Ольга Михайлова - Сладость горького миндаля

• Название: Сладость горького миндаля
• Автор: Ольга Михайлова
• Жанр: Ужасы и Мистика

В наглухо закрытом склепе Блэкмор Холла двигаются старые гробы. Что это? Мистика? Чертовщина? В этом пытается разобраться герой романа. Цикл: «Лики подлости»

---

— Что? — Марвилл остановился. — Что ты сказал?

Джеймс Дэвис, вытянувшись почти во фрунт, отрапортовал:

— Мистер Говард, как вошёл к себе, на полу следы увидел волчьи, кровавые, и сильно перепугался. Дурно ему стало. Мэтью растерялся, крикнул меня, мы вместе мистера Говарда на кровать перенесли. Он велел, мистер Говард то есть, саквояж упаковать, сказал, что после обеда уезжает. Не дурак он, мол, ночевать тут.

Марвилл молча выслушал. У него не было ни малейших оснований любить Говарда, но отказать ему в известном, и притом немалом здравомыслии Эдвард не мог. Да, берегись молчащей собаки и тихой воды. Стало быть, Говард почуял великую опасность, раз, ничего не добившись, собрался бежать. Но разве он сам ничего не почувствовал? Так ли уж неправа была Кэтрин, называвшая эту особу ведьмой? Оставаясь здесь и охотясь за деньгами, важно не потерять голову. Умно действовать стократ важнее, чем разумно рассуждать.

— Джеймс, соберите вещи. Мы тоже уезжаем сразу после обеда.

— А не поздно ли, мистер Марвилл?

— Ничуть, мы до темноты доберёмся до Кембриджа.

Слуга согнулся в поклоне.

— Слушаюсь, сэр.

В столовой уже ждали Монтгомери, Джеймс Гелприн, герцогиня Хантингтон и Генри Корбин. Узнав, что и мистер Марвилл, и мистер Говард решили немедленно уехать из замка, старый герцог, баронет, её светлость и его сиятельство удивились. Впрочем, не настолько, чтобы пытаться удерживать гостей.

Корбин заметил, что и сам в ближайшее время собирается в столицу. Герцогиня Хантингтон собиралась провести остаток осени в своём имении в Нортгемптоншире, а в Лондон приехать только зимой, ближе к Рождеству. За столом велась светская беседа о видах на урожай, о количестве бекасов и новом законе о браконьерстве. Говард, не имевший экипажа и приехавший сюда в карете Монтгомери, хотел было попросить хозяина дать ему лошадей до Сохэма, но Эдвард Марвилл, любезно освобождая хозяина от забот, предложил ему место в своей коляске. Говард рассыпался в благодарностях.

Едва подали десерт, два гостя поспешили откланяться.

Вечер оставшиеся гости Корбина скоротали за макао. Но играть было невесело: герцогиня была подавлена, хоть и неизменно выигрывала, Корбин грустно вздыхал, Гелприн не любил играть под интерес и во время игры думал, казалось, о чём-то своём, Монтгомери не шла карта.

Потом старый герцог уединился в своих покоях. Погода была ясная, в небе — ни облачка. От луны в небе остался крохотный огрызок, похожий на кривую иголку. Замок затих, нигде не было слышно ни звука. Тишина сливалась с пением цикад и кузнечиков, с лёгким дуновением прохладного ветерка. Эта тишина была усыпляющей и страшной. Милорд Фредерик с содроганием представил себе внутренность старого склепа, где сегодня покоились те, кто боялись и помыслить о семейной усыпальнице.

Странно, пронеслось в его голове, он-то думал, что сам скоро окажется в таком же гробу, но вот — в гробах лежат Грэхем и Хилтон, которые были вдвое моложе, а в свадебных платьях в склепе спят вечным сном совсем молодые девицы. Воистину неисповедимы пути Господни.

Сидеть в одиночестве было невмоготу, и старик прошёл в Белую гостиную. Он чувствовал себя совсем больным и основательно выбитым из колеи. Подумать только, только две недели назад он приехал в Блэкмор Холл отдохнуть. Кто бы мог подумать, чем всё закончится. Ему, что скрывать, не нравились ни Грэхем, ни Хилтон, но, каковы бы не были из прегрешения, заслужили ли они столь страшную смерть? Племянницы Корбина, несчастные девочки… Их мечта о замужестве была не греховной, хоть выбор обе сделали не лучший, но судьба была так жестока к ним. Да, странны, причудливы и неисповедимы пути Господни.

В Белой гостиной сидел Джеймс Гелприн — и развлекался тем, что играл сам с собой в шахматы. Увидев старого герцога, баронет пожелал ему доброго вечера и передвинул чёрного ферзя на соседнюю клетку. Монтгомери заметил, что все это время, пока все, издёрганные и растерянные, метались по замку, Гелприн проявил редкое спокойствие и присутствие духа. Помнил старый герцог и слова Гелприна после смерти Хилтона и Грэхема.

Монтгомери был рад, что смог увидеться с этим загадочным человеком наедине, и спросил:

— После смерти Перси и Арчибальда, вы сказали, что это ещё не конец. А теперь, ваша милость, это конец?

