Агата Кристи - Кривой домишко

• Название: Кривой домишко
• Автор: Агата Кристи
• Издательство: Астрея
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1995
• ISBN: 5-7594-002-9

Помните английскую песенку в переводе Корнея Чуковского: «А за скрюченной рекой / В скрюченном домишке / Жили летом и зимой / Скрюченные мышки»? Для жителей особняка «Три башни» эта песенка весьма актуальна — разросшийся пристройками коттедж, населенный большой шумной семьей, действительно напоминает тот самый «скрюченный домишко». В таком доме просто обязана царить веселая кутерьма. Но однажды там стали совершаться убийства…

---

— Да, мисс Леонидис. — Немного помолчав, он продолжил: — Машину нашли в карьере. Обе пассажирки погибли. Пусть вам будет утешением, что смерть наступила мгновенно.

— Джозефина! — В дверях стояла Магда. Голос ее перешел в вопль: — Джозефина! Моя малышка…

София подошла к ней и обняла.

Я вдруг вспомнил, что, когда Эдит де Хэвиленд вышла в холл, у нее в руке были написанные ею письма. Но когда она садилась в машину, писем у нее в руке уже не было.

Вбежав в холл, я бросился к длинному дубовому комоду и обнаружил письма, незаметно засунутые за бронзовый кипятильник. Верхнее письмо было адресовано старшему инспектору Тавенеру.

Тавенер вышел в холл за мной следом и стоял рядом. Я протянул ему письмо, и он вскрыл его. Стоя с ним рядом, я прочитал это краткое послание.

Надеюсь, что это письмо будет прочитано после моей смерти. Не вдаваясь в подробности, я принимаю на себя всю ответственность за смерть своего деверя Аристида Леонидиса, а также Джанет Роув (нянюшки). Тем самым заявляю, что Бренда Леонидис и Лоренс Браун не виновны в убийстве Аристида Леонидиса. Доктор Майкл Чейвас, проживающий по адресу Харли-стрит, 783, подтвердил, что мне осталось бы прожить не более нескольких месяцев. Я предпочитаю уйти из жизни путем, который избрала, и избавить двух невиновных людей от такого тяжкого испытания, как обвинение в убийстве, которого они не совершали. Я нахожусь в здравом уме и полностью отвечаю за написанное.

Эдит Эльфрида де Хэвиленд.

Когда закончил читать письмо, я понял, что София тоже его прочитала, — не знаю, то ли с позволения Тавенера, то ли без разрешения.

— Тетя Эдит… — прошептала София.

Мне вспомнилось, как безжалостно Эдит де Хэвиленд втаптывала ползучий сорняк каблуком в землю. Я вспомнил также, что в самом начале у меня были подозрения в отношении Эдит де Хэвиленд, которые казались мне тогда такими нелепыми. Но зачем же…

София высказала вслух мою мысль, прежде чем я сформулировал ее.

— Но зачем же было убивать Джозефину? Зачем она взяла с собой Джозефину?

— Зачем она вообще это сделала? — спросил я. — Чем был мотивирован ее поступок?

Едва успев задать этот вопрос, я уже мог бы на него ответить, я понял правду. Совершенно ясно представил себе всю ситуацию. Вспомнив, что до сих пор держу в руке второе письмо, я взглянул на адрес и увидел там свое собственное имя.

Конверт был потолще и потверже, чем первый. По-видимому, я понял, что именно содержится в конверте, еще до того, как его распечатал. Я вскрыл конверт, и оттуда выпала маленькая черная записная книжка. Я подобрал ее с пола… она раскрылась у меня в руке, и я увидел запись на первой странице…

Как будто откуда-то издалека прозвучал голос Софии — отчетливый и сдержанный.

— Мы все ошиблись, — сказала она. — Это сделала не Эдит.

— Не Эдит, — эхом отозвался я.

София подошла совсем близко ко мне и прошептала:

— Это сделала Джозефина… ведь правда? Да, именно Джозефина.

Мы вместе прочитали первую запись в записной книжке, сделанную неуверенными детскими каракулями:

«Сегодня я убила дедушку».

Глава XXIV

Впоследствии я не переставал удивляться тому, что был настолько слеп. С самого начала истина буквально лежала на поверхности. Джозефина, и только Джозефина, вписывалась в схему по всем параметрам. Ее тщеславие, ее неизменное самомнение, удовольствие, которое она испытывала от своих рассказов, ее излюбленное упоминание о том, как она умна и как глупа полиция.

