Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

• Название: Антология современной азербайджанской литературы. Проза
• Автор: Исмаил Шихлы
• Издательство: У Никитских ворот
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00095-053-1

Впервые за последние годы российский читатель получает возможность основательно познакомиться с антологией азербайджанской литературы. На взгляд составителей и литературных критиков, в сборнике представлены лучшие прозаики Азербайджана: страны с глубокими литературными традициями и весомым вкладом в мировую сокровищницу Слова. Причем отличительной особенностью данной книги является органичное совмещение прозаиков разных поколений, творческого опыта и стилистических особенностей.

---

Женщины наперебой расспрашивали о чем-то Селима, тот отвечал, но Исфендияр не мог разобрать ни единого слова, все сливалось в многоголосый, ровный гул… Он уловил только одно: Хаджи уехал за лекарством — пробираясь болотом, Селим сбил повязку, рана открылась, и фельдшер, вскочив на чьего-то коня, поскакал на станцию. Женщины хотели сами перевязать рану, но Селим не дает, ждет фельдшера… Больше Исфендияру ничего не удалось расслышать…

И вдруг среди монотонного гудения голосов кто-то громко назвал его имя: Милли, почтальонша. Она смотрела на Исфендияра с какой-то неприятной откровенностью, глаза у нее странно поблескивали — первый раз Исфендияр видел у Милли такие глаза.

— Что тебе, дочка?

Касаясь сидящих на полу голыми, исцарапанными о колючки ногами, девушка протискалась к Исфендияру и, присев рядом, боком привалилась к старику.

Это ему не понравилось.

— Келагаем от меня не откупишься, дядя Исфендияр! — Милли захихикала.

— Чего же ты хочешь?

— Шелковое платье!

— Ладно, куплю.

— А чего это ты такой мрачный? — развязно продолжала Милли. — А, дядя Исфендияр? Чего хмуришься? Селим тебе такое известие привез!..

Сердце у Исфендияра сжалось и замерло, стиснутое болью.

— Какое… известие?.. — Исфендияр с трудом выдавил из себя эти слова, хотя они прозвучали почти спокойно.

— Такое известие! Живы, говорит, твои ребята! Слыхал?

Она заглянула ему в лицо, обдав резким винным запахом. Вот оно что! Исфендияр не раз уже слышал, что женщины начали пить. Получит солдатка «черное письмо», складываются и посылают Хайру на станцию. Потом пьют тайком — «горе облегчают». Поговаривали, что и Милли нередко подносят стаканчик — вместо муштулука. Он-то не верил: не пойдут, мол, наши женщины на такое. Вот и сейчас: уж на что от Милли вином несет — никакого сомнения, а ему не верится… Правда, не до того ему сейчас, дай бог на табуретке удержаться…

— Я знал, — чужим голосом прохрипел Исфендияр, обеими руками вцепившись в края табуретки. — Сердце чуяло… Когда же он видел парней-то моих? Дочка, ты приходи ко мне в дом, бери, что по нраву придется: тряпки там какие или что!.. А платье шелковое — само собой! Куплю! Все куплю! Корову продам, коли надо! Как невесту тебя разряжу! Где ж он их видел-то?..

— Да ты что, не слышишь? Слушай!

В ушах стоял шум: размеренно, словно волна о берег, кровь била в виски. Старик прижал ладони к лицу, смежил веки, стараясь понять, вникнуть в смысл того, что говорит о его сыновьях Селим…

— Кузнецами они оба — и Рахман, и Бахман… Лошадей куют. Маршалу Буденному коня ковали…

Старик отнял руки от лица, обернулся к Селиму, но не увидел ничего, кроме густых клубов дыма…

— Везет дяде Исфендияру! Самому Буденному сыновья коня куют!

— Хм… Как же это — куют?.. — Старик не мог скрыть разочарования. — На такой войне, и вдруг — коней ковать? Не могли мои сыновья на это согласиться… Нет, сынок, тут, наверно, ошибка вышла… Ты как: сам их видел или рассказывал кто?

— Люди говорили…

Люди… Сам, значит, не видел… Безотчетное раздражение все сильнее охватывало Исфендияра:

— А кто ж тебе говорил? Когда?

— Русский один, дядя Исфендияр. Месяца два назад разговор был…

«Месяца два… — мгновенно прикинул в уме Исфендияр. — А писем нет уже полгода…»

— Я в разведку ходил, дядя Исфендияр… На ту сторону, в тыл врага. Встретился с одним русским парнем. Зашел у нас разговор, он и говорит: «А у нас, говорит, в части твои земляки служат, два брата. Они, мол, и до войны кузнецами были, и сейчас при кузнице…» Ну, я первым делом — как зовут. «Имен я, говорит, их не знаю, но ребята приметные, силы громадной… Младший еще на сазе играет, и голос у него замечательный…»

Милли, качнувшись, уперлась рукой в колено Исфендияра и заглянула в глаза.

— Как же это… — услышал он громкий шепот. — Где же Бахман саз в России возьмет? Ведь он свой дома оставил, на стенке… Чего несет… — Милли всхлипнула. — Ишь муштулук получить хочет!