Гелприн кивнул.

— Да, я думаю, да, однако, моё предупреждение остаётся в силе, ваша светлость.

— Что?

— Я по-прежнему уверен, что глупости нельзя делать бесконечно, что попытка общаться с дьяволом — по сути, торжество безумия над здравым смыслом, и, раз уж вам случилось столкнуться с дьяволом, милорд, вы поступите мудро, избегая бездны.

Монтгомери не сказал в ответ ни слова, но, если раньше он мог проигнорировать слова Гелприна, то теперь понял, что тот знает куда больше, чем говорит. Но почему тогда, зная так много, явно ничего не опасается он сам? А он явно ничего не боится — прогуливается в одиночестве, ест с неизменным аппетитом, удачливо играет. И — смеётся, дерзновенно и беспутно. Почему?

Герцог снова побрёл к себе в спальню, на пороге обернувшись и бросив взгляд на портрет Джошуа Корбина. Тот смотрел с портрета твёрдым и осмысленным взглядом живых карих глаз. И тоже, казалось, смеялся.

Через час в дверях гостиной старого герцога послышались шаги. Вошёл Генри Корбин.

— Ума не приложу, что написать семьям Грэхема и Хилтона, — пожаловался он.

— А там есть, кому писать? — рассеяно спросил милорд Фредерик, — титул и поместье после Грэхема перейдёт к его младшему брату, а Хилтон — единственный сын. Все унаследуют какие-то дальние родственники. Детей ни у кого из них не было. Родителей нет в живых.

Корбин вздохнул.

— Нелепость, просто нелепость.

Монтгомери бросил печальный взгляд на Корбина.

— А ты? Как ты живёшь с таким грузом на сердце?

Корбин пожал плечами.

— Долгое время пытался внушить себе, что этого не может быть. Старался жить по совести, ведь помнишь в Писании сказано, что Господь не накажет сына за вину отца, тем более — прапрадеда. Я верил в это.

— Но разве все те случаи, что происходили в роду, не пугали тебя?

— Я старался думать, что все случайно, многое и в самом деле казалось случайным. Смерть моего отца, ты же знаешь, была естественной. Значит, полагал я, всё это всего-навсего старые легенды.

— И ты подлинно ничего не видел в замке?

Лорд Генри развёл руками.

— Я не мистик и не очень-то верю в дьявола, пойми. Если что-то где то мелькало, я не считал нужным придавать этому какое-то значение, я же не женщина. Не хотелось уподобляться истеричным горничным и перепуганным кухаркам. Я же солдат. — Корбин замялся, но продолжил, — я знаю, Фрэд, такие вещи не утаишь, и я не прошу тебя молчать об увиденном здесь, однако, если можешь, постарайся не сильно распространяться о наших семейных делах. Это просто просьба, просьба другу, ибо у меня нет друга ближе, чем ты.

Монтгомери кивнул.

— Ну, что ты? Я и не собирался ни с кем говорить об этом.

— Придётся, Фрэд, этого всё равно не избежать. Такого не скрыть. Просто я полагаюсь на твою порядочность и скромность.

Старый герцог снова кивнул. Корбин, конечно, был прав, шила в мешке не утаишь. Гибель Хилтона и Грэхема не может не наделать шума в обществе, она, разумеется, будет подробно обсуждаться. Их там хорошо знают и назовут жертвами безрассудства. Наверняка возобладает мнение Марвилла и Говарда — и так ли оно на поверку было глупо?

— Завтра с утра я думаю уехать, ты не возражаешь? — спросил он Корбина.

— Ну, что ты, конечно, нет. Я уговорил кухарку остаться, но, боюсь, это ненадолго. Можешь себе представить, вчера ей снова померещился призрак в прачечной? А уйди она — мои гости останутся голодными. Я провожу герцогиню в её имение и поеду в Лондон.

Тут неожиданно появился Ливси и попросил Корбина срочно прийти на кухню. Тот с досадой хмыкнул, но последовал за Джорджем.

Его трость с тонким золотым кольцом осталась у кресла. Монтгомери взял её, повертел в руках. В ней не было ни зажигалки, ни пистолета. Обычная трость? Старик крутанул металлический наконечник, и трость моментально удлинилась вдвое, и тут же из тонкого штыря появился ещё один. Герцог некоторое время в недоумении смотрел на девятифутовую палку. Что это? Удочка?

Тут в голове у него точно что-то сомкнулось и вспыхнуло. Мелькнуло белоглазое лицо Гелприна, его странные последние слова… Старик торопливо, заслышав в конце коридора голос Корбина, вскочил, сложил трость и, завернув наконечник, положил её на кресло.

В нём сработало что-то, чего он в себе раньше не замечал — чувство опасности, животный страх. Монтгомери поднялся и, пожаловавшись на нестерпимую головную боль от вони болота, чуть по-стариковски волоча ноги, направился к себе в покои, пожелав вошедшему Корбину, уже взявшему свою трость, доброй ночи. В спальне старик до верха поднял раму и тяжело плюхнулся в кресло. Чёрная муть и дурной морок быстро рассеивались. Он всё понял. Точнее, начал понимать то, о чём говорил Гелприн.