Андрей Константинов - Юность Барона. Обретения

• Название: Юность Барона. Обретения
• Автор: Андрей Константинов
• Жанр: Детектив
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-096121-4

Всем, кто смотрел легендарный телесериал «Бандитский Петербург», небезынтересно будет узнать, что один из ключевых персонажей фильма — старый вор в законе по прозвищу Юрка Барон, блестяще сыгранный Кириллом Лавровым, в молодости прошел через невероятнейшие жизненные испытания, которые в итоге и предопределили его трагический конец. А начиналось все еще в довоенном Ленинграде, когда подросток Юра был пионером, мальчиком из интеллигентной семьи. И его судьба могла сложиться совсем по-другому, кабы не крестный его матери, некогда персональный шофер самого Ленина, имевший неосторожность написать исключительно крамольную по тем временам рукопись…

Итак: 1962 год. Совершив удачную квартирную кражу в столице, Барон уезжает в маленький провинциальный городок, где в годы войны затерялись следы младшей сестры Ольги. Барон не подозревает, что его бурным прошлым плотно заинтересовались не только в ленинградском уголовном розыске, но и на всемогущей Лубянке.

«ЮНОСТЬ БАРОНА. ОБРЕТЕНИЯ» — вторая книга нового цикла Андрея Константинова.

---

— Есть смотаться, — моментально потухнув, отозвался Анденко.

— Может, есть смысл прошерстить архивы на предмет схожих случаев с альфонсами? — предложил Захаров. — Хотя бы за последние несколько лет? Я к тому, что слишком профессионально сработано.

— Что ж, разумно. Тебе и карты в руки, Николай, отработаешь эту линию.

— Иван Никифорович! Помилосердствуйте! Любое другое направление, но только не архивы!

— Не понял? Что еще за капризы?

— Я не справлюсь. Вот честное комсомольское!

— Обоснуй?

— У меня это… на пыль аллергия.

— С аллергией — на ближайший профосмотр, за справкой. А пока: отработаешь и доложишь.

Анденко хмыкнул. Он и безо всяких медицинских справок был в курсе подлинного анамнеза Захарова. Но, поскольку хмык многими присутствующими оказался услышан, Григорий сопроводил его нейтрально-балагурным:

— Инициатива наказуема, Мыкола. Кто в кони пошел, тот и воду вози.

— Анденко!!!

— Молчу-молчу.

— А вот лично я сомневаюсь, что этот герой-любовник — из нашенских, — рассудил Волчанский. — Охмурить бабу — это одно. Здесь, положим, мы и сами с усами. Но чтоб за сутки умудриться в чужом городе, с колес, сколотить шайку для разового налета? Разве что они сплоченным кагалом одним поездом из Ленинграда выдвинулись. На гастроли в столицу.

— Версия вполне состоятельная, — согласился Грабко. — Но пока что неподъемная, так как сколь-нибудь внятными приметами остальных участников кражи мы не располагаем. За исключением того, что один из них, возможно, горбун.

— Горбун?

— Именно. Но это так, к сведению. Сейчас, на самом первом этапе, нам поручено максимально полно и оперативно отработать возможный ленинградский след наводчика. В дальнейшем в ход расследования москвичами будут внесены дополнительные коррективы.

— Мы будем пахать, а столичные корректировать, — буркнул Анденко. — Нормальная такая, я бы даже сказал научная, организация труда.

— А ответственными за отработку, — повышая голос, обнародовал Грабко, — назначаю «гуся и гагарочку». Захарова и Анденко.

— От спасибо!

— Кушайте на здоровье. В следующий раз будешь вовремя появляться на службе. Всех остальных прошу оказывать необходимое содействие. Да, и сориентируйте на этого «красивого обходительного Юрия» спецконтингент.

— А имя-то, скорее всего, вымышленное, — вслух задумался Чесноков.

Слыл он по жизни человеком угрюмым, даже мрачным, а по службе был исключительным педантом. Потому пресловутую штабную культуру всегда ставил неизмеримо выше, нежели, к примеру, культуру народов Крайнего Севера. Не говоря уже об экзотических майя и прочая.

— Чего вдруг? — поинтересовался Анденко. — Я еще что-то пропустил?

— Я согласен с Захаровым, преступник, судя по всему, профессионал. Значит, всяко не идиот. Представляться подлинным именем.

— Но это справедливо лишь в том случае, если встреча в купе обставлена заранее. А если изначально умысла на квартирную кражу не было, то не было и особого смысла шифроваться.

— Лично я считаю, что так называемая случайная встреча в поезде — это грамотно подготовленная инсценировка, — продолжал гнуть свою линию Чесноков. — Невозможно за сутки экспромтом провернуть такую сложную преступную комбинацию.

— Исходя из вашей логики, Петр Ефимович, этот самый Юра или не-Юра обязательно должен был ехать четвертым пассажиром именно в этом купе, — не сдавался и Анденко. — Интересно, и каким же образом он умудрился взять билет на нужное место?

— Пока не знаю. Возможно, в Ленинграде он следил за этой дамочкой. Довел ее, положим, до касс, пристроился в очереди и, банально подслушав, взял билет в то же купе.

— Слишком сложно. И вообще — дешевыми шпионскими романами попахивает.

— Ну, извини. В отличие от вас, молодых, я не склонен к упрощениям.

