричит Черевичный.

— К востоку в семи километрах! — отвечаю я. Но никаких признаков посадочной полосы нет. Под нами заснеженный лед в высоких наддувах, словно океан застыл в сильный шторм.