Агата Кристи - Кривой домишко

• Название: Кривой домишко
• Автор: Агата Кристи
• Издательство: Астрея
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1995
• ISBN: 5-7594-002-9

Помните английскую песенку в переводе Корнея Чуковского: «А за скрюченной рекой / В скрюченном домишке / Жили летом и зимой / Скрюченные мышки»? Для жителей особняка «Три башни» эта песенка весьма актуальна — разросшийся пристройками коттедж, населенный большой шумной семьей, действительно напоминает тот самый «скрюченный домишко». В таком доме просто обязана царить веселая кутерьма. Но однажды там стали совершаться убийства…

---

Я даже не попытался понять, что она имела в виду.

— В этом доме поселилось зло. Именно так. Я не хотела видеть этого, не хотела верить этому. Но когда увидишь собственными глазами, так поверишь! Кто-то убил хозяина, и наверняка тот же самый человек попытался убить Джозефину.

— Кому и зачем понадобилось покушаться на жизнь Джозефины?

Отодвинув кончик носового платка, нянюшка бросила на меня зоркий взгляд.

— Вы, наверное, уже успели узнать, что это за ребенок, мистер Чарльз. Она любит обо всем знать. Всегда была такой, даже когда еще под стал пешком ходила. Спрячется, бывало, под столом и слушает, о чем болтают служанки, а потом хвастает тем, что она про них кое-что знает. Это как будто возвышало ее над всеми. Видите ли, надо признать, что мать ею совсем не занималась. Двое другие детей росли красивыми, а эта всегда была дурнушкой. Хозяйка не раз называла ее не своим ребенком, говорила, что ее, наверное, подменили. Я за это осуждаю хозяйку. Уверена, что именно из-за этого ребенок стал таким угрюмым. Это может показаться странным, но девочка возмещала отсутствие внимания к себе тем, что узнавала всякое о людях, а потом намекала им, что ей кое-что известно. Но ведь поймите, небезопасно так вести себя в доме, где бродит убийца!

Действительно это было небезопасно. В связи с этим мне вспомнилось кое-что еще. Я спросил у нянюшки, не знает ли она, где Джозефина хранила свою черную записную книжку вроде дневника, в которой делала всякие записи.

— Знаю, о чем вы говорите, мистер Чарльз. Она ее всегда прятала. Я не раз видела, как она писала что-то в этой книжке и то и дело сосала свинцовый карандаш. Я ей говорила: «Не делай этого, ты отравишься свинцом», а она в ответ: «Не отравлюсь, потому что он только называется „свинцовый карандаш“, а на самом деле в нем нет никакого свинца, а есть графит». Я, правда, не поверила этому, потому что, если вещь называется «свинцовый карандаш», то, надо думать, в ней содержится свинец.

— Очевидно, так должно было быть, — согласился я. — Но по сути дела, Джозефина была права. (Джозефина всегда была права!) Так как же насчет этой книжки? Не знаете, где она ее прятала?

— Не имею понятия, сэр. Она все в такой тайне держала!

— А когда Джозефину нашли, книжки при ней не было?

— Нет, мистер Чарльз, не было при ней никакой книжки.

Может быть, кто-нибудь взял эту книжку? Или, возможно, она сама спрятала ее где-нибудь в своей комнате? Мне пришла в голову мысль пойти и поискать ее самому. Я не знал, которая из комнат принадлежала Джозефине, и когда в нерешительности стоял в коридоре, откуда-то донесся голос Тавенера:

— Идите сюда. Я в ее комнате. Взгляните, вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

Я перешагнул через порог и замер в изумлении.

Небольшая комнатка выглядела так, как будто по ней пронесся торнадо. Ящики комода были выдвинуты, и их содержимое вытряхнуто на пол. Матрац и постельные принадлежности были сдернуты с кроватки, коврики свалены в кучу, стулья перевернуты, картины сдернуты со стен, фотографии вытащены из рамок.

— Боже мой! — воскликнул я. — Что все это значит?

— А как вы думаете?

— Кто-то что-то искал?

— Именно так.

Я оглянулся вокруг и присвистнул.

— Но кто же, черт возьми? Ведь наверняка никто не мог прийти сюда и проделать все это так, чтобы ни одна живая душа ничего не услышала и не увидела!

— Почему бы и нет? Миссис Леонидис проводит все утро в своей спальне, делает маникюр, звонит своим приятелям по телефону и примеряет наряды. Филип сидит в библиотеке, поглощенный своими книгами. Нянюшка на кухне чистит картошку и лущит бобы. В такой семье, где всем известны привычки каждого, не так уж трудно проделать все это. И еще вот что я хочу сказать: любой из живущих в этом доме мог обделать это дельце… и установить западню для девочки, и перевернуть вверх дном ее комнату. Но этот человек спешил, у него не было времени, чтобы обыскать комнату спокойно.

— Вы сказали «любой из живущих в доме»?

— Да, я уже проверил. У каждого из них на какой-то отрезок времени не имеется алиби: у Филипа, Магды, нянюшки, и у вашей девушки. То же самое относится и к тем, кто живет наверху. Бренда большую часть утра провела в одиночестве. У Лоренса и Юстаса был получасовой перерыв с десяти тридцати до одиннадцати… часть этого перерыва вы провели с ними, но не весь перерыв целиком. Мисс де Хэвиленд находилась в саду одна. Роджер был у себя в кабинете.

