Николай Рубакин - «Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул

• Название: «Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул
• Автор: Николай Рубакин
• Издательство: Народная мысль
• Жанр: Сказка
• Год: 1906

---

— Это собаки то! — воскликнула Хадиджа, жена Мустафы.

— Да, собаки,— отвѣчалъ Гассанъ.

— А гдѣ же ихъ держатъ? — спросилъ Мустафа.

— Для нихъ отведена особая комната.

— Какая такая комната?

— Свѣтлая да просторная, зимой теплая, лѣтомъ прохладная.

— Это собакамъ то! — воскликнулъ Мустафа.

— Да, собакамъ,— отвѣчалъ Гассанъ.

— А эта собачья комната больше, чѣмъ наше жилье? — спросила Хаджи Гассана.

— Наше жилье? — воскликнулъ Гассанъ.— Да развѣ эти собаки стали бы жить въ такомъ жильѣ!

— Это въ нашемъ то? — мрачно спросилъ Мустафа.

— Я такъ думаю, что ни за что бы не стали,— отвѣчалъ Гассанъ.

— Да гдѣ же это видано, гдѣ слыхано! — взвигнула не своимъ голосомъ Хадиджа.

— На все воля Аллаха,— сказалъ Мустафа и задумался. И жена его задумалась. Задумался и сынъ Гассанъ.

Прошелъ день, другой. Гассанъ давнымъ-давно ушелъ опять на работу, а Мустафа и его жена думали, да думали попрежнему. А о чемъ они думали, надо полагать, они и сами хорошенько не знали. Только стало имъ обоимъ съ этого времени какъ то не по себѣ. Особенно стала безпокойной и ворчливой Хадиджа. Ни одного дня не проходило у нея безъ попрековъ и воркотни. Тяжело приходилось Мустафѣ за каждымъ обѣдомъ. Поставитъ Хадиджа передъ нимъ горшокъ съ варенымъ рисомъ и говоритъ ему:

— Вотъ тебѣ,— ѣшь… А собачки то у френги телятинку да говядинку ѣдятъ…

Мустафа молчитъ и ежится. Онъ знаетъ, что уже лучше женѣ его ничего не отвѣчать,— не то конца-края разговорамъ не будетъ.

А жена подаетъ ему колодезной воды и приговариваетъ:

— А собачки то у иностранцевъ молочко пьютъ…

Слушаетъ Мустафа и еще больше прежняго ежится.

А жена не унимается. И разыгрывается ея душа чѣмъ дальше, тѣмъ больше. И вотъ однажды за обѣдомъ говоритъ она Мустафѣ:

— А вѣдь нашъ то старшій садовникъ каждый день мясо за обѣдомъ ѣстъ…

Уставилъ Мустафа глаза въ землю и говоритъ:

— На все воля Аллаха.

А про себя думаетъ:

— И что такое этотъ самый старшій садовникъ… Руки у него такія же, какъ у меня, и ноги, какъ у меня, и голова и ротъ такіе же, и родился онъ тѣмъ же самымъ способомъ, какъ я, а работаетъ онъ меньше моего, а за работу онъ получаетъ въ три и четыре раза больше.

Жена Мустафы пилитъ да пилитъ мужа каждый день:

— А хозяева наши ѣдятъ только жирное, да сладкое, да вкусное. Не для ѣды ѣдятъ, а для удовольствія. Не для того, чтобы насытиться, а чтобы облизываться.

Мустафа слушаетъ свою жену и еще больше съеживается. А та ему изо дня въ день свои мысли да соображенія выкладываетъ, то о ѣдѣ хозяйской, то о питьѣ, то объ одеждѣ, о пирахъ да пирушкахъ и о разныхъ угоіценіяхъ и другихъ удовольствіяхъ. И недѣли летятъ и мѣсяцы летятъ, а Хадиджа пилитъ да пилитъ. Да и самъ Мустафа все крѣпче да крѣпче думу думаетъ:

— А вѣдь и хозяева то наши устроены такимъ же самымъ способомъ, какъ и мы. И руки у нихъ такія самыя, какъ у насъ, только немного почище да поглаже, и рты такіе же, и глаза такіе же. Да и внутреннее устройство, надо полагать, такое же. Да и родятся тѣмъ же самымъ способомъ, какъ и мы. Вотъ только у нихъ кожа гладкая да блестящая, потому что они вовсе не работаютъ, а только то и дѣлаютъ, что удовольствіе получаютъ, а во всемъ прочемъ, какъ ихъ отъ насъ отличить? А впрочемъ, на все воля Аллаха.