Я никогда не принимал ее в расчет, потому что она была ребенком. Но дети, случалось, совершали убийства, а данное конкретное убийство как раз и было в пределах возможностей ребенка. Ее дед сам указал способ… он практически дал ей в руки план. Все, что ей оставалось сделать, — это позаботиться о том, чтобы не оставить отпечатков пальцев, а самое поверхностное знакомство с детективной литературой могло подсказать ей, каким образом это сделать. Все остальное было просто-напросто «сборной солянкой» из разных прочитанных детективных романов. Записная книжка… выслеживание… ее мнимые подозрения, настойчивое упоминание о том, что она ничего не расскажет, пока у нее не будет полной уверенности…

И наконец, покушение на собственную жизнь. Это был очень рискованный спектакль, если учесть, насколько велика была вероятность лишиться жизни. Но она, как это свойственно любому ребенку, даже не подумала о такой возможности. Она чувствовала себя героиней. А героини не погибают. Ведь там даже улика была — кусочки земли на сиденье старого стула в сарае. Никому другому, кроме Джозефины, не понадобилось бы взбираться на стул, чтобы водрузить мраморный брус на верхнюю планку двери. Очевидно, он попал в цель не с первой попытки (отсюда и вмятины в полу), и она терпеливо вскарабкалась на стул снова и устанавливала его на место, прикасаясь к нему через свой шарф, чтобы не оставить отпечатков пальцев. И наконец, камень попал в цель… и Джозефина едва не поплатилась жизнью.

Подготовка к этой сцене была проведена безукоризненно… было создано именно то впечатление, на которое она рассчитывала! Она была в опасности, она «что-то знала», на ее жизнь было совершено покушение!

Я понимал теперь, что она умышленно привлекла мое внимание к своему присутствию в кубовой. И именно она инсценировала обыск, создав артистический беспорядок в своей комнате, прежде чем пойти в сарай.

Но когда, вернувшись из больницы, Джозефина узнала, что Бренда и Лоренс арестованы, она, должно быть, почувствовала разочарование. Расследование было завершено, и она — Джозефина — перестала находиться в центре внимания.

Поэтому она стащила дигиталин из комнаты Эдит и, подсыпав его в собственную недопитую чашку какао, оставила чашку на столе в холле.

Была ли она уверена в том, что нянюшка допьет какао? Возможно. Из сказанного ею в то утро можно сделать вывод, что она была обижена на нянюшку за то, что та обсуждала ее поведение. Не могла ли нянюшка, умудренная многолетним опытом воспитания детей, заподозрить что-нибудь неладное? Мне кажется, что нянюшка знала — и знала давно, — что Джозефина — не вполне нормальный ребенок. При преждевременном умственном развитии у нее отставало воспитание нравственное. Возможно также, что именно в ней столкнулись различные наследственные черты… те, которые София называла «жестокостью в семье».

В ней сочетались авторитарная жестокость семейства ее бабушки и жестокий эгоизм Магды, которая смотрела на окружающий мир только со своей колокольни. Вполне возможно, что она, будучи чувствительной натурой, подобно Филипу, страдала от своей внешней непривлекательности, обособлявшей ее от остальных членов семьи, как будто она была не одной с ними крови. И наконец, где-то в самой глубине ее существа скрывалась плутоватость, унаследованная от старого Леонидиса. Она была внучкой своего деда и напоминала его и складом ума, и внешностью… но если у него любовь изливалась наружу, распространяясь на членов его семьи и друзей, то у нее любовь была обращена внутрь, то есть только на себя.

Мне подумалось, что старый Леонидис прекрасно понимал то, что не доходило до сознания ни одного из членов его семьи, а именно, что Джозефина могла оказаться источником опасности как для окружающих, так и для самой себя. Он ограждал ее от школьной жизни, потому что боялся того, что она могла натворить. Дома ему удавалось защитить ее, уследить за ней, и мне теперь стала понятна его настоятельная просьба присмотреть за Джозефиной, обращенная к Софии.

Внезапное решение Магды отослать Джозефину за границу… не было ли оно тоже вызвано страхом за судьбу ребенка? Может быть, не осознанным страхом, а каким-то смутным материнским инстинктом?

А Эдит де Хэвиленд? Может быть, она сначала подозревала, потом опасалась и, наконец, поняла все?

Я взглянул на письмо, которое все еще держал в руке.

Дорогой Чарльз, это признание прочитайте либо один, либо вместе с Софией — по своему усмотрению. Необходимо, чтобы кто-то знал всю правду. Прилагаемую записную книжку я обнаружила в заброшенной собачьей будке на заднем дворе. Джозефина прятала ее там, и это лишь подтверждает мои подозрения. Не знаю, следует ли считать то, что я намереваюсь предпринять, правильным или неправильным поступком — не в этом дело. Но мой жизненный путь в любом случае близок к завершению, и я не хотела бы, чтобы дитя страдало, потому что, полагаю, ей обязательно пришлось бы страдать, если ее заставили бы отвечать за содеянное:

Если я не права, пусть меня простит бог… но я поступаю так, движимая любовью. Да хранит господь вас обоих!

Эдит де Хэвиленд.

Помедлив мгновение, я передал письмо Софии. Вместе с ней мы вновь раскрыли маленькую записную книжку Джозефины.

«Сегодня я убила дедушку».