Криста Вольф - Унтер-ден-Линден

• Название: Унтер-ден-Линден
• Автор: Криста Вольф
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1987

Рассказ из сборника БАРЬЕР. Фантастика-размышления о человеке нового мира.

---

Вот Девушка — это другое дело! Она лгала и обманывала, но на нее можно было положиться, и никогда еще мне это не представлялось так ясно, как сейчас, во сне. На какой-то миг у меня даже возникло подозрение, что я пришла сюда ради нее, с самого начала поставила себе целью посетить места, служившие кулисами в ее драме. В судебной практике это называется следственным экспериментом.

Навстречу мне высыпала стайка девушек — студентки, сцепившиеся короткими шеренгами. Раньше я попыталась бы в одной из них опознать ту Девушку, хотя всегда остерегалась просить, как она выглядит, какая у нее фигура, какого цвета волосы. Было маловероятно, хотя и не вполне исключено, что я встречу ее здесь, перед зданием университета, где она еще в прошлом году училась. Ее, правда, исключили, но не запретили прогуливаться здесь. Вряд ли для нее было такой уж непосильной задачей вызнать, как проводит свои дни интересующее ее лицо, когда он, например, уходит из университета после лекций; она без труда могла бы в известный ей час — если ей еще важно было его видеть — спрятаться за постаментом каменного Вильгельма фон Гумбольдта и ждать. Ждать, пока он появится, смеющийся, с незамутненной совестью, вот как появился сию минуту мой друг Петер.

Когда их ни увидишь, они всегда смеются.

Тот человек, которого Девушка, быть может, все еще любила, тоже был доцент. Имена роли не играют, было сказано, ведь ты все равно его не знаешь, а если знаешь — тем хуже. Итак, он вполне мог быть историком, как мой друг Петер. Историков на свете что песку морского.

Не могу тебе объяснить, почему для меня вдруг стало так важно проявить сочувствие к моему старому другу Петеру. Мне вспомнилось всякое — осечки в его служебной карьере, обычные обиды, которые другие люди быстро забывают, но в нем они сидели занозой, потому что он считал себя избранной натурой и сызмальства привык к тому, что он счастливчик. От пустячных ущемлений он страдал так, как только может страдать человек, которому мешают осуществить его высокое предназначение. Мы с его женой Марианной считали то неудачи обыденными, в то время как он видел в них настоящее не заслуженное им несчастье. Мне тогда еще не было известно, что отметки «счастье» и «несчастье» на каждой жизненной шкале стоят на своем уровне. Ну что такого с ним случилось? Было место ассистента, которое другой выхватил у него из-под носа. Поездка за границу на международный конгресс — его обходят. Лекция, которой он по праву надеялся блеснуть, из-за перестройки учебного плана летит ко всем чертям. Мелочи.

Знаю, говорил он сам. Но меня это не устраивает, понимаете?

Тебя, конечно, не удивит, что молодая сельская учительница, перегонявшая через улицу, будто стадо ягнят, своих десятилетних питомцев, именно у меня спросила, который час. Все, у кого нет часов, спрашивают у меня, который час. У нее вообще-то есть часы, сказала учительница, старинные, красивые часы — наследство любимого дяди, только они очень чувствительные, и она давно уже отдала их в починку часовому мастеру в Кенигсвустерхаузене: вы не поверите — я целых три недели не могу выбрать время, чтобы их получить.

Я встретилась с ней в момент, когда она готова была все рассказать первому встречному. И про плохое автобусное сообщение с ее деревней; и про то, как ей трудно найти для себя комнату побольше и посветлее; и про тоску по дому, которая особенно мучит ее по воскресеньям, когда расстилающаяся вокруг равнина страшно действует ей на нервы, потому что она ведь родом из Тюрингии. Она выжидательно смотрела на меня своими карими навыкате глазами — сумею ли я по достоинству оценить сообщение, что она из Тюрингии. Тем временем я незаметно старалась разглядеть на своих круглых московских часиках на узкой черной дедероновой ленточке который час, так как моя учительница, несомненно, повторила бы свой вопрос. Странным образом у меня это никак не получалось. Правда, я близорукая, но все же не настолько, чтобы не разглядеть свое запястье, кроме того, на мне были солнечные очки с цейсовскими стеклами, и я видела у себя на руке каждый волосок. Только циферблат часов, чем ближе я подносила его к глазам, тем больше расплывался.

Прошу тебя, наберись терпения. Ведь я могу только рассказать, как было дело в моем сне, и не стану утруждать тебя попытками толкования.