Но чувствуетъ Мустафа, что внутри у него что то не то горитъ, не то чешется. Бѣгутъ недѣли и мѣсяцы, а въ душѣ у Мустафы все больше и больше неладно. Чувствуетъ онъ, что ему чего то недостаетъ и чего то хочется. А чего именно,— онъ и самъ не знаетъ. И работа выходитъ не въ работу, а по временамъ какъ будто и жизнь не въ жизнь. Однажды жена говоритъ Мустафѣ:

— Давай, Мустафа, заведемъ себѣ грядку и посѣемъ на ней свою собственную морковь, или какихъ нибудь другихъ овощей. Все же это будетъ наше собственное.

— Давай,— отвѣчаетъ Мустафа.

Пошелъ онъ къ старшему садовнику и сталъ просить у него объ отводѣ какого нибудь мѣстечка, гдѣ бы можно было грядку себѣ устроить. Садовникъ послалъ Мустафу къ управляющему. Долго Мустафа упирался,— просто-напросто боялся съ управляющимъ въ разговоръ вступать. Наконецъ не выдержалъ упрековъ и понуканій жены, пошелъ и сталъ просить управляющаго, котораго еще ни разу въ своей жизни ни о чемъ не просилъ.

— Хорошо,— сказалъ управляющій Мустафѣ,— за твое усердіе въ пользу хозяина даю тебѣ грядку земли. Только вотъ на какихъ условіяхъ: ты самъ ее копай, самъ за ней ухаживай, но смотри, дѣлай это не въ хозяйское время. И не забывай, что все твое — принадлежитъ твоему хозяину.

— Ты добрый,— отвѣчалъ Мустафа,— и за то спасибо. Какъ ни какъ, а все же надѣлилъ ты меня землею, чего давнымъ-давно просила моя душа. Все мое время, и руки, и ноги, и силы, и жизнь,— попрежнему пусть будутъ хозяйскія, только бы хоть грядка земли была моя. Съ нею не я самъ буду возиться, а моя жена.

— Дѣлаю это я тебѣ не въ примѣръ прочимъ рабочимъ, потому что вѣдь у насъ ихъ много: дай каждому по грядкѣ,— тогда и хозяину отъ всего имѣнія ничего не останется.

— Вѣрно,— сказалъ Мустафа, поблагодарилъ еще разъ управляющаго и пошелъ въ свою комнату съ великой радостью въ душѣ.

И завелась съ этихъ поръ у Мустафы своя собственная грядка на чужой землѣ. Завелись свои плоды — овощи. Завелось что-то свое собственное, не хозяйское. Чудно было Мустафѣ и непривычно не все отдавать хозяину, а кое-что и себѣ оставлять. Но скоро и онъ и жена его во вкусъ вошли. Однажды прибѣгаетъ Хадиджа съ радостью и издали еще кричитъ Мустафѣ:

— Мустафа, Мустафа, смотри,— мнѣ садовникова жена подарила чернаго цыпленка.

Подбѣжала Хадиджа къ Мустафѣ и визжитъ отъ радости:

— Вотъ и мы, вотъ и мы будемъ жить теперь по-человѣчьи: у насъ есть и земля, и домашній скотъ.

Подросъ черный цыплепокъ и вышла изъ него черная хохлатая курочка. Стала курица нести яички. Хадиджа каждый день безъ устали считаетъ — пересчитываетъ, сколько выйдетъ изъ этихъ яицъ новыхъ цыплятъ, и сколько тѣ нанесутъ яицъ, и сколько изъ тѣхъ яицъ выйдетъ еще новыхъ цыплятъ. Счастлива и довольна Хадиджа. Доволенъ и Мустафа, хотя попрежнему приговариваетъ, чуть не къ каждому слову:

— На все воля Аллаха.

Прошелъ мѣсяцъ, другой. Говоритъ Мустафѣ садовникъ:

— Слышалъ я, что нашъ хозяинъ свое имѣніе какому то пашѣ генералу продаетъ. И, сказываютъ, за очень хорошія деньги. Генералъ этотъ только что съ войны вернулся и денегъ много себѣ тамъ навоевалъ. А теперь говоритъ: «я за султана и за отечество кровь проливалъ,— такъ подходящее ли дѣло, чтобы у меня не было никакого помѣстья».

И правда, перешло помѣстье купца Истагфира-эффенди въ руки военнаго генерала Рустема-паши. Пріѣхалъ паша со всѣми своими чадами и домочадцами. Толстый, высокій, краснощекій, сердитый. Началъ съ того, что на управляющаго накричалъ, потомъ созвалъ всѣхъ усадебныхъ служителей и на нихъ накричалъ. Попало за что-то и садовнику, попало и Мустафѣ. Стоятъ служители толпой передъ генераломъ и сами хорошенько не знаютъ, за что на нихъ такая напасть. А паша кричитъ:

— Я за султана да за отечество кровь проливалъ, а потому хочу жить теперь въ свое полное удовольствіе!

Позвалъ паша къ себѣ управляющаго, далъ ему какихъ то заморскихъ самыхъ лучшихъ сѣмянъ и велѣлъ тотчасъ же посѣять ихъ въ огородѣ, чтобы выросли изъ этихъ сѣмянъ самые лучшіе, самые сладкіе ананасы еще невиданной и неслыханной въ этихъ мѣстахъ породы.

— Да ты у меня смотри,— кричалъ на садовника паша,— береги эти сѣмена пуще своего ока! На тебѣ взыщу, если изъ нихъ ничего не выйдетъ…

Взялъ сѣмена садовникъ, понесъ ихъ въ огородъ, отдалъ Мустафѣ и разсказалъ ему, о чемъ приказывалъ паша строго-на-строго. Взялъ Мустафа сѣмена и посѣялъ ихъ поближе къ своей конуркѣ, чтобы было удобнѣе за ними смотрѣть.

Случилось это въ четвергъ. На другой день, въ пятницу, какъ водится, пошелъ Мустафа въ мечеть. Не успѣлъ онъ еще вернуться оттуда, какъ уже постигла его домъ великая бѣда. Какъ-то незамѣтно перелетѣла черная курица-хохлатка черезъ ограду хозяйскаго огорода, забралась въ садъ да и давай радостно рыться-копаться обѣими ногами въ той самой грядкѣ, гдѣ были посѣяны драгоцѣнныя сѣмена. Пришлись эти сѣмена курицѣ по вкусу. Она бы ихъ и больше поклевала, да взять то ихъ больше было неоткуда: паша больно мало привезъ ихъ изъ далекихъ странъ…

Увидѣла преступленіе хохлатой курицы жена садовника и подняла шумъ на весь домъ. Еще больше зашумѣлъ садовникъ,— еще больше управляющій, еще больше самъ Рустемъ-паша. По всему помѣщичьему дому поднялся шумъ и гвалтъ. Слуги принялись ловить курицу. Та носилась по всему огороду, какъ оглашенная. Люди бѣгали и прыгали по грядкамъ, спотыкались, падали, мяли и портили грядки и посѣвы. Паша смотрѣлъ изъ окна и такъ и сыпалъ на всѣхъ разными угрозами. Еще больше, подъ страхомъ этихъ угрозъ метались люди, еще больше становился переполохъ. Словно какіе то иноземные завоеватели промчались на борзыхъ коняхъ по мирному тихому огороду. Пришелъ Мустафа и даже не узналъ того самаго уголка, въ которомъ прожилъ сорокъ лѣтъ и три года. Если бы у него были волосы на головѣ, такъ они встали бы дыбомъ, когда онъ узналъ и услышалъ о томъ, что надѣлала его курица. Хадиджа благимъ матомъ выла въ своей каморкѣ. Курица лежала зарѣзанная на кухнѣ. Повара чистили и скоблили только что распотрошенный зобъ и промывали извлеченныя оттуда драгоцѣнныя сѣмена. Садовникъ утѣшалъ управляющаго, что эти сѣмена, быть можетъ, еще и не погибли и дадутъ ростки. Грозный паша и слышать не хотѣлъ никакихъ утѣшеній. Велѣлъ онъ слугамъ схватить Мустафу, повалить его на землю и отколотить хорошенько по пяткамъ палками. Не успѣлъ еще Мустафа придти въ себя отъ визговъ и криковъ своей жены, какъ набросились на него слуги и принялись исполнять хозяйское приказаніе. Взвылъ и завизжалъ Мустафа благимъ матомъ еще громче своей собственной жены.