По комнате прошло движение. Женщины перешептывались, обеспокоенно поглядывали друг на друга…

А Исфендияр по-прежнему не мог ничего различить, колеблющаяся завеса дыма скрывала от него все лица. И вдруг ему показалось, что дым рассеялся…

В ярком свете тридцатилинейной лампы, доставленной сюда по случаю торжества из кабинета Гурбана, Исфендияр увидел множество глаз, устремленных на Селима. Солдат сидел, опустив голову, и кузнец ясно видел, как багровеют, наливаются кровью его уши.

Сейчас он был похож на того, прежнего Селима…

Исфендияр отпихнул девушку и, не в силах разогнуться от боли, обернулся, взглядом отыскивая невесток. Они беззвучно плакали, опустив келагаи на самые глаза.

«Букашки» и близнецы удивленно поглядывали то на мать, то на тетку и никак не могли сообразить, зачем они плачут, когда дядя солдат принес добрые вести…

Старик с усилием поднялся и пошел к двери. У порога он обернулся и бросил взгляд на солдата. Селим сидел не шевелясь, низко опустив голову. Беневша, красивая, статная молодуха, стояла возле брата, положив руку ему на плечо, и смущенно и в то же время укоризненно глядела на Исфендияра. «Ну, чего тебе? — говорил ее взгляд. — Что он тебе сделал плохого?» Старик отвернулся, вздохнул. Кто-то взял его под руку. Больше Исфендияр ничего не помнил — перешагнув порог, он тут же упал на землю…

* * *

— Что молчишь, Гурбан?

— Думаю…

— Тоже нашел занятие! Мыслями долгов не заплатишь! Давай садись поближе, разговор есть!

— Завтра разговоры будут, Исфендияр. Вернусь из военкомата — потолкуем. Нам с тобой как следует потолковать надо. А пока — будь здоров!

— Ну как же так? Невестки самовар развели…

— Спасибо, Исфендияр, в другой раз. Сейчас в район надо послать за доктором. Врач тебе нужен.

— Мой врач при мне, — Исфендияр обвел взглядом комнату, отыскивая Хаджи: фельдшера не было. Кузнец приподнял голову, заглянул через открытую дверь во двор, освещенный пламенем, вырывающимся из самоварной трубы; ни под тополем, ни у колодца Хаджи не было видно. — Где же он? Или со станции не вернулся?

Гурбан бросил на пол окурок и придавил его концом сапога.

— Тебе его лучше не видеть, Исфендияр!

Исфендияру вдруг не хватило воздуха. С усилием подняв руку, он отбросил с груди тяжелое, толстое одеяло.

Боль сильнее стиснула сердце. На это Исфендияр не обратил внимания — к боли он притерпелся, — но пальцы! Какое странное ощущение — словно не своя, а чужая, жесткая рука коснулась его груди!

Неудобно выгнув шею, Исфендияр заглянул председателю в глаза, затененные длинным козырьком фуражки.

— Почему ж мне его не видеть?!

— Об этом уже был разговор…

— Да Господи! Неужели не убедил я тебя? Ведь сказал же я: оставь его, Гурбан!..

— Рад бы оставить, да не могу…

— Убей меня бог — не понимаю! Какая же за ним провинность?!

— Провинность серьезная. Такого богатыря, как ты, чуть на тот свет не отправил!

— Он? Меня?

— Тебя. Ну ничего… Если не дай бог что случится, не миновать Хромому трибунала!

— Что ты городишь, Гурбан? Хаджи виноват в моей болезни?!

— Не Хаджи, а Хромой!

— Пускай Хромой! Пускай будет хромой, кривой, глухой, безногий! Причем тут моя болезнь?!

Гурбан закурил новую папиросу, отодвинулся в угол тахты и окинул Исфендияра озабоченным взглядом.

— Лежи ты, ради бога! Не подымайся! И головой не верти! Объяснять я сейчас ничего тебе не буду.

— Не будешь? — Исфендияр даже задохнулся от негодования. — Да!.. Выходит, правда война людей калечит! Видать, и тебя прихватило! Виляешь, выкручиваешься…

— Да не дергайся ты! — Гурбан болезненно поморщился. — Ложись!

— Лечь-то я лягу! Только поднимусь ли?.. Если так дело пойдет, пожалуй, не встать!..

Ничего не ответив, Гурбан наклонился, укрыл старика одеялом, глубоко затянулся и, отвернувшись, выпустил дым в сторону.

— Эх, Исфендияр, — председатель бросил взгляд на открытую дверь и заговорил вполголоса, словно сообщал важную и не очень утешительную новость, — хороший ты человек! Можно сказать — золотой человек!.. И всех на свою мерку меряешь… А люди знаешь какие стали? Второй год война… а если еще год протянется? Пораскинешь вот так мозгами — тошно становится!.. Ведь в каждом дьявол сидит! Каждый…

— Значит, по-твоему, и в фельдшере дьявол? — нетерпеливо перебил Исфендияр.

— Еще какой! В нем, брат, сам шайтан засел! Я давно приметил… Исфендияр безнадежно покрутил головой: не убедить, ни за что не убедить ему этого человека!

— Почему же я-то этого шайтана не вижу, Гурбан?

— Тебе не увидеть, ты святой! Сердцем людей меряешь, а это — мерка обманная!

— А какая же верная, Гурбан? — старик в сердцах отбросил одеяло.

— Верная? Умом!