Из Тюрингии? Да ведь и Девушка, о которой мне рассказали столько интересного, тоже была из Тюрингии! Это вполне возможно, с готовностью согласилась юная учительница, теперь оттуда многие приезжают. Ее суждение показалось мне загадочным, я решила попозже задуматься над его смыслом, после того как наконец скажу ей, сколько времени. Между тем учительница запретила своим мальчикам прыгать с гранитной ограды здания, в котором, насколько мне известно, помещается одно из отделений Академии наук. Значит, в Берлине вы не учились, спросила я ее еще раз, чтобы окончательно удостовериться. Да нет же! — сказала она чуть ли не возмущенно. И все же, какое сильное впечатление, когда видишь все этот в натуре — и новую телебашню, и Маркс-Энгельсплац, и Бранденбургские ворота. Совсем не то, что на экране. Ее девочки начали играть в классы на плитах тротуара, начертили мелом клетки и «рай». Ну вы только посмотрите! — сказала учительница, словно эта неуместная детская забава была убедительнейшим доказательством многообразия ее забот, — Правда, я занимаюсь с ними всего год.

Это пояснение, казалось, утешило ее, и, вполне довольная, она двинулась с ними дальше. Точных сведений о времени она у меня не требовала, а я не стала их ей навязывать. Почему и должна быть мелочней, чем какая-то девчонка из провинции?

Мне было немножко не по себе, когда я опять пустилась в путь. Я всегда подозревала, что эта улица ведет в пучину. Надо было только шагнуть направо и через кованые ворота войти во внутренний дворик Государственной библиотеки, — который я, впрочем, не сразу узнала. Но никто и не требовал от меня, чтобы я все помнила. Мое дело было идти дальше, дойти до фонтана, облицованного по краю голубовато-зеленым кафелем, перелезть через этот край и погрузиться в воду. Не так уж это страшно, как воображают, все очень просто, надо только долго и по-настоящему этого хотеть. Я улеглась на дно бассейна, в точности так, как часто рисовала себе в воображении: вот я лежу перед судейским столом, простираюсь на голом полу перед следственной комиссией, на каменных плитах перед экзаменаторами, лежу спокойно и в конце концов, отказываюсь отвечать (тебе, девочка, когда пришел твой черед, это уже не понадобилось). Теперь я поняла, что до сих пор мне не хватало тяжести, удельного веса. Кто слишком легок — не тонет, это же ясно, это закон физики, его проходят в школе. Я была довольна, что наконец-то опустилась на дно.

Люди, наклонившиеся над краем фонтана, чтобы меня рассмотреть, были мне безразличны. Нас разделяла поверхность воды. Любопытство, подозрительность и злорадство не могли причинить мне вреда, и боль прошла тоже. Во всяком случае, и еще помнила, как он выглядит; лицо его было среди тех, что нависли сейчас над краем бассейна, и он молча приказывал мне подняться, добровольно покинуть мою стихию, чтобы последовать за ним, развеять прахом все пережитое, чтобы снова сблизиться с людьми и нарушить табу.

Ах, дорогой мой, тебе всегда хочется знать правду. Но правда — это не занятная история и она вообще неправдоподобна. Вот правда — я добровольно вылезла из бассейна, сразу же, словно под сильным облучением, высохла, отрезвела и направилась к тяжелой резной двери Государственной библиотеки, которую отворила легко и без колебаний, вполне сознавая, что делаю.

Сюда ты больше входить не должна, гласила до этого дня невидимая надпись над дверью. Нет, нельзя мне так рисковать. Но более могучие чары сняли запрет. Я рисковала, как всякий другой, разве нет?

Ради тебя, ради того, чтобы ты мне поверил, я принимаюсь теперь стирать грани между вероятным и невероятным.

Устав этого места открылся мне сразу, как только я вошла. Впрочем, соблюдать его, по-видимому, нетрудно, требуют здесь немногого. Не оборачивайся, сказала мне бледная рыхлая вахтерша, которой каждый входящий должен представиться, в то время как сама она никого знать не обязана. Я поспешно кивнула и предъявила ей свой читательский билет, который всегда ношу с собой и против которого ей возразить было нечего. Когда я миновала деревянный турникет, у меня появились сомнения. Действительно ли я должна идти? Как-то не верилось, слишком глубоко сидел во мне страх перед этим местом. Мне надо было убедиться, надо было пойти и спросить вахтершу. Но что-то сковало мне спину и шею, не давая повернуться. Этого еще не хватало, в ярости подумала я, но начала послушно подниматься по каменным ступенькам. На этот раз я решила смириться. Бывает, что законы, определяющие наше поведение в том или ином месте, за ночь меняются, но это еще ничего не значит. Коленки у меня слегка дрожали. Чего только не случается с человеком.