— Только Клеменси была на работе в Лондоне.

— Нет, даже ее нельзя исключать. Она сегодня осталась дома из-за головной боли и лежала одна в своей комнате. Любой из них, черт возьми… любой и каждый! И я не имею ни малейшего понятия, кто именно. Если бы знать, что искали в этой комнате…

Он обвел глазами разгромленную комнату.

— И если бы знать, нашли ли они то, что искали…

Что-то шевельнулось в моей памяти… какое-то воспоминание…

Тавенер вспугнул мою мысль, спросив:

— А что девочка делала, когда вы видели ее в последний раз?

Не ответив, я выскочил из комнаты и взбежал вверх по лестнице. Потом через дверь, расположенную слева от меня, проник на верхний этаж. Я открыл дверь кубовой, поднялся на пару ступенек и, наклонив голову, чтобы не удариться о низкий скошенный потолок, огляделся вокруг.

Когда я спросил Джозефину, что она там делает, она ответила мне тогда, что ищет вещественные доказательства.

Что можно было искать в затянутом паутиной чердачном помещении, тесно заставленном баками для воды? Но такое место могло бы послужить превосходным тайником. Я подумал, не могла ли Джозефина прятать там что-нибудь такое, что, как ей было хорошо известно, не имела никакого права трогать. Если моя догадка была правильной, то я без особого труда обнаружу это.

Мне потребовалось на все не более трех минут. За самым большим баком, из которого доносился шипящий звук, добавляющий жутковатую нотку к зловещей атмосфере этого помещения, я обнаружил пачку писем, завернутых в изодранный кусок оберточной бумаги.

Я прочел первое письмо.

О, Лоренс, мой дорогой, любовь моя… Как чудесно было вчера вечером, когда ты читал стихи. Я знала, что они предназначались мне, хотя ты и не смотрел в мою сторону. Аристид сказал: «Вы хорошо читаете стихи». Он и не догадывался, что мы оба в это время чувствовали. Дорогой мой, уверена, что скоро, скоро все будет в порядке. Мы будем радоваться тому, что он так ничего и не узнал и умер в блаженном неведении. Он ко мне хорошо относился. Не хочу, чтобы он страдал. Но мне кажется, что человек не может наслаждаться жизнью, когда ему перевалило за восемьдесят. Я, например, не хотела бы дожить до такого возраста! Скоро мы будем вместе навсегда. Как прекрасна будет жизнь, когда я смогу сказать тебе: «Мой дорогой, любимый супруг…» Любимый мой, мы созданы друг для друга. Я люблю тебя, люблю, люблю… знаю, что наша любовь бесконечна…

Письмо было длинное, но у меня не было никакого желания читать его дальше.

С суровым выражением лица я спустился по лестнице и сунул пакет Тавенеру в руки.

— Вполне возможно, — сказал я, — что именно это искал наш неизвестный «приятель».

Тавенер пробежал глазами несколько строк, присвистнул и стал просматривать остальные письма.

Потом взглянул на меня с выражением кота, только что полакомившегося отменной сметаной.

— Ну что ж, — сказал он мягко. — Это с головой выдает миссис Бренду Леонидис. А также мистера Лоренса Брауна. Они сами вырыли себе яму. Так, значит, это было все-таки их рук дело…

Глава XIX

Вспоминая события тех дней, я не перестаю удивляться тому, как быстро и без остатка испарились мои жалость и сочувствие к Бренде Леонидис, после того как были обнаружены ее письма… которые она писала Лоренсу Брауну. Не знаю, может быть, мое тщеславие было уязвлено неожиданно открывшейся истиной, тем, что Бренда преднамеренно лгала мне, а сама была по уши влюблена в Лоренса Брауна, души в нем не чаяла, изливая свое чувство с присущей ей слащавостью. Я не силен в психологии. Предпочитал считать, что родник, питавший мою симпатию, иссяк при мысли, что маленькой Джозефине нанесли безжалостный удар в попытке спасти собственную шкуру.

— Думаю, что западню устроил Браун, — сказал Тавенер. — Это объясняет также еще кое-что, над чем я ломал голову.

— Что же именно?

— До этого мог додуматься только какой-нибудь слюнтяй. Слушайте внимательно: в руки девочки попали эти письма… письма, которые выдают их с головой! Первое, что нужно попытаться сделать, — это заполучить их назад (в конце концов, даже если ребенок начнет болтать о них, но не сможет их предъявить в подтверждение своих слов, окружающие могут решить, что ребенок все это выдумал). Но письма нельзя получить назад, потому что не удается их найти. Тогда остается одно убийство, он не остановится перед другим. Человек этот знал, что девочка любит кататься на двери в заброшенном сарае. Казалось бы, самый подходящий вариант — подстеречь ее за дверью и прикончить, как только войдет, с помощью какой-нибудь кочерги, или железного прута, или куска шланга. Там все что угодно валяется под рукой в куче хлама. Зачем потребовалась эта затея с мраморным львом, положенным на верхнюю планку двери, который, вероятнее всего, вообще не попадет в цель, а если даже упадет на голову девочки, то может и не убить ее (так оно и вышло на самом деле)? Зачем все это понадобилось, я вас спрашиваю?