— А вот я придерживаюсь той точки зрения, что все заумное и сложное, если постараться, всегда упростить можно. Причем без потери смысла.

— Подобная точка зрения больше смахивает на заурядную софистику. А простота, если вдруг кто подзабыл, хуже воровства.

— Хорош! — вмешался в пикировку подчиненных майор Грабко. — Предлагаю вам продолжить увлекательный философский спор во внеслужебное время. Еще раз напоминаю: времени на раскачку нет, поэтому приказываю сразу включиться в работу. О любых подвижках по этому делу докладывать незамедлительно. На этом внеплановое служебное совещание объявляю закрытым. Все, за исключением Чеснокова, свободны. Тебя, Петр Ефимович, прошу задержаться…

Покинув кабинет начальника, Анденко с Захаровым проторенными тропами спустились во внутренний дворик и добрели до курительной скамеечки, установленной возле пожарного ящика с песком.

— Вот не было заботы, да всучили бабе порося.

— А тебя, Мыкола, никто за язык не тянул. Сидел бы да помалкивал в тряпочку. Ан нет, выперся с инициативой. Вот и получил.

— Я же безо всякой задней мысли, в порядке дискуссии.

— Дискуссии надо на партсобраниях разводить. В разделе «прения», — назидательно произнес Анденко, а следом сплюнул в сердцах: — Тьфу! Словно у меня других дел нет, кроме как московские квартирники подымать. У меня вон по обносу ботиночного директора — полный аллес гемахт.

— Аналогичный случай был в Тамбове.

— В смысле?

— В смысле, у меня та же ерунда по делу рыночного замдиректора.

— Понятно. Ты сейчас куда? К Светке в архивы?

— Ага. Быстрее засядешь — быстрее выйдешь. Ты же видел, как Накефирыча Москва накрутила. Тут хочешь не хочешь, а захохочешь.

— Я тогда с тобой прогуляюсь. Свиридова обещала мне всех подучетных «баронов» пересчитать.

— А как же проводница? Смотри, Гришка, осерчает майор.

Анденко посмотрел на часы:

— Для розысков проводницы время самое неблагоприятное. Если вернулась из Москвы утренним поездом, то уже сдала вагон и поехала отсыпаться с дороги. А если, наоборот, вечерний выезд, всяко появится на вагоне не раньше пяти-шести часов вечера. Логично?

— Как обычно, — разводя руками, подтвердил Захаров.

— А вот наш Петюня Ефимович логику как раз не жалует. Ладно, докуриваем и выдвигаемся. Заодно по дороге введешь меня. В экскурс.

— По-моему, ты в него и так уже вполне вошел.

— Войти-то вошел. Да только…

— Чего?

— Тебе не кажется, что эти две наши квартирные кражи плюс теперь и московская объединяет подозрительно похожий почерк?

— Какой почерк?

— Редкий. Я бы даже сказал — каллиграфический.

— Загадками изволите?

— Скорее, ребусами…

* * *

Вокзал принято считать визитной карточкой города. И в этом смысле деревянное, барачного вида станционное здание галичского вокзала с накренившимся на крыше флагштоком мало чем отличалось от «карточек» любого другого провинциального городка. Разве что обосновавшийся возле левого крыла здания неизменный гипсовый Ленин встречал и провожал поезда не в гордом одиночестве, а в живописном окружении кустов сирени и яблонь-китаек. А ведь каких-то семь веков назад (по вселенским меркам — секунду назад) Галич являлся столицей самостоятельного княжества и достойно соперничал с лапотной в ту пору Москвой.

Барон спустился с подножки вагона на главный перрон, одновременно служивший подобием привокзальной площади. Рискуя быть сметенным потоком выгружающихся мешочников, освобождая фарватер, он переместился к ближайшей лавочке и, закурив, стал осматриваться. Кому-кому, а ему спешить уж точно было некуда.

Толпа рассосалась быстро — люди торопились успеть набиться в рейсовую коробочку[17], которая, как вскоре выяснилось, все еще проходила в Галиче по разряду роскоши, а не средства передвижения. Минуту спустя, жалобно всхлипнув, тронулся с места состав, начав отсчитывать последние двести верст до конечной станции Шарья. С убытием поезда вокзальная суета временно прекратилась, и станция снова погрузилась в утреннюю спячку.

Заприметив бредущую по перрону женщину в железнодорожной форме и с желтым флажком в руке, Барон отщелкнул окурок и двинулся ей наперехват:

— Красавица! Можно к вам обратиться?

— Пожалуйста.

— А как вас звать-величать?

— Лида, — улыбнулась железнодорожница.

И почти кокетливо добавила:

— Но красавица мне нравится больше.

— Учту.

— Вы с московского поезда?

— Точно так. Прибыл в ваш город по заданию редакции.

— Вы журналист?

— Спецкор.

— Ого! Небось на наш экскаваторный завод приехали?

— Почему сразу на экскаваторный?

— Так ведь про нас столичные газеты если когда и пишут, то только в связи с новым заводом. А больше и писать не о чем. Город маленький, живем скучно.

— А вот и не угадали. Мне поручено сделать материал про то, как жил и трудился Галич в годы войны. Вот я и решил начать, не откладывая, прямо отсюда, с вокзала. Что называется, плясать от печки.