Андрей Цаплиенко - P.O.W. Люди войны

• Название: P.O.W. Люди войны
• Автор: Андрей Цаплиенко
• Жанр: Публицистика
• Год: 2011

Наверное, мало осталось на карте мест, где бы не побывал автор этой книги. И как правило, места эти отнюдь не спокойны. «POW» – это, можно сказать, классическая аббревиатура, которую часто используют в англоязычных сводках о потерях в зонах боевых действий и которая расшифровывается как «Prisoners of War» – военнопленные. У автора же свое обозначение понятия «POW»: «People of War» – люди войны. Эта книга о тех, для кого понятие «война» равнозначно понятию «жизнь» – о журналистах, ведущих репортажи из самых горячих точек планеты; о бойцах Иностранного легиона; о детях, разбирающихся в видах оружия лучше, чем в учебниках и игрушках; о бывших воинах Советской армии, которые добровольно перешли на сторону моджахедов, живут в Афганистане и не имеют желания вернуться на родину… Словом, она о тех, кто все время живет на войне.

---

Контакт с местными жителями сначала было наладился, но потом все пошло наперекосяк. А разве могло быть иначе? Страх – это топливо для любой войны. Он возникает из недоверия. Доверять нам у иракцев не было основания. Хоть и не слишком любили они своего халифа, украинские солдаты для них были оккупантами. И как бы украинцы ни называли себя миротворцами, участвовали они не в мире, а в настоящей войне. Чужой. Один из признаков любой войны – это когда местным раздают презрительные смешные прозвища. В Афганистане – «духи». В Чечне – «чехи». В Грузии – «грызуны». И это свойственно не только братьям-славянам. Во Вьетнаме, например, американцы называли противника «чарли».

Причина этого военного феномена, как мне представляется, кроется в психологии человека, которому приходится стрелять в себе подобного. В такого же, как ты сам – то есть человека, – стрелять трудно. А в недочеловека проще. В Ираке местных прозвали «мартыханами». Во-первых, потому, что, глядя сквозь триплекс бэтээра, видишь перед собой множество бородатых черноволосых существ с автоматами, которые криками и ужимками изгоняют из себя страх перед чужой военной машиной. Во-вторых, потому, что обезьяны, когда их много, могут и тигра порвать. А в-третьих, потому, что первых пойманных украинцами боевиков держали в клетке. На территории базы «Дельта» не было специального помещения для «инсургентов» – так в официальных сводках назывались люди, совершавшие нападения на войска коалиции. Первичной тюрьмой служила невысокая клетка, наподобие тех, в которых держат августовские дыни и арбузы. Если боевик вел себя плохо, клетку накрывали тентом от автомобиля. Внутри становилось жарко и душно. Грязный разгневанный иноязычный бородатый человек в клетке действительно напоминал примата в зоопарке. Вскоре на смену клетке пришел железный контейнер. В нем прорезали автогеном окно и приварили перекладину, к которой перед допросами с помощью наручников пристегивали боевиков.

Однажды я попросил организовать мне интервью с человеком, обстрелявшим украинский бронетранспортер. Его привели из контейнера и усадили на стул. Мне понадобился переводчик. Штатным толмачом контингента была милая девушка, носившая лейтенантские погоны. Она ответила, что наотрез отказывается переводить.

– Почему? – удивился я.

– Я не могу смотреть, как людям засовывают руку в дверь! – заявила она.

Я сначала ее не понял, промямлив что-то об отсутствии в палатке каких-либо дверей вообще. Потом, кажется, понял. И уточнил:

– Это не допрос, это интервью. Вы понимаете, здесь есть разница.

Она кивнула, мол, поняла. И пошла вслед за мной в соседнюю палатку, где, прикованный к деревянной табуретке, нас дожидался худощавый парень в длинном арабском халате. Конечно, не сам, а в компании знакомого штабного офицера.

– Как вы думаете, за что вас держат на украинской базе? – задал я первый вопрос.

Девушка-лейтенант перевела. Из многих незнакомых слов я уловил одно знакомое – «Аль-Каеда». В комбинации с «Аль Украния» это, должно быть, обозначало «украинская база». Парень молчал, как партизан. Которым он, в сущности, и являлся.

– За что вас держат на украинской базе? – повторил я вопрос.

– …аль Каеда аль Украния? – отозвался перевод.

В ответ снова молчание.

И тут мой знакомый офицер сказал мне слегка раздраженно:

– Послушай, ты не так берешь интервью, дай я попробую.

И, развернувшись в сторону боевика, мощно хлопнул ладонью по столу:

– Говори, сука, б…дь, на х…я ты стрелял по украинцам!!! Говори!!! Я тебя заставлю говорить!!!

Лицо его налилось кровью. Глаза выкатились из орбит. Зубы заблестели, отполированные слюной злости.

Девушка вздрогнула. Боевик чуть не упал со стула, вот только наручники не пускали. А когда выпрямился, затараторил, глотая хриплые арабские слова, об участии в операции. И о своей участи в случае вероятного отказа от нее.

О пятидесяти долларах в качестве платы за риск. О том, что на самом деле не стрелял и отговаривал других.

– Я же говорила вам! – всхлипнула переводчица, выбегая из палатки.

– Зачем ты так? – упрекнул я приятеля. Я его знал давно и просто не ожидал от него столь жестких интонаций.

– А зачем он так?! – чуть ли не крикнул в ответ офицер. – Они ранили нашего бойца. По чистой случайности они из гранатомета промахнулись, суки, мартыханы е…ые!

В тот вечер я узнал, что один из украинских солдат застрелил женщину на блокпосту. Со страха. Ночь. Военные тормозят «уазик» с иракскими номерами. Им страшно. Они не знают, что внутри. А внутри тоже клубок страха. Водителю говорят: «Тормози!» Тот с перепугу вместо тормоза давит на газ. Машина рвет с места. Солдат, дернувшись, жмет на курок. Пуля легко проходит сквозь борт «уазика» и по пути через тело женщины, которая сидела на заднем сиденье, слишком близко к двери.

В общем, ни о какой взаимной украино-иракской любви говорить не приходилось. Почва для открытого конфликта была подготовлена.

Армия Махди, насчитывавшая весной 2004 года около пятнадцати тысяч боевиков, подняла так называемое шиитское восстание накануне выборов. Во главе этой мощной силы стоял Муктада аль-Садр, сын известного шиитского проповедника, в организации убийства которого обвиняли Саддама Хусейна. Особенно активно боевики Армии действовали в тех районах, которые считались традиционно лояльными к оккупационным властям. Казалось, американцы не слишком усердствуют в подавлении восстания. В Наджафе мы без труда оказались в самом эпицентре восстания, в мечети имама Али, а вскоре снимали части сбитого «махдистами» американского вертолета. Похоже, на таком я совершил единственный полет по маршруту Багдад – Кут. Я помню, как почти на наших глазах был взорван американский патруль в Багдаде, и я подозреваю, что люди, организовавшие взрыв, оказались рядом с нами в багдадском штабе «махдистов» перед тем, как политические лидеры движения дали нам комментарий. Муктада аль-Садр требовал всю власть шиитам. Американцы были скорее против, чем за. И со своей точкой зрения они определялись весьма долго. Поэтому восстание, мягко говоря, подавлялось локально и бессистемно.

Украинцам уже однажды приходилось учить иракцев защищать новую власть. Шестьдесят долларов в месяц, плюс почет с уважением и полный пансион – вот что привлекало добровольцев в ICDC, Иракский корпус гражданской обороны. Под руководством украинских и американских инструкторов иракские новобранцы корпуса исправно кричали речевки, маршировали по плацу и вообще демонстрировали рвение к службе. Но во время шиитского восстания корпус разбежался, передав кое-где оружие соплеменникам. Среди бойцов корпуса было немало родственников «махдистов». Наивно было бы думать, что родственники будут стрелять друг в друга.

* * *

Некоторое время спустя, когда ситуация кардинально изменилась, организаторов шиитского восстания можно было увидеть на территории украинской базы, но уже не в качестве арестованных, а скорее приглашенных гостей. «Видишь человека, – кивнул знакомый офицер на чиновника в дорогом костюме, который беседовал с секретарем Совета безопасности Украины, прилетевшим в Кут для встречи с украинскими военными на базе. – Это новый губернатор провинции. Махдист».

Губернатора звали Латиф Турфа. Я подошел с микрофоном и задал вопрос о политических симпатиях чиновника. Тот, как это свойственно всем арабам, уловил подтекст вопроса.

«Вы знаете, Армия Махди – это уже политическая организация, и она имеет своих членов в Совете провинции. И работает в поддержку Ирака и для строительства Ирака. Будьте уверены, не волнуйтесь об этом, – улыбнулся губернатор. – Вы любите Армию Махди, или любите, чтобы были проблемы?»

Люблю ли я Армию Махди? Я мог бы восхищаться той скоростью, с которой лидер Армии, Муктада аль-Садр, создал вооруженные формирования и организовал сопротивление. Я мог бы удивляться тому, что, несмотря на кровопролитные бои с американцами в Наджафе, Армия Махди долгое время не теряла контроль над святым для шиитов городом. Части сбитого американского вертолета убеждали «махдистов» в правоте выбранного ими пути. Губернатор говорил о любви к своей шиитской аскерии, но, даже уважая его нежные чувства, я ни за что не мог их разделить с ним.

В конце апреля две тысячи четвертого я снова был на «Дельте». Перестрелки в Куте к тому времени уже закончились, хотя по украинцам время от времени все же стреляли за пределами города. А начинался первый бой, судя по рассказам очевидцев, так.

* * *

Четвертого апреля две тысячи четвертого года «махдисты» заявили, что выгнали украинцев из города Хила. В Хиле находилась часть украинского контингента. Решение вывести всех солдат из Хилы было принято неожиданно. «Выходим мирно», – говорили солдатам в строю. А от кевларовых шлемов отскакивали камни. Местное население с радостью забрасывало солдатский строй мелкими